Эльга
Непобедимый враг (ч.3)
Непобедимый враг | |
| Автор: | Эльга |
| Бета: | нет |
| Рейтинг: | G |
| Пейринг: | К, С, У, М и пр. |
| Жанр: | AU, POV |
| Отказ: | Отказываюсь. |
| Цикл: | В двух шагах от Вселенной [3] |
| Аннотация: | "Жаждешь встречи со злейшим, с опаснейшим своим врагом? Довольно размахивать мечом, герой. Враг не пляшет на острие клинка, а таится в его сверкающих гранях". (c) Неизвестный автор |
| Комментарии: | |
| Каталог: | нет |
| Предупреждения: | нет |
| Статус: | Закончен |
| Выложен: | 2013-08-25 18:07:23 (последнее обновление: 2013.09.07 23:57:33) |
| просмотреть/оставить комментарии | |
|
Глава 0. Пролог Наверное, я совершил ошибку. Нет, не в тот ключевой момент, когда вмешался в центаврийскую политику. Намного раньше. Когда решил, что экипаж корабля станет моей семьей. Моими друзьями… Если бы они оставались безликими исполнителями, если бы привыкли каждый шаг согласовывать с командиром, если бы служба была для них тяжкой рутиной, каторгой от отпуска до отпуска, от смены до смены… вот тогда ничего бы не случилось. Я слишком любил своих людей… …«Энтерпрайз» очутился у Центавра случайно – из любезности подбросили соседям груз гематитовой «грибницы». Изученная до мельчайшей пылинки звездная система, принадлежащая надежным, проверенным союзникам, вообще не значилась в нашем плане. Провинция, грубо говоря… Не космос – ухоженный соседский садик. Мы бы на лишнюю минуту не задержались, но… Но. «Но» с большой буквы. Не стоило от скуки перебирать подряд шифрованные правительственные частоты и развлечения ради взламывать их коды, ожидая разгрузки трюмов. Не стоило вслушиваться, наткнувшись на переговоры сепаратистов с представителями планетарного флота. И однозначно не стоило, обнаружив заваривавшуюся в системе пакостную кашу, по старой привычке отвинчивать с полдюжины гаек от двигателя, чтобы под видом ремонта выиграть время и решить – вмешиваться ли… Если бы внеплановый отдых не обращался для команды в смертную тоску, если бы моих офицеров связи безумно раздражала их кропотливая работа, если бы военные шифры Центавра оказались Ухуре не по зубам… Мои люди были слишком хороши для Звездного Флота… - Вы старшие офицеры корабля, – сказал я, хмуро таращась в полированную столешницу и мысленно плавая в сослагательных наклонениях. – Я должен знать ваше мнение. Они смотрели на меня: Спок – с обыкновенным холодным бесстрастием, Боунс – подозрительно и встревоженно, Скотти – с ясной и спокойной уверенностью. Закона не существовало, но жило неукоснительно выполнявшееся правило – три их голоса стоили моего. И я бы подчинился… - Ерундой занимаешься, Джим, – презрительно фыркнул Ларри. – Думаешь, мы тебя не поддержим? Ну… – он с вызовом скосился на вулканца, – как минимум большинством. - Да не надо меня поддерживать! – я отчаянно замотал головой. Черт, так и думал, что поймут превратно! – Я… я должен поступить не как хочу, а как правильно! Но я не знаю, что правильно… - Не знаешь? – возмутился Маккой. – Они войну собираются развязать! В пространстве Федерации! Гражданскую войну, черт возьми, – будто мы в девятнадцатом веке живем! Ты этого хочешь? - Да нет же! Но обитаемые миры имеют полное право на самоопределение! Если их не устраивает правительство, то мы не можем… не смеем препятствовать. - Правительство не устраивает одну-единственную радикалистскую партию! После переворота прежние власти попросят защиты у Совета, и нам придется воевать в любом случае. Сначала с союзниками, а после – кого еще они втянут? Кто еще слетится на кровь? Худшего прецедента не придумаешь! Что с тобой, Джим, ты никогда раньше не колебался!.. - Сепаратисты рассчитывают, что Совет предпочтет не вмешиваться во внутреннюю политику планеты. Вдруг так и получится? Федерация исповедует демократические принципы, я не намерен… становиться орудием диктатуры, – глухо пробормотал я в крышку стола. Взгляд Спока, дазаром вспоровший стену показного равнодушия, ожег мой и без того пылающий лоб. Видимо, тщательно выстраиваемая картина мира Джеймса Т. Кирка полетела в тартарары. Опять. - Разрешите, капитан, – осторожно вмешался Скотти. Принадлежавший к редкой в наши дни породе застенчивых гениев, главный инженер USS «Энтерпрайз» был, особенно по сравнению со мной, образчиком армейских добродетелей – разумеется, пока речь не заходила о технических характеристиках и безопасности корабля. Сейчас – до поры до времени – не заходила, а потому рассудительность брала верх над темпераментом, и рокочущий выговор Скотти звучал на редкость мелодично. – Вопросы о смене правительства или о выходе планеты из состава Федерации обычно решаются референдумом. Военный переворот – всего лишь преступление, которое не имеет отношения к правовому статусу системы. - Доказательств мало. - Неважно, – решительно заявил Боунс. – Джим, ты же сам сто раз говорил… Мы видели многое. Нам есть с чем сравнивать. Строй Федерации не идеален, правда, но есть масса других – и они гораздо, гораздо хуже. Разве наш мир не стоит того, чтобы рискнуть? Надо действовать прямо сейчас – иначе мы упустим шанс обойтись без жертв. Я неохотно кивнул. Не тянет спорить, когда тебе в глаза озвучивают твои собственные идеи. Наш мир стоит риска… Наш мир стоит многого… Не слишком ободренный, поднял голову, весившую фунтов двести. - Вы молчите, коммандер? – Какая, в принципе, разница? Разделившиеся мнения нивелируются автоматически. Но привычка оглядываться на Спока никуда не делась – я особо и не возражал. Если он выскажется против, не представляю, как мне… - Политика – не ваше поле боя, сэр, – медленно, тщательнее обычного подбирая слова, отозвался мой старший помощник. – У нас недостаточно информации. Хотя силовое вмешательство представляется оправданным с точки зрения государственной безопасности, подобная инициатива вызовет слишком большой резонанс, чтобы остаться без последствий. Боунс издал негодующее восклицание, но я взмахом руки попросил его воздержаться пока от дальнейших комментариев. На разговор, который никто не услышит, хватит нескольких секунд… Интересно, когда лучи света проходят друг сквозь друга, они что-нибудь чувствуют? Ладно, ерунда, я к слову… Ларри, правильно оценив наши скрестившиеся взгляды, моментально забыл о своем праведном гневе, подобравшись, словно борзая в стойке. Он чересчур отчетливо помнит, чем однажды – давно, сто лет назад – закончились возникшие между мной и Споком разногласия. Кроме того, наша странная связь пробуждает в Ларри причудливую смесь благоговейного трепета и интуитивного отвращения… кажется, будто ему до сих пор не удалось избавиться от ощущения, что ментальная истонченность грозит мне безумием или несвободой, опасностью… наверное, с того раза, в Академии. Слишком ранимая душа, плохо умеющая забывать… Я спрашивал – не у Маккоя, конечно, неловко бы вышло – а, по обыкновению, у Спока: «Ты не знаешь, почему он… так?» «Знаю, – получил предсказуемый ответ. – Но я не могу обсуждать с вами подобные вещи, сэр». Ну и ладно, хрен с ними обоими… Хотя вообще-то навязывать мне чужую волю – занятие неблагодарное. Кое-кто пробовал – вульгарнейшим хирургическим путем. Теперь воспоминания о планетоиде полоумного Виктора Раута, Нового Франкенштейна, начисто стерты из моей памяти. Я сам просил Спока избавить меня от них – иначе не сумел бы уверовать, что кошмар действительно позади. Теперь я в состоянии спокойно слушать малоправдоподобные повествования о белых залах, ледяных щитах, пси-проекторах и биомашинах… о том, как я умолял убить меня, если операция пройдет неудачно, и о том, как Спок обещал мне это… а Ларри сказал, что убивать в таком случае придется двоих… о том, как собирали по кускам, словно мозаику, мое искалеченное сознание… Теперь – ерунда, будто читаешь написанное в скверной книжке о вымышленном персонаже… Я остался живым и остался собой. Весомый факт. «Ты возражаешь?» – «Да». – «Ты не передумаешь?» – «Нет». И последний вопрос – но, пожалуй, главный… «Ты будешь подчиняться?» - Я жду ваших приказаний, капитан, – произнес он вслух. Уж точно не для меня – скорее для Маккоя. Тот заметно расслабился, а я… а мне что-то стало не по себе. Спок как никто другой понимает, насколько глубоко я увязаю в собственных решениях. Даже не попытался переубедить… зачем понапрасну сотрясать воздух, раз вероятность успеха ничтожно мала? Мда… Неужели только мне почудилась тут некая пугающая безысходность?.. Но выбор я сделал. Сам виноват. Да, я виноват. Только я. Однако сколько ни повторяй, легче не станет. Проклятье, разве я не пытался получить санкцию командования?! Пытался, еще как! И связь работала на должном уровне, зато не имелось времени на утряску формальностей. Меня не поняли! До них попросту не дошло, какого дьявола я лезу в интимные военные дела союзной системы, злостно манкируя собственной исследовательской программой. Мне раздраженным тоном велели следовать намеченным маршрутом, отказываясь принимать во внимание перехваченные и расшифрованные радиограммы. Упирали на двоякость толкования, незаконный способ получения улик и прогрессирующую паранойю. «Не ваше дело, капитан!» Ну да, ну да… Где уж безопасности Федерации быть моим делом? И сирена боевой тревоги прокатилась по отсекам, точно адреналиновый взрыв… Если бы я в свое время научился не обдумывать приказы, если бы беспрекословное подчинение намертво въелось в мою плоть и кровь, если бы моя карьера значила для меня больше, чем внутренние конфликты какой-то планеты… Почему я, в отличие от большинства людей, не верил, что спокойствие и процветание Федерации существуют сами по себе, нерушимо и вечно, а не складываются из чьих-то отдельных поступков?.. Мы серебряным вихрем вырвались из порта, чудом не разрушив причальные сооружения, – эффект неожиданности был единственным козырем. Игнорируя натужное гудение корпуса и яростную ругань Скотти, я приказал вырубить термоядерные реакторы и запитать маневровые от варп-ядра. Восемь пилотов… Только восемь из известных мне пилотов (плюс дюжина уже покойных) удержали бы корабль на заданном курсе в подобных условиях… «Капитан, я не смогу!» «То есть вы мне предлагаете это сделать, мистер Сулу?» Может, попробовать стоило – я был сносным пилотом и часто слышал похвалы в свой адрес, но, видимо, тон мой красноречиво свидетельствовал о том, что я без сожаления впечатаю корабль в первый попавшийся вакуум-танкер, под завязку залитый террафагом, благо, к третьей планете системы гигантские суда сползались изрядными косяками… В итоге, лавируя среди искусственных объектов, забивших космос вблизи меньшего спутника, рискуя загубить окончательно двигатели непомерными нагрузками и угробить дилитиевые кристаллы в здешних гравитационных полях, «Энтерпрайз» прошелся впритирку к зеленовато-голубой луне – и, на порядок срезав расстояние, очутился в намеченной точке за считанные секунды. Что же, где восемь, там и девять, верно?.. Притормозив у спутника, где втайне – уж по части скрытности центаврийцы любому дадут сто очков вперед! – группировались четыре эскадры, ожидавшие команды лидеров сепаратистской клики, мы отправили за борт пару зондов активной информационной блокады и от лица Звездного Флота потребовали объяснений. Или – буде таковых не отыщется – незамедлительного отлета к официальным пунктам дислокации. Не добились, естественно, ни первого, ни второго… А когда в ответ на наши угрозы последовал торпедный залп, безобидно расплескавшийся о щиты, я приказал атаковать соединение. Мне ни капли радости не доставило это… избиение. Мне совершенно не нравилось, что мой экипаж вынужден участвовать в подобном спектакле. Суда вспомогательных внутренних флотов не соперники звездному кораблю галактического класса, да и позицию мы выбрали верно… Позволили себе роскошь метить в ходовую часть и орудийные установки, остерегаясь потерь с обеих сторон. Расстреляли, словно мишень на учениях средненького масштаба, и лица моих людей не выражали ничего, кроме угрюмой сосредоточенности. Запасной канал передавал на мостик всеобщий гвалт и панические заявления с планеты… Короче, сепаратистам, глубоко пустившим корни в местном парламенте и генштабе, хватило времени, чтобы быстренько свернуть узурпаторскую кампанию. Моментально было широко объявлено о маневрах, в которых якобы принимали участие «вероломно уничтоженные» подразделения. Ага, уничтоженные… их в тот же день, едва ли не на моих глазах, буксиры, испросив предварительно у нас разрешения, по докам растащили – латки ставить… Запинающийся от ужаса голосишко, бессовестно пуская петуха, от имени правительства потребовал, чтобы «Энтерпрайз» пристыковался к одному из отсеков резервного космопорта, – полагаю, в глубине души страстно мечтая об обратном. Но я ведь не причислял себя к террористам – с какой бы стати? – и, естественно, повиновался… Когда меня вызвали на мостик в связи с прибытием представителей местных правительственных структур, я в очередной раз объяснял пунцовой от гнева адмиралу Го мотивы своего поведения. Проклятье, от предъявленных обвинений рьяно и с редким искусством открещивались буквально все: генералитет Центавра, аккуратно сляпавший распоряжение о проведении маневров, напуганный нашим вторжением Сенат планеты, не допускающий и мысли о перевороте, оппозиционная партия, благоразумно не афишировавшая контакты с военными чинам… Все – кроме меня. Короче, понятно, почему в оперативный центр корабля я ворвался в настроении препаршивом. И едва не споткнулся, увидев добрый взвод «бессонных стражей», здешней национальной гвардии, вылупившихся на меня, будто на древнецентаврийского демона ураганов во плоти. Возглавляла делегацию пара чопорного вида типов в пышных чиновничьих облачениях, покрой которых в тяготеющем к консерватизму государстве не менялся века три. Буро-зеленую толпу «стражей» выгодно оттеняла группа набыченных парней из нашей службы безопасности во главе с Лероем Миллером, своим непосредственным командиром, и Шер-ханом, обыкновенно отвечающим за ударный десантный отряд. Выражение лиц у обоих – самое предвкушающее. Ни дать ни взять, два хоря в курятнике… - Что тут происходит? – поинтересовался я. - А это нас арестовывать пришли, – живо откликнулся Чехов. За наигранной беззаботностью его чувствовалось напряжение. И еще – жесткость. Нийота заливисто, с предательски нервической ноткой, рассмеялась. Я исподтишка погрозил кулаком навигационному пульту, как вдруг обнаружил, что и Павел, и Чанди, и Айхо, и Гарри – да почти все на мостике! – вооружены. На рабочей консоли Ухуры – и то, словно позабытая пудреница, валяется фазер. Не скажу, конечно, что носить оружие на борту категорически запрещено – мы ведь практически на осадном положении, а для офицеров и ребят из СБ правила и подавно особые – но следовало ли столь явно демонстрировать далекие от радужных намерения? Хотя, положим, волочь на борт карманную армию тоже некрасиво… Спок отреагировал на мое немое изумление с невозмутимостью дирижера экспериментального оркестра. В чем, мол, собственно, проблема?.. - Капитан Кирк, – откашлялся старший из чиновников. – Высокая Палата Мира и Благоденствия требует объяснений по поводу беспрецедентного акта агрессии, направленного против подразделений внутреннего флота системы Альфы Центавра. - Господин… э-э… – я лихорадочно пересчитал желтые и синие нашлепки на мундире оратора, – господин верховный надзиратель над небесной сферой… – Ненавижу, ненавижу, ненавижу Центавр! Вероятно, на языке аборигенов подобные титулования звучат короче, содержательнее и менее смехотворно. ФС-1, вынужден признать, тяготеет к известному буквализму. – Все имеющиеся у нас материалы были представлены на рассмотрение правительства почти пять часов назад. Что касается объяснений, то канал связи остается открытым на протяжении… - Ваши возмутительные домыслы не выдерживают никакой критики! – перебил второй делегат. – Высокая Палата считает так называемые материалы грубой фальсификацией, а нападение на флот – жестоким и циничным актом террора! - Жестоким, циничным – и бессмысленным, – вполголоса заметил Спок. - Именно! – воодушевился я, чуть ошеломленный напором почтенных надзирателей. Господи, и вот их голоса в парламенте я стремился уберечь? – Если доказательства военного заговора сфабрикованы, то зачем мне понадобилось атаковать ваш флот? - По мнению Высокой Палаты, данный вопрос подлежит скорейшему выяснению, – дипломатично отозвался первый. – Капитан Джеймс Кирк. Будучи полноправным членом Объединенной Федерации Планет, система Альфы Центавра квалифицирует ваши действия как способствующие подрыву военно-экономической мощи государства и Союза, вследствие чего обвиняет вас в государственной измене. На миг я ощутил себя нагой скалой в океане, от которой внезапно отхлынули волны. Не страх наказания, не вбитый Уставом пиетет к традиционно напыщенным словам, вовсе нет… абсурд. Только омерзение, жгучий стыд – но почему, почему?! за кого? – я же не виноват, честно… не за чужую ведь подлость? И гадливость – отчего-то к самому себе, словно окунули в грязь, словно ткнули носом в подобающее тебе место, подальше от других, от нормальных, незапятнанных, незаразных… Что греха таить, меня часто обвиняли в агрессии, но всегда – заодно с моим государством, величавой громадой, высившейся позади. Блистающий меч Федерации, карающая длань… тьфу, чума на велеречивую вражескую пропаганду. Но сейчас за мной никого… Мда, более гнусного ведра помоев на меня сроду не выливали – и не смогли бы при всем желании. Я почти наяву уловил пакостный гнилой душок… А потом гробовое молчание прорезал звук – кто-то давился тщательно сдерживаемым смехом. Миллеровские боевики поначалу деликатно хмыкали себе под нос, однако, получив от командира вместо ожидаемой выволочки неприметный поощрительный жест, принялись ржать как кони – кому позволяло строение глотки. Центаврийские спецназовцы, почувствовав себя малость не в своей тарелке, вцепились в оружие, точно дети – в материнский подол. Над мостиком взад-вперед запорхали язвительные реплики, склонявшие на разные лады дееспособность посланцев Высокой Палаты. Верховный надзиратель, отдаю ему должное, оправился быстро. - А потому… – рискнул продолжить он. Я нетерпеливо шевельнул ладонью, и гвалт разом стих. – …вам предписано явиться на чрезвычайное заседание Полного Круга Истины для дачи показаний по упомянутому инциденту. - Кем предписано? – коротко осведомился Спок, тенью замерший за моим правым плечом. Боковым зрением я различал его непримиримо вскинутую голову, резко обозначившиеся скулы, побледневшие губы, цедящие слова с намеренно утрированным безразличием. А чего вы хотели? Он был здесь. Он знал, что вы заставили меня пережить, пусть и длилось оно не долее секунды… Центавриец вопросительно подвигал шершавой кожей на лбу, напоминавшей темно-бурый коралл. Или кору. Забавная у них внешность: треугольные лица, выросты ороговевшего эпителия, уникальные для каждого индивида, матовые глаза почти ромбической формы, со скругленными уголками… словно древесные духи из земной сказки. Ксенофилия, слышал. Не встречал еще ни одного чужака, чья внешность с ходу пробудила бы во мне откровенную неприязнь, ужас или брезгливость. Дипкорпус по мне плачет, тоже слышал. Как бы они рыдали, очутись я там… Ладно. - Отвечайте, – предложил я. «Хуже будет», – продолжил безмолвно. - Постановление было вынесено общим собранием Ассамблеи Небесной Сферы. - То есть, будучи полноправным членом Объединенной Федерации Планет, система Альфы Центавра позволяет себе пренебрегать параграфами с двадцатого по двадцать седьмой «Положения о Звездном Флоте», входящего в Конституцию Союза? – Он говорил тихо, но в стремительно и недобро густеющей тишине фразы казались округлыми и тяжкими, будто капли ртути в невесомости, посверкивавшие еле уловимым сарказмом. На такие интонации, вгоняющие в трепет нерадивых курсантов, были мастера некоторые преподаватели Академии… - Э… нет. Конечно, нет, – инстинктивно обеспокоился делегат. – В каком смысле? - Применять к действующему офицеру Звездного Флота любые сопутствующие дознанию процедуры без его на то согласия… – Спок, уточняя, мельком оглянулся на меня, я отрицательно качнул головой. Хватит, соглашался уже. А сейчас здесь нет никого, кто бы меня заставил. – …вправе только специальная комиссия, назначенная Инспекционной службой. И только трибунал имеет право оценивать достоверность представленной информации. - Но вы… ваш корабль… вы находитесь в пространстве системы! Ну хватит. Суть я уловил. Можно возвращать инициативу, а то народ явно готовится к активным действиям… Кто тут капитан, в конце-то концов?! - Нас удерживало здесь, – вежливо ввернул я, – исключительно уважение к просьбе правительства. Мы предполагали… – Чертов официальный сленг. Вот, к примеру, «мы» – это кто? И сколько их? – …что его представителям потребуется наша помощь в проведении детального анализа сложившейся ситуации и урегулировании потенциального конфликта. – Каково, а? Спок, ты можешь мной гордиться. – К моему глубочайшему сожалению, наши действия были истолкованы превратно, и теперь я вынужден заявить открыто, господа: «Энтерпрайз» не подчиняется ничьим приказам, за исключением директив верховного командования Звездного Флота. Если наше присутствие не устраивает парламент, мы охотно покинем систему и будем ожидать соответствующих распоряжений в другом месте. - Думаете, вам удастся скрыться? – сердито выплюнул низший по чину абориген. - Мой пылкий коллега хочет сказать, – поспешно вмешался первый, – что мы… что наше руководство… склонно настаивать на своей… м-м… просьбе. - Вам придется!.. – рявкнул вышеуказанный коллега, уронив руку на рукоять церемониального клинка – рода кортика с очень широким у основания лезвием – и дернулся вперед. Зря. Он не успел закончить – ни шага, ни реплики. Окружающее пространство, замкнутое и в известной степени тесное, наполнилось кипучим движением, словно садок – мальками. В два-три экономных, выверенных до мелочей маневра бойцы Миллера блокировали большую часть изготовившихся к атаке «стражей». Рейнхардт, Чанди и Ухура, дружно вскочив на ноги, ловили в прицел фланговых солдат. Между мною и злополучными посланниками непостижимым образом нарисовалась живая цепь из полудюжины отиравшихся поблизости звездолетчиков. И среди них – Мал’И-Ньяр, центаврийка со второй планеты системы. Кроме того, как-то вдруг оказалось, что я тупо таращусь в прямую, точно громоотвод под током, спину своего старпома и, признаться откровенно, ни хрена из-за нее не вижу. Хронометр отсчитал вторую секунду безумия, никто и не подумал остановиться, и пальцы лежали на курках, но… С ладони Чехова, как бы невзначай, слетел блеснувшей рыбкой монопиксельный дакт – сроду не подозревал в пустяковом приспособлении такой проникающей силы, хотя знал, что устаревшие модели иногда специально затачивают для работы с многослойными проекциями, – и косо вонзился в форменный ботинок господина верховного надзирателя, не задев, судя по отсутствию стонов и взвизгов, стопу. Быстро – мало кто вообще заметил что-нибудь… С опозданием, в котором тем не менее ощущался изрядный опыт, Сулу попытался перехватить приятеля за локоть. На лице пилота проступило удивительно знакомое сочетание раздражения, тревоги и обреченности. «С ума сошел?» – но навигатор не обратил внимания. Он был сейчас – как пылающий факел, что немыслимо назвать застывшим и в самую безветренную ночь… и поступки, сшитые непрочными нитями интуиции, похоже, далеко опережали мысли. Словно наяву я услышал… …Какого дьявола ты так себя ведешь?! …Что с тобой происходит? …Ты опять?!. …Ты с катушек съехал! …Не сходи с ума… Джим! Твою ж мать. Мне меня мало, что ли? Трех лет не прошло, а нашелся еще один придурок… Я, черт подери, вовсе не горю желанием примерять шкуру своих многострадальных наставников и командиров… А чего я ждал? Как-то раз, почти десять лет назад, один волгоградский преподаватель прислал в Ученый совет Федерации экземпляр «Динамического атласа Мияги», незыблемого фундамента современной астрографии, перекроенный вдоль и поперек. Система остроумных уравнений убедительно доказывала, к примеру, ошибочность пресловутой константы Мияги, определяющей смещение «пустотных» координат относительно Ядра, чем ставила под сомнение любые расчеты финальной точки варп-прыжка. Космические корабли застыли на базах, пока паникующие ученые перепроверяли научный труд, которым успешно пользовались годами. Выяснилось, что бедняге преподавателю подсунули блестяще сработанную фальсификацию. Ради забавы! К счастью, раздувать из мухи слона корифеи астрофизики не стали, а Звездный Флот даже занялся поисками шутника с целью совместного и взаимовыгодного перевода в мирное русло его неуемной творческой энергии. Кто ж предполагал, что автору фальшивки окажется одиннадцать лет?.. Ну – и многое ли с тех пор изменилось? Ладно. Не уверен, какие именно контакты закоротил несчастный обрезок металла в мозгах центаврийца (и где они в таком случае расположены), однако подтекст он уловил правильно – спецназ хорош тогда, когда успевает сберечь твою шкуру. Из горла чиновника вырвался сиплый клекот, заслышав который, охранники нехотя прекратили тискать приклады штурмовок и прикоснулись пустыми руками к плечам. - Приношу свои извинения, капитан, – пробубнил центавриец, несолидно потряхивая ногой, чтобы избавиться от застрявшего стержня. – Произошло недоразумение. Мы передадим наши требования в Инспекционную службу. Ваш корабль может остаться на орбите. - Благодарю, – учтиво поклонился я. – Джентльмены, – повернулся к офицерам службы безопасности, – сделайте одолжение, проводите уважаемых гостей к их шаттлу. Разбойничьи ухмылки Миллера и Хана – у Лероя просто зверская, у аталантийца чисто звериная (между прочим, на его родной планете за немотивированную демонстрацию клыков могли и по шее накидать) – существенно прибавляли скорости любому, поимевшему сомнительное счастье оные лицезреть. Обоих посланников в плотном кольце «стражей» резвым маршем отконвоировали с мостика, который я засим и обвел уничтожающим взором. У Маккоя научился – даже репетировал перед зеркалом. Жаль, ничего не загорелось… - Что за цирк вы устроили? – ядовито вопросил я. – Мне смену целиком на гауптвахту отправить? - Сколько угодно, сэр, – заявил навигатор без тени раскаяния – Только можно… уже после того, как все закончится? Как в воду глядел, парень. Но кто мог предположить, чем конкретно все закончится? Хотя… - Никто здесь не хочет новой Ходги… капитан, – пояснила Ухура, выдержав свою коронную паузу, перед тем как озвучить мое звание. (Вот наказание – командовать бывшими соучениками!) И добавила ехидно: – Разве что, вы. - Да ладно, – в основном для проформы усомнился я. – С центаврийским парламентом, наверное, проще было бы разобраться, чем с нашими штабистами. Вполне цивилизованная планета, должны же они понять… - Нет, сэр, – со сдержанностью, присущей лишь твердой убежденности, возразил Спок. – Для землян локализм характерен в наименьшей степени, но отдельные миры чрезмерно зациклены на собственных интересах. Широкая огласка – единственное, что может нас спасти. Спасти. Он не выбирал выражений. И оказался прав. И ни разу не напомнил мне, что предупреждал. Ни разу. Долго ждать не пришлось. Не прошло и пары часов, как адмирал Го отдала мне приказ вернуться на Землю, в порт «Бермуды-2», не только предельно засекреченный, но и укрепленный на зависть любой военной базе. А по прибытии выяснилось, что покинуть корабль я могу лишь в сопровождении отряда из подразделения особых операций Инспекционной службы, чей десантный транспорт с минуты на минуту должен пристыковаться к борту «Энтерпрайза»… Спрятаться от собственных дурных предчувствий мне было некуда. Однако я, «мужественно» укрывшись в каюте, довольно успешно прятал их от бойцовски настроенной команды, пока присвист оповещателя на двери не напомнил мне, что таблички «Не беспокоить» во Флоте не в ходу… Обычно Спок и Нийота старались ничем не выдавать истинной сути своих взаимоотношений – о которой, впрочем, догадывалась добрая половина экипажа. Нужен был серьезный повод, чтобы заставить их явиться ко мне вдвоем. Я, откровенно говоря, никого не хотел видеть – но предложенный вариант все же нервировал меньше прочих. Понимаете, я… мне… ну, в общем, я часто слышал от женщин разные вещи… что я легкомысленный, что волочусь за каждой… ну, что в настоящей любви я типа… полный… ладно, ясно уже. Я в принципе допускал, что у представительниц прекрасного пола имеется своя точка зрения, однако категорически не соглашался с такой оценкой. На борту регулярно возникало и расстраивалось множество романчиков – от более-менее пошлых до более-менее продолжительных (психологи не уставали спорить, накаляют они или нормализуют, держа в подобающем тонусе, атмосферу в коллективе). Но только Спок и Нийота невольно вынуждали меня признавать хотя бы существование… не знаю… может, тайны?.. от разгадки которой я ужасно, невообразимо далек. Ну и ладно. В конце концов, в том, что те, кого я люблю, любят друг друга, было что-то невероятно… классное, не хуже пронзительного и щемящего альтового каданса в «Лебедином вальсе» полуторавековой давности. Если уж корабль – живое существо, я не хотел бы, чтобы мой «Энтерпрайз» оказался каким-то… нравственным калекой. Пусть он возьмет лучшее от каждого из нас… Кроме того, несмотря на назревающие неприятности, упустить такой замечательный шанс я не мог. Я готовился полгода – примерно столько, а то и дольше, у меня в ящике стола валялась горсть белого риса. Пропадать теперь ему, что ли?.. - Наконец-то! – радушно проорал я, вскакивая на ноги. – Ну и долго же вы валандались, ребята, еле успели! Короче. Властью, данной мне Верховным Советом Федерации Объеди… - Кирк! – воскликнула Нийота, внятно обозначив неформальный тон беседы. Блин, какая же она красивая, когда сердится… особенно если не всерьез, а по мелочи, и можно любоваться без опасения огрести по полной. Вся – игра золотого света, до трепещущей жилочки, до вздрагивающего локона… – Ну ты… нашел время! - Может, сейчас как раз самое время? – невесело хмыкнул я. - Чем оттачивать свое сомнительное остроумие, подумал бы, что нам теперь делать! - А что делать? Осоповцев ждать, чего еще? Или… – я подозрительно скосился на них. – А вы… вы, собственно, о чем тут… О господи! Нет, вот только этого мне не хватало!.. - Капитан. – В неподвижных, словно ночное северное небо, глазах вулканца я прочел решимость, которая настигает по ту сторону жизни и смерти. – Один ваш приказ – и корабль немедленно покинет орбиту. Через три секунды станции слежения сектора потеряют «Энтерпрайз» безвозвратно. - Бог мой! Я ушам своим не верю… - А я, по-твоему, здесь зачем? – вмешалась Нийота. – Подтвердить отсутствие слуховых галлюцинаций. - Вы издеваетесь? Но… а команда? На борту мятеж начнется… - На вахте сейчас исключительно те члены экипажа, чья лояльность не вызывает сомнений. Остальные ожидают в каютах. - Ожидают чего?! – простонал я. - Как вариант – эвакуации. - Твою ж налево… Да вы… вы соображаете, интриганы чертовы… И куда нам после деваться, в дельта-квадрант? - Знаешь, Кирк, выбирая между тюрьмой на Тантале и дельта-квадрантом… - Почему ты так уверена? И вообще… хватит с ума сходить. Поздно. Мы даже за пределы Солнечной не выйдем! - Я отправил «серый пакет» командирам мониторов охраны периметра. От вашего имени. Прошу прощения, капитан. - Ерунда! И что, кто-нибудь откликнулся? - Так точно, сэр. «Энтерпрайз» пропустят, сымитировав техническую неисправность. - Чтоб я сдох… Мда… Вокруг «серых пакетов» строились мириады сплетен, легенд, приключенческих книжек и завиральных сценариев. Невинного вида кодированное сообщение… просьба о содействии – через голову начальства, вопреки приказам и положениям Устава. Если их перехватывают, то оставляют без внимания – адмиралы в Штабе чтут традиции – хотя очень часто «серые пакеты» по сути передают просьбу о преступлении… а иногда о подвиге. Последний шанс… Великое одолжение, какими не разбрасываются по мелочам – в награду же ничего, кроме соблюдения секретности. И благодарности того, кого выручил… кто когда-нибудь ответит тебе. Говорят, лишь подсчитав голоса, отозвавшиеся из пустоты космоса, ты осознаешь, кто ты по-настоящему… Я видел много фильмов, где героические капитаны, получив «серый пакет», сдергивали с черного канта, обрамляющего ворот, золотые полоски зажимов, служившие некогда главным знаком различия в демократичной повседневной форме Звездного Флота, – в подтверждение неофициального характера следующих своих поступков. Заезженный штамп, траченный молью бессмысленный символ… До сих пор мне не доводилось сталкиваться с «серыми пакетами» – а спросить у более опытных астронавтов я стеснялся. Мало ли баек гуляет по галактике? Да каждое космическое корыто Федерации, от магистрального грузовика до одиночного ремонтного бота, потихоньку обрастает собственными историями… - И… на каком участке нашлись такие идиоты? - На любом участке, сэр. Нас пропустят на любом участке периметра. Вот тут-то до меня и дошло, что шутки кончились. Что побег от властей мне предлагают честный до паранойи вулканец и девушка, считающая меня латентным самоубийцей. Что благодаря их усилиям за орбиту Прозерпины ушел никем не перехваченный и не расшифрованный сигнал, сделавший побег возможным. И главное – что у них есть веские, очень веские причины так рисковать… Что я должен был сделать? Что?.. - Нет, – со всей отпущенной мне властностью сказал я. – Мы не сбежим. Мы не преступники. Боялся, придется спорить, убеждать… Ошибся. Покойная бархатная тишина, почтительно склоненные головы и долгий-долгий взгляд – свободный, понимающий и… признательный? Я и вправду думал, что недоразумение разъяснится через пару дней. Думал, что в крайнем случае лично отвечу за произошедшее… …В пепельно-серой литоидной коробке, стильно декорированной столом, шеренгой привинченных к полу стульев и уймой следящей техники, обычно проводили допросы. Как правило, одиночные. Вместе наша компания за считанные минуты доводила следователей до белого каления, рискованно близкого к превышению должностных полномочий, а именно – к рукоприкладству и махровой нецензурщине. Тем не менее сегодня мы сидели тут вдвоем – в хмуром молчании, в ожидании новых подлянок от судьбы и в недружелюбных тисках электромагнитных наручников. В отличие от прочих бесконечных дней этого дикого фарса, состоящих из поочередного разглядывания потолка камеры, дубоподобных рож дознавателей и обильных золотых нашивок членов трибунала, день сегодняшний просто поражал разнообразием… - Что-то у них застопорилось, – утомившись от тишины, поведал я. – Меня уже больше суток никто не достает. И заседание перенесли… - Открылись новые обстоятельства. – Предположение, но, судя по безапелляционному тону, максимально близкое к истине. - Благоприятные? – И поспешно конкретизировал, памятуя о «неизбежной субъективности оценочных категорий». – Для нас? - Маловероятно. - Как считаешь, – глупый, по-детски беспомощный вопрос, изначально вертящийся на языке, требующий опровергнуть или подтвердить очевидное, – нас расстреляют? - Зависит от множества факторов… - А в худшем случае? - Вас – да, с вероятностью не менее восьмидесяти процентов. Меня и мистера Скотта – с вероятностью не менее шестидесяти пяти. Остальных – не выше тридцати и далее по убывающей. Забавно – не помню, когда душу сковало онемение. Поначалу я рвал и метал, слыша монотонные, вечно повторяющиеся вопросы. Что-то доказывал, горячо отрицал, оправдывался, с увлечением спорил… Потом пришла серая апатия – меня хватало лишь на бесконечные «нет», «нет», «нет» – и озарение, показавшееся блестящим: никому не нужны мои доводы… Дальше начались перекрестные допросы – и будто открылось второе дыхание. Да еще как открылось! Я почти смирился – однако за своих друзей готов был убить. За их бесконечную усталость, за искреннюю растерянность, за жестоко растоптанную честь и ссадины на запястьях. Спок был несгибаем, но прочие… Раз я дал волю ярости – мне же намекнули, что так выйдет много хуже. И продолжили выворачивать наизнанку все, когда-либо совершенное мной, добиваясь… чего? Не признания в сговоре с Империей, ясное дело, или, например, в личной неприязни к цивилизации Центавра. Чего тогда? Я не знал. И я загнал поглубже злобу на человеческую глупость, и боль унижения, и боязнь навредить другим, и надежду, и отчаяние… Все это – ложь, самообман рассудка, покрывало Майи. Результат психологической обработки. Поддался – проиграл. Разум, свободный от эмоций, быстро отыскал закономерность в обвиняющих речах, и мои ответы стали маниакально расчетливыми. Работа комиссии явно усложнилась, общение со мной выводило людей из равновесия. Но и радости от крохотной победы я не позволил нарушить стройность моих умозаключений. Машинально. Я… я порой ловил себя на том, что не испытываю вообще ничего. В подобном состоянии нетрудно отвлечься от частностей и войти в положение членов следственной комиссии. И любые меры покажутся не столь уж строгими. Мы ведь напали на союзников. Боже праведный, мы – напали – на – союзников! Фактически мы атаковали Федерацию… - Джим. – О, прорвало наконец-то. А я уже решил, будто буйство красок внешнего мира одного меня волнует. – Ты боишься? Нет, он не искал подтверждения собственным домыслам. И мог бы с абсолютно теми же деловыми, корректно-настойчивыми интонациями справиться относительно месячной нормы выпадения осадков в лесостепи Фантазии. Я же вполне мог солгать, выставившись в каком угодно свете. Он редко чувствовал мою ложь – не знаю почему, попросту не хотел, наверное. А сознания касался, лишь когда я тянулся первым. Но сейчас это значило бы – себя обмануть… Своеобразные отношения складывались у нас со смертью – не зря, видно, разминулись в день моего рождения. Я часто думал о ней – мирно, чуть ли не с готовностью. А какие имелись варианты? У человека, мужчины… у солдата и звездолетчика? Всяко лучше старости – мне доводилось видеть, что творят годы с астронавтами. Космос выкручивает человека как тряпку… Но однажды я осознал, внезапно и с поразительной ясностью, что смерть, по природной неразборчивости своей, угрожает и другим – живым, близким. Я разозлился на нее… тот гнев превратил меня из школяра в офицера. С тех пор мы ладили неважно. Умирать не хочется, спору нет. А страх… Забыть о поражении, о позоре, об обреченных друзьях – много останется? Короче, я ответил честно, потому что… Тяжелая дверь бесшумно отъехала в сторону. Повинуясь многолетней привычке, я вскочил было на ноги, но магнитная стяжка, сочтя движение слишком резким, дернула обратно. Кристофер Пайк неторопливо вошел в комнату и присел на краешек стола. Его взгляд освинцованной плитой надавил мне на плечи. - Видит бог, меня предупреждали насчет неизбежности подобного исхода, – помолчав, вздохнул адмирал. – А я свято верил, что собрал экипаж, какого прежде не бывало… - Вы не ошибались, сэр, – подавленно пробормотал я. - Ошибался, Кирк. Участники дальних экспедиций, конечно, оторваны от общественной жизни планет и не придают ей значения. Но атаковать союзный флот, совершенно не задумавшись о последствиях!.. О внутренних причинах тех или иных событий!.. Я ошибался, капитан, и сильно. - Да на поверхности лежали все их внутренние причины! И отчего вы так уверены, что мы… что я не задумывался? - Нападение на Центавр скорее напоминает вашу прихоть, чем взвешенное решение. - Тем не менее мои офицеры с ним согласились. - Все? - Большинство. – Я виновато скосился на вулканца. Похоже, слова адмирала Пайка вовсе не задевали его, поглощенного каким-то… естествоиспытательским интересом, пугающим своей неуместностью и обращенным, чудилось, исключительно на меня. Я содрогнулся. - Неужели без драки обошлось? Ох, ну сколько можно, скривился я. Боюсь, в тот раз лишь близкое к ступору изумление, охватившее Пайка, проинформированного о некоторых подробностях утверждения штатного расписания на борту, помешало ему без промедления избавить Флот, «Энтерпрайз» и Спока от моего общества… - Признаться, я недооценил вас, Кирк, – продолжил адмирал. – Я надеялся на вашу юность, на отвагу, безрассудство… А еще – что ваши офицеры… ваши друзья помогут удержаться в определенных границах. Но вы ломаете всех, с кем сталкиваетесь… лишаете воли противостоять вам. - Неправда! – горячо прошептал я. Новообретенное мое хладнокровие сыпалось прахом, внутренности безжалостно разъедало кислотой. - Неправда? Очнитесь, Кирк, кто в здравом уме рискнет бросить настолько явный вызов врагу, непобедимому по определению? Я остолбенел – откуда он выведал? Никто не знает о том случае, о противниках, воистину непобедимых. Вообще никто! Включая непосредственных участников. Не уверен, разумно ли я поступил, когда поклялся самому себе сохранить тайну. Я вырос в одной из цветущих метрополий Федерации и ни на миг не сомневался в грядущем торжестве гуманизма. Я не боялся, что меня поднимут на смех. Что новости вызовут массовую истерию. Что Совет сочтет необходимым ответить на агрессию. Не боялся безответственности ученых и политиков, которые могли бы заполучить невероятно мощное «средство воздействия». По отдельности – не боялся. Но вместе… И – да, разумеется – я уж точно не боялся туманных недомолвок, намеков и пророчеств. Нисколько. Абсолютно. Совсем. Не боялся до такой степени, что решил молчать обо всем. Авось, не сбудется… Мне-то повезло просто. Как везет лишь однажды… Глава 1. …Нет, а с какой, собственно, стати? С какой радости, черт подери?!. Почему я должен придерживаться чужой точки зрения, когда меня ничуть не убедили в ошибочности моей собственной? И не пытались, между прочим! Или они всерьез уверены, будто подобным манером лучше подготовят нас к перипетиям реальной военной службы? Да что за бред?! Ой, ладно, я прекрасно понимаю задачи учебного курса – и получше некоторых! Но вот объясните мне, кому это пришло в голову? Смысла, хоть убейте, не вижу! Нельзя выбирать, точно подопытная мышь, один из нескольких ходов в лабиринте, когда все они смыкаются чуть поодаль. Угу, а там питон вдобавок… Надо искать, всегда, до последней секунды! О чем я? Да не ваше собачье… о, проклятье! Дело же не только в результате, дело в восприятии. И гибель может быть вполне осознанным шагом, я разве спорю? Но осознанным! Только если цель оправдывает средства… сама же смерть целью быть не может… Нет, не путаюсь! Что неясного?! О, поверьте, я знаю, о чем говорю. Страх парализует волю. Добрая половина из нас, закрепив в подсознании поражение как неизбежный исход, поневоле сочтет его приемлемым. И в критический момент преспокойно сложит лапки, отдавшись на произвол судьбы. Не исчерпав и трети потенциальных возможностей! Такова наша природа. Смерть – не просто один из вариантов развития событий, не один из ряда факторов, который мы вольны принимать или не принимать во внимание. Ну не способны мы переступить через собственную сущность! На меня хоть посмотрите. Или весь сыр-бор для того и затеян, чтобы вычленить – кто способен, а кто нет?.. Пес с ним, допустим. Но и в данном случае я считаю… Так, ладно. Беззвучные дискуссии с невидимыми собеседниками попахивают шизофренией, а Ларри и без того пребывает в уверенности, что у меня вялотекущее размягчение мозга. Куда более продуктивной будет попытка сосредоточиться на решении конкретной тактической задачи. А потом – я им всем покажу!.. Уже не глядя, я забил в роскошный библиотечный проектор (не во всяком земном университете такой найдется!) стандартные параметры, нажал «ввод». Засверкали намеченные серебристыми лучами контуры, голограммы налились цветом, обрели плотность и объем. На некотором отдалении казалось, что, потянувшись к ним, непременно наткнешься на осязаемое препятствие. Впрочем, при здешнем-то оборудовании, когда отпадает нужда и в примитивных дактах, и в контактных светочувствительных «лапах», так оно и есть. Почти. Рядом столбцом замелькали формулы – компьютер предлагал скорректировать по моему вкусу характеристики трех добавленных объектов. «Отклонить»… хотя очень хочется. Чуть-чуть бы снизить им плотность огня… Пять призрачных звездолетов, незатейливо обозначенные цифрами, зависли между полом и потолком. Сообразительная машина постепенно убавляла освещение, образуя вокруг группы кораблей сферу космической черноты, прореженную точками неопределенных небесных тел. «Корректировка среды?» Не до среды, милая, работаем по стандарту… Тут загвоздка не в экстремальных природных условиях. «Локация?» Боже упаси… Кстати, переборщил я с дальностью, не успею оторваться… Я коснулся проекции. По изображению пробежали блики, подтверждавшие контакт. Я перетащил подальше звездолет, маркированный единицей; световое пятно, в котором я стоял, поползло следом. На четырех осях, расчертивших голограмму, мигнули зафиксированные координаты. Конусы бледного голубоватого света сливались, густо синея в пересекающихся зонах обстрела. - Прицельный огонь. – Задействовав голосовое управление, я запустил тестовый режим, вхолостую «прогревая» процессор и вылавливая погрешности. – Интенсивность максимум. Объекты первый, второй, третий, четвертый. Визуальная маркировка попаданий. Старт. В глазах зарябило от вспышек. Корпус корабля, замершего поодаль от других, быстро окрашивался тревожным алым цветом. Прочие отделались парой мазков. Ничего нового. Держится не дольше пятнадцати секунд, потом крышка. Три против одного – слишком выгодный расклад. Я опробовал уже четыре тактические схемы… Последняя, позавчерашняя, выглядела до того безукоризненной, что мое самолюбие возжелало зрительских восторгов… «Любопытная демонстрация, – оценил Спок показательный расстрел злополучной “единички”, – однако сценарий был мне известен и прежде. Смысл заключается в том…» «Нет тут смысла! – перебил я, перегоняя очередную программу из своего “смарта” в проектор. – Вычертил на голографической клавиатуре команду к активации. В порыве предусмотрительности задал секундный интервал. – Зато решение есть. Старт». Следует отдать мне должное. Две минуты боя… «Прости, Джим, но что конкретно в твоей модели должно было меня… “впечатлить”, если я правильно я помню?» «Я обошел ловушку! Клянусь, я ее почти обошел!» «Здесь нет ловушек. Системы вооружения противника воспроизведены с ориентировкой на стандарт пятилетней давности – единственный, в достоверности которого разведка Флота не сомневается. Учитывая темп развития имперского военно-промышленного комплекса, режим симулятора можно назвать щадящим». «Ну ты же понял, что я имею в виду! Я почти уравнял шансы, честно!» «Я не сомневаюсь ни в справедливости, ни в искренности твоих слов. Особенно слова “почти”». «Ты еще будешь тут острить, Боунса мне мало! Я снова попробую, хорошо?» «Какую цель ты перед собой ставишь?» «Победить, конечно. А какие варианты?» «Это невозможно». «Брось, шанс всегда есть». «Компьютерная симуляция позволяет скомпенсировать любой вариант развития событий, который не соответствуют задачам программы». «Как раз она-то и не позволяет! Я целиком скачал модели “птиц” из памяти симулятора. Объем здоровенный, но если не увеличивать до бесконечности их число и если за них каждый раз не играют живые люди, то рано или поздно программа себя исчерпает. Нельзя предусмотреть абсолютно все». «Под “абсолютно всем” ты подразумеваешь нечеткие принципы собственного мышления?» «Хотя бы! Слушай, я увеличу интервал? Сойдет за время принятия решения, а я успею по ходу подправить кое-что…» «Джим, заведомо проигрышная расстановка сил не наводит тебя на мысль об истинном назначении теста?» «Просто посмотри и скажи мне, осуществим ли маневр на практике, идет?» «Джим…» «Дубль! Интервал – две секунды! Старт!» Тогда, не желая терять красивую схему, я подключил вспомогательный экран, сформировав голограмму рабочей модели со своего компьютера, и синхронизировал оба объекта. Интервал позволял поймать и учесть роковой момент, двух секунд должно хватить на оперативную коррекцию траектории. Если вовремя увеличить скорость, думал я, вторую торпеду можно опередить на расстояние, достаточное для ее подрыва, хотя ведение заградительного огня ослабит атаку на третью «боевую птицу». Я старался не моргать, отслеживая вонзавшиеся прямиком в зрачки вспышки выстрелов, то вычисляя, то определяя навскидку время, расходную мощность щитов, орудий и двигателей, скорость, тяжесть повреждений, идущую отдельной строкой, лихорадочно внося в программу поправку за поправкой… Корабль разминулся с торпедой, «четверка» молчала, как я и предполагал… и, стоило отгородиться от нее громоздкой тушей выведенного из строя транспорта-«нулевки», влепила в борт моей «единице» четыре торпеды подряд, как я не предполагал сроду. Перед глазами колыхались цветные круги, пульсация их отдавалась в голове… «Почему “четверка” открыла огонь? Никогда не открывала… она же повредит трофейный корабль…» «Охрана трофейного корабля – не первоочередная задача. В программу “боевых птиц” заложено непременное уничтожение агрессора. Любой ценой». «Но я уже пробовал им прикрываться! Никто не стрелял, пока корабль находился между нами». «Конечный результат?» «В общем, аналогичный», – кисло признался я. «Значит, существовала возможность выполнить основную задачу, не подвергая опасности гражданское судно». «Слишком сложно для симулятора на ИИ второго уровня! Должен быть способ…» «Такой способ сценарием не предусмотрен. Джим, я не понимаю причин твоего упорства. Этот тест носит исключительно обучающий характер, не контрольный, его результат практически не влияет на итоговую аттестацию. Речь идет о сугубо индивидуальной психологической характеристике. Даже отказ курсанта пройти его уже является результатом. Равно как и твое намерение сражаться до конца». «Ну не бред ли? Обычный школьный тест, с картинками или чернильными пятнами, способен определить, полезет ли испытуемый в драку! Зачем дальше-то настолько усложнять? Что толку?» «Определенный толк здесь присутствует. Я впервые вижу, как ты в деталях планируешь боевую операцию». – Помнится, я обиженно фыркнул, но с возражениями не нашелся. – Прежде всего, тест “Кобаяши Мару” симулирует сражение не с клингонами, а с самим собой. Офицер Звездного Флота должен сохранять контроль над собственными действиями и принимать максимально эффективные решения в любых обстоятельствах». «А… то есть вы… они хотят представить поражение… и смерть… штатной ситуацией?» «Чьи-либо желания значения не имеют. Тактические поражения, потеря кораблей и гибель отдельных служащих всегда были штатной ситуацией в оперативных подразделениях». «Нет-нет, – я яростно замотал головой. Слепое, неоформленное чувство протеста разрывало меня на части, но я не мог, не умел внятно выразить его словами. – Так не выйдет! Так просто нельзя. И вообще… игра не жизнь! Пока играешь, можно рассчитывать ходы, притворяться хладнокровным… Но поступать и там, и там одинаково… навряд ли. В настоящем бою никто не повторит того, что сделал здесь, и не вспомнит, что когда-то делал. У человека на такое не хватит самообладания. Страх сильнее нас». «На каком основании ты приписываешь другим психологические особенности, не свойственные даже тебе самому?» – Заданный иным тоном, вопрос, наверное, показался бы вызывающим. Или… лестным? Но в голосе вулканца не звучало ничего, кроме сдержанного интереса. «Я не приписываю… Я говорил о большинстве…» «Ты считаешь, что распространение психологического феномена среди членов достаточно крупной социально-этнической группы автоматически нивелирует те его особенности, которые могут быть истолкованы в негативном ключе, и способствует его установлению в качестве общественной нормы?» «Э, э, полегче! – сдался я. – Ладно, уяснил, обойдемся без тяжелой артиллерии. Я, в принципе, согласен: насчет нормы нам мозгоправы каждые две недели вкручивают – типа, во Флоте свои нормы. Раз тест, по их мнению, помогает преодолеть страх – пускай. Вот только… кто-нибудь обязательно должен его пройти. По-настоящему, до настоящей победы». «Зачем?» «Ну… Смирение убивает инициативу…» «Не смирение. Рационализм». «Для тебя! Ты будешь каждый раз рассматривать ситуацию заново! Заново оценивать цель и риск, на который придется пойти ради нее. Уж не знаю, какой вариант будет перевешивать чаще, но зато знаю точно – ты никогда не примешь решение по привычке. Чтобы не задумываться лишний раз! Это нелогично, противоречит идее математического ожидания. А у нас быстро вырабатывается рутина… Нельзя учить людей мириться с поражением – они… мы привыкаем. Риск, он… Ты признаешь необходимость риска?» «Я допускаю существование мотивированного риска». «И то хлеб. Ну и, конечно, жертва?..» «Да». «Ради общего блага…» «Не только…» «Все равно. – Я удовлетворенно кивнул, сочувствуя заодно тому, кого угораздит слушать нас со стороны. – А у нас… у людей готовность идти на риск редко связана с рациональной сферой. Тут, скорее, порыв души… Можно признавать риск вполне оправданным – и продолжать уклоняться от опасности. Уже не из реального страха, а по привычке. Привыкнув к таким категориям, как безнадежность ситуации… И движение прекратится, любое движение, любой прогресс… Я знаю, что ты скажешь! Но мало кто способен критично отнестись к собственным оценкам, к чужим – тем более… Надежда – наш единственный выход. Без нее трудно рисковать. А если есть надежда – страх исчезает сам собой». «Беспочвенная надежда…» «Обязательно. Но не всегда». «Нельзя постоянно сводить аргументацию к бессистемному оперированию иррациональными понятиями». «Не надо так. На том, что ты называешь иррациональными понятиями, основана наша цивилизация. И потом – если кто-нибудь обыграет машину, надежда не будет беспочвенной. Знание об успехе другого отлично мобилизует внутренние резервы человека». «Разве… для возникновения описанной тобой реакции не достаточно широкой известности того факта, что симулятор запрограммирован на неизбежное поражение?» Я рассмеялся. Человеческое поведение порой могло поставить Спока в тупик, но в общем и целом – он изучил нас очень неплохо. «Кому как. Мне – вполне достаточно. А для кого-то чужая победа – стимул поважнее». «Почему?» «Зависть как эмоция часто бывает сильнее азарта». «Ты рассматриваешь зависть в позитивном ключе?» «Господи, зависть тоже разная бывает! Ты сам-то проходил этот чертов тест?» «Нет». «О. Чего вдруг?» «Я прочитал программный код. Прежняя версия содержала…» «Секундочку! Каким, интересно, образом прочитал?» Спок не ответил, хотя даже не попытался пригасить насмешливые искры, превращавшие в звезды темные глаза. «И ты спрашиваешь? Ты?» А еще… я начал ловить себя на том, что точно так же запрокидываю голову, упрямо вздергивая подборок, когда окружающий мир явственно намекает на несовпадение жизненных позиций… «…значительное количество ошибок. Твой маневр с высокой долей вероятности завершился бы успешно, точнее, привел бы к серьезному сбою в работе программы». «Ну и отлично! В чем проблема?» «Победа лишала упражнение смысла. Решение намеренно игнорировать дефект нарушало чистоту эксперимента». «И ты никому не сказал?» «Статистика подтверждала, что программа выполняет заданную функцию адекватно, острой необходимости в модернизации не было». «Себя ты в расчет не принимал…» «Контролировать страх мне казалось… несложным. Особенно…» «Абстрактный. Когда ни до кого нет дела… И никому…» «Да». «Да… Слушай, а может, программу и задумывали несовершенной? Чтоб сохранить шанс на победу?» «Маловероятно». «То есть я тебя не переубедил?» «Я могу передать твою… рекомендацию заместителю ректора по учебной работе или штатным психологам». «Ладно, не стоит. Есть другой путь. Я просто выиграю». …Я загрузил новую программу, уже не зависящую от произвола предательницы-«четверки». С прежней схемой пришлось расстаться, как бы хороша она ни была. И чего мне, правда, приспичило возиться с нерешаемой задачей?.. Одинокий кораблик-«единица» ожил. Двигаясь уже не по безликому шаблону, а выполняя скрупулезно рассчитанный мной маневр, он взял круто вверх и, заваливаясь на бок, взрыл фазерами борт крайнего правого противника, укрыл брюхо зеркально блеснувшими щитами (чистая театральщина, для наглядности), пошел мимо второго, разворачивающего орудия… пошел, пошел… почти!.. Находились ошибки раньше, найдутся и теперь. Так я и сказал позавчера… «Находились ошибки раньше, найдутся и теперь». «Программа изменилась с тех пор». «Веселей будет». «Доктор Маккой полагает, что твое поведение приобретает все более ярко выраженный компенсаторный характер». «Какого дьявола?! – Я подскочил будто ужаленный. – Я точно свихнусь, если Ларри будет в каждом моем шаге усматривать патологию! Зашибись отношение! Сотни курсантов мечтают справиться с “Кобаяши Мару”, но психом выставляют меня одного!» «Сама по себе психическая компенсация не является патологией». «Отлично! Вот теперь я спокоен!» …Сейчас-то я понимал, что раздражала меня, по преимуществу, естественная закономерность подозрений Боунса и Спока. Благо, я совершил довольно глупостей, чтобы заполучить с дюжину обвинений авансом, а уж после авантюры со стимуляторами… Ладно. Хуже другое – я не в состоянии объяснить себе безудержное стремление к победе в дурацком испытании. Посторонним – запросто. Тупо совру. Себе – нет… «Иногда, – проворчал я, – наши желания – это всего лишь наши желания». …«Единичка» открыла огонь по подлой «четверке», пробудив в моей груди мстительное удовлетворение, зашла на вираж… а лишний выстрел в подбитую «тройку» не помешает, не то врежет по тылам… ага, еще чуть-чуть… залп с двух кораблей зараз пропал даром… ха-ха… на хвосте завис рой «умных» снарядов… позже разберемся, только бы не начали расстреливать… Зараза! В шумовку ведь раскатают! Остановить и заново? Нет, пока наш «нулевик» держится – не стеклянный ведь у него корпус, вдруг выкручусь… Изображение дергалось, соблюдая заказанный интервал, мимо меня неслись по орбите колонки цифр, я едва успевал читать основное… Желания… Мда… Я не солгал, многие хотели бы завершить тест «Кобаяши Мару» неожиданным триумфом. Порисоваться, снискать славу, прочно войти в курсантский фольклор… И я поначалу хотел. Беда заключается в том, что последнее время меня мало тянет к тому, чего я хотел поначалу. Ларри прав – что-то со мной действительно случилось. Но психическая компенсация… пожалуй, не то. Я ведь чувствую – определенно не то… Дни, когда я кулаками, зубоскальством, зубрежкой и головоломными выходками завоевывал себе… нет, не репутацию, скорее право плевать с орбиты на любые репутации, давно миновали. Я, похоже, сверх меры задержался на пройденном этапе – жду выпуска как спасения, как величайшего в жизни торжества, затмевающего остальной мир. Лично мне абсолютно не нужна мелкая победа, которой я добиваюсь с ослиным упрямством… и одновременно нужна позарез. Не могу избавиться от ощущения, что, сражаясь на симуляторе, я отстаиваю нечто важное… то, что гораздо важнее меня, но по иронии судьбы напрямую от меня зависит… Я почему-то должен. Непременно должен… А единственный способ разобраться в происходящем – победить и посмотреть, чем дело обернется… «Ты понимаешь?» – привычно завершил я свою речь. Признаться честно, ничуть не обольщался, отчаянно пытаясь объяснить вулканцу тонкости, упорно ускользающие от меня самого. Тем большей неожиданностью стало уходящее из его пристального взгляда напряжение. «Да, я понимаю». – И растерянность заставила меня умолкнуть. С его точки зрения, сработала нормальная схема: вопрос-ответ. Инцидент исчерпан. Неужели я умудрился разумно мотивировать свою прихоть? Незаметно для себя? Странно… Но выпытывать подробности я постеснялся – и без того выставился порядочным кретином, вдобавок невротичного склада… Не хватало просить растолковать мне мои же слова… Тьфу. Ну ладно… Может, коммандер намекнет Маккою, чтобы тот меня не доставал. А то нашли, блин, общий язык… Торпеда! От первого вражеского корабля, от позабытой «двойки», поврежденной слабее, чем я надеялся… И следом прилетело от второго, чего мои потрепанные щиты уже не вынесли… Я, словно чокнутый музыкант перебирая виртуальные струны и клавиши, повлек свою «единицу» прочь с линии атаки «тройки», но тут проекция вспыхнула адским малиновым блеском – «Нарушение заданных параметров. Разрешить?» Я выругался вслух. Спотыкаясь, побрел в центр площадки, цветом наметил в воздухе новую приблизительную траекторию, лавируя по краям зоны обстрела… Сначала. Сколько прошло времени, точно не скажу. Отвлекся я, когда двери проекционного зала разъехались, явив мне до крайности возмущенную физиономию Этьена Лагарда – моего сокурсника, квалифицированного склочника, а также (с тех пор, как Джерри нахватался где-то жутких теорий о телепортации на сверхдальние расстояния и ударился в махровое теоризирование) восходящей звезды кафедры восстановления профтехники. - Кирк! Ты опять намерен до ночи тут торчать? Очередь, между прочим! Вступать в пререкания я поленился. Изрядным подспорьем для лени послужили зверская резь под веками и уколы совести – очередь и вправду наличествовала, под звуконепроницаемыми дверями столпилось семь-восемь курсантов. Почему не принялись ломиться час назад, выдворяя нахального оккупанта? Перед экзаменами регламент следует соблюдать, всем надо заниматься, невзирая на воскресенье, а кабины считанные. Я столь завидной вежливостью в их годы не отлича… а-а, вот где собака зарыта. Годы. Сплошняком – первый-второй курсы. Ждали кого постарше. Боятся меня, что ли? С какого перепою? Я никогда младших не задирал, пальцем не трогал. Или… не боятся? Другое… Почти выпускник как-никак… Зачеты благополучно сданы, надвигающиеся экзамены меня, вопреки здравому смыслу, совершенно не волнуют. А после сессии – четвертый курс… Выметнувшись из Учебного корпуса на послеполуденное солнце, я невольно сощурился – привык к полумраку. В принципе, неплохо, что меня выдворили из библиотеки пораньше – как раз успею оклематься после утомительного топтания вокруг проектора… Сбегая со ступеней центрального входа, отделанного под классический античный портик, я краем глаза углядел кривоватую вихляющуюся колонну разномастно одетых парней и девчонок – чужеродное аляповатое пятно в нашем монохромном царстве. Еле плетясь на подгибающихся от страха и волнения ногах и беспрестанно озираясь, они неровным строем тащились к правому крылу громадного корпуса в сопровождении пары несчастного вида младших офицеров, напоминавших овчарок при отаре. Лицо мое непроизвольно скривилось в хищной ухмылке. Абитуриенты. О да. По срокам видно, что наихудшего пошиба – из числа тех, кого Звездный Флот не звал в свои ряды. Их школьные аттестаты не вызвали интереса Академии, оценки не соответствовали требованиям приемной комиссии. Им предстояло в три раза больше тестов, испытаний и освидетельствований, чем сверстникам, получившим, вроде меня, рекомендацию к поступлению, или тем, кого рекомендовал университет или прежнее начальство. Им не оплачивали проезд и проживание в Сан-Франциско на время экзаменов и предварительных проверок. Но шанс давали. Академия всегда давала шанс… Незамысловатым издевательствам курсантов над абитуриентами – и приглашенными, и вольноопределяющимися – не было конца. Традиция, блин. Не дай бог кому-нибудь отстать от группы, в которую новичков сбивали возле «поста один», на главном КПП, и попасться кадетам, а то и помощи у них попросить! Положим, без вести ни один пока не пропадал, но до истерики со слезами порой доводили. Запирали в кабинетах и лабораториях, заводили в гущу парка, запугивали россказнями, давали идиотские советы… Потом помогали, конечно. Тут для объектов розыгрыша главное – самообладания не терять. Никто же им зла не желает. Даже ребята из охраны и прочих вспомогательных служб, донельзя обозленные тем, что приходится нянчиться со «штафирками». Даже экзаменаторы, редко прощающие вынужденные опоздания. Мда, ну и гады же мы… И неотвратимо приближающаяся сессия мало меняет ситуацию. У нас вечный бедлам – на взгляд стороннего человека. Те же, кто годик-другой поварится в этом котле, остро чувствуют разницу. Перед экзаменами в Академии творится… э-э… короче, слыхали историю о Гаммельнском Крысолове? О бродяге с волшебной дудочкой, который сначала изгнал из города крыс, а следом, обидевшись на неблагодарных горожан, увел и маленьких детей? Ну вот. Мне эта занимательная картинка всегда представлялась следующим образом: сперва, только-только услышав первые звуки дудочки, крысы замирают. Поднимают кверху усатые морды, прекращают шнырять, принюхиваться, рыть, грызть, жрать, возиться, пищать – замолкают, впадая в оцепенение. А потом медленно, осторожно и бесшумно идут. Позже они, вполне вероятно, торопятся, беснуются, сбиваясь в неопрятную кусачую стаю, спешащую на верную погибель… Но прежде всего – настает молчание, и зловещая тишина снисходит на подвалы и амбары. Се великий знак. Зловещая тишина снизошла на Академию аж с понедельника зачетной недели. Так называемой недели, поскольку тянется она столько, сколько выдержит назойливость кадетов и терпение преподавателей. Сопровождалась зловещая тишина не менее зловещим прилежанием. Занятия не прогуливались, задания выполнялись аккуратно, в кампусе царил устрашающий порядок, свято соблюдался график дежурств, практически сошли на нет стычки в душевых и поцелуи под пальмами, дни проводились в праведных трудах, ночи – в собственных постелях. Запахи алкоголя и травки выветрились до последней молекулы. Записных ботаников одолела склонность к просвещению отстающих коллег, отстающих коллег – страсть к просвещению в принципе. Парни исправно застегивали воротники под горло и причесывались, девушки спрятали до лучших времен особо кричащие украшения и косметику. Вежливость и субординация расползались взошедшим тестом, офицеров и гражданских преподавателей приветствовали по два раза, а то вдруг не заметят и позже отыграются. Уста адмирала Хетлинга не покидала отеческая лукавая усмешка, бесцветные губы вице-адмирала Звягинцева – саркастическая складка, пасть капитана Тревиса – многообещающий оскал улыбающейся своему завтраку белой акулы. Благо, роли «добрых» и «злых» преподавателей были распределены давно и четко… Первый курс, изнуренный учебой и зверской – тщательно спланированной – строгостью начальства, напоминал стаю зомби. Курс выпускной, напряженно готовившийся к экзаменам с начала года, к лету бесповоротно утратил связь с реальностью. В учащихся промежуточных ступеней жизнь теплилась активней, но в целом Академия производила на местных завсегдатаев удручающее впечатление монастырского кладбища. Вдобавок, по иронии судьбы, именно в эту неделю попритихли сорвиголовы, которые обыкновенно причиняли наибольшее беспокойство начальству и злосчастным гостям нашей alma mater. Резоны очевидны – мало кто хотел нарваться на взыскание и лишиться увольнительной. У нас нынче наклевывается эпохальный момент. На сегодняшнее воскресенье – фанфары, туш! – перенесли долгожданный матч по хайболу с десантниками. Участвовало человек десять-двадцать – смотря сколько соперники наберут – но посмотреть жаждали многие. Впрочем, подходящие для хайбола площадки редко вмещали больше трех десятков зрителей… Ректор, знавший подобного рода штучки в доскональности – в том числе, полагаю, и по личному опыту, – поделать ничего не мог. То есть мог, разумеется, при большом желании, но для ректора первым подтасовывать правила и ломать сложившиеся устои – честное слово, моветон. Значимое, пусть и не больно-то достойное будущих звездолетчиков, мероприятие откладывали уже несколько раз. К счастью, учения мобильной пехоты представляли собой не двухдневный пикник, а скорее наши тренировочные месяцы в лагерях Невады и Таймыра, поэтому соперник в ответ на очередную просьбу об отсрочке слал оскорбительные реляции, но покорно терпел. Главной причиной задержки явилась грандиозная зачистка, внезапно устроенная ректором после печально известного скандала с наркотиками, и последующие драконовские недели без увольнительных. Я сам дрожал точно осиновый лист, пока моя кровь отстаивалась где-то в недрах лабораторий, но Ларри вовремя прищучил меня с диализом… Честно признаться, я боялся, что он вылетит за соучастие, а это верный конец карьере – и не только в Звездном Флоте. Ну, понимаете – врачи, наркотики… дело нешуточное. Впрочем, обошлось. Другим повезло меньше, и факультет, вырвавший у нас победу в нелегальном первенстве Академии, лишился двух наиболее перспективных игроков – благодаря коим, собственно, и выиграл. Шер-хан, воодушевившийся чуть ли не до откровенного злорадства, беспрерывно драл глотку, развернув настоящую пропагандистскую кампанию во славу нашей факультетской команды. Честь мундира и прочий пафос… В результате на аналогичный «товарищеский» матч с городской командой (вторая причина отсрочки) вместо скомпрометированных ксенолингвистов вышла сборная, почти на треть состоящая из моих коллег. Горожане обыкновенно набирали в команду студентов-спортсменов Калифорнийского университета, членов сборной Сан-Франциско по американскому футболу, а также волонтеров, способных пройти отбор. Гоп-компания с грехом пополам держала связь через сеть, а организационные функции, полагаю, взваливал на себя какой-нибудь оголтелый доброволец… Прежде всякое случалось, но на сей раз городские не сгодились курсантам и в подметки, а мы, взбудораженные предстоящей схваткой с мобильной пехотой, измололи штатского противника на компост. Довершить избиение младенцев помешал условный свист наблюдателей, извещавших, что производимый нами дикий шум не оставил безучастными ни местных обитателей, ни полицейский патруль, каковой и мчится сейчас к нам в гости, не жалея движка, – но счет был разгромным и без последнего, завершающего, очка… Ну, про избиение я, разумеется, фигурально выразился – четыре вспыхнувшие драки оперативно разняли. Среди зрителей – Хан, в своей излюбленной манере встряхнув зачинщиков за воротники, словно котят; среди игроков – я, действуя преимущественно несусветным ором назидательного содержания. Ничего, свои подчинялись, чужие тоже – по инерции… Вот еще, между прочим, непонятность… Ладно, хрен с ней. Короче, списки участников – основной, запасной и резервный (кто перестраховывается? мы перестраховываемся?) – утверждали с потом и кровью, однако поставленную задачу выполнили. А я… я, стыдно признаться, после матча с городскими я вовсе не горел желанием играть снова. Согласился, конечно, – иначе меня бы живьем сожрали. Смешно. Поначалу я очень хотел попасть в команду – не удалось. Потом зазывали кнутом и пряником, я же отвлекся на безумный план с досрочным выпуском – и успешно убедил себя, что времени на дурацкие игры мне не хватит. Теперь я относительно свободен. Из Академии не выгнали, таланты оценили. Первая игра не составила проблемы. Увольнительную я получил – и без демонстрации показательно примерного поведения. Но… но-но-но… Меня будто чем шарахнуло на том матче. Я всегда считал прохладные взаимоотношения кадетов и городских ребят частью курьезного обычая, а вытекающие отсюда свары – времяпрепровождением далеко не из худших. Тем удивительнее то, что первая же драка не показалась мне забавной. Я не поспешил броситься в гущу безобразной свалки… Стоял как идиот и думал – я вполне могу понять, чего ради орава молодых мужчин собирается вместе и меряется… чем придется. Но в толк не возьму, зачем – вот так? Делить нам, как ни крути, нечего. Радость победы? Да уж какая тут победа? Десяток разбитых носов и гора взысканий от руководства? И над кем? Мы разве враги? Кто здесь врага хоть издали нюхал? Неужели бесимся от скуки? Что за глупость, что за непроходимая дурь?.. А я… сам я разве не дурак?.. И кинулся растаскивать дерущихся. То городские. Они нам не соперники, ясно. Они, как чувствовал я теперь, в первую очередь, и не люди. Мирные жители. Гражданские – наподобие тех несчастных абитуриентов. В стычке с курсантами любой их них мог серьезно пострадать – но многие упорно лезли в драку. Да, у обывателей нет и сотой доли железной выдержки десантников, однако… Игры потешны, пока злоба не полезет из щелей… Без нее, боюсь, не обойдется. Почему? Глупо, до чего глупо… Мне-то что надо? Почему мне кажется, что я должен пойти на матч, хотя не хочу, и предотвратить худшее? Что – худшее? Почему именно я? Разве нельзя просто развлекаться? Разве десятки лет подобные игрища не обходились без моего надзора? Проклятье! …Не сводя умоляющего взгляда с колонны новичков, по каштановой аллее мчался паренек в цветастых шортах и футболке, украшенной металлизированной бахромой. Он не решался крикнуть, попросить, чтобы его подождали и вообще, видимо, опасался привлекать к себе лишнее внимание. Двое третьекурсников-связистов, укрывшись в тени барельефа Отцов-основателей (в смысле, фон Брауна, Королева и Кохрейна с соратниками), задорно подталкивали друг друга локтями, посматривая на него. Я, намеренно ускорив шаг, вписался между ними, заставив заговорщиков отскочить. - Не стоит этого делать, – холодно заметил я. - Ты чего, Кирк? – возмутился правый. Надо же – а я его имени не знаю… Левый стыдливо мялся, соображая, куда бы пристроить длинные руки. – Вконец обнаглел? - Не стоит. Этого. Делать, – раздельно и тяжело повторил я, с приторной ласковостью улыбаясь сокурсникам. Надеюсь, за секунды их замешательства мальчишка успеет нагнать группу. А то, чем черт не шутит, ребятки и вовсе передумают открывать сезон охоты на абитуриентов. Со мной в последнее время частенько происходит такая фигня… Ладно. Следить за ними нет ни времени, ни желания. До ворот еще дойти надо, и транспорт присмотреть… Ручейки вырвавшихся на волю кадетов с раннего утра струились из ворот, перекрашиваясь по дороге в гражданские цвета или гордо сверкая флотскими нашивками, неспешно растекались по городу, заливали парки, развлекательные центры, танцплощадки, кафешки и бары, захлестывали, увлекая с собой, местную молодежь или, напротив, старательно распугивали аборигенов. Самые порядочные опрометью неслись на вокзалы и пункты проката – отпущенных часов свободы могло хватить на краткий визит к родным или старым друзьям… разумеется, если те живут не в запредельной дали… ну и если с транспортом повезет. Большинство же до вечера, а то и до следующего утра таскалось по улицам – и город поневоле приспособил воскресенья к нуждам Академии, сообщавшей ему на редкость специфические, уникальные ритм и окраску. Где еще, к примеру, найдется «ночной» клуб, открывающийся к полудню?.. Наверное, каждый из нас любил Фриско. Инстинктивно, спинным мозгом, как дом, где прошло детство, – то детство, в котором нет ничего плохого, потому что плохое ты еще не научился осознавать… «Что ты делаешь в Звездном Флоте? – спросил я однажды. – Все это… как-то… ну, не слишком тебе подходит…» «Спасаюсь, сам знаешь». «А серьезно?» «Вполне серьезно. – Ларри неловко передернул плечами. Мы оба были чуть под градусом, и я помню, как его голос плавной растяжкой успокаивал мои взвинченные очередным пустяком нервы. – Когда все вокруг, абсолютно все – работа, коллеги, друзья – начинает выводить из себя, значит, пора принимать срочные меры… это не жизнь… После того, как Мириам сказала, что ненавидит меня, мне постепенно стало казаться, что я ненавижу весь мир». Сбитый с толку, я коротко рассмеялся, но он, похоже, не отшучивался – глаза по-штормовому потемнели и выдавали напропалую. Чудо, что с таким характером ему, при необходимости, снова и снова удается абстрагироваться… словно бы «отключать» сердце и видеть в пациентах безропотный «материал». Боюсь, подобные фокусы даром не пройдут – уже сейчас заметно… Это, кстати, тоже случилось со мной недавно – люди вокруг стали порой казаться… ну… беззащитными… Иногда без малейших на то оснований. «Вовсе не похоже, что ты ненавидишь весь мир». «Просто здесь мир меня не трогает. Или хотя бы притворяется совершенно другим… очень мило с его стороны». «Ну, есть же колонии. Там и правда другой мир». «Ерунда. Другие планеты, колонии… сформировавшиеся миры, в сущности, абсолютно одинаковы. Везде готовые страхи, желания… даже радости одинаковые. А здесь снова как в университете… даже как в школе. Здесь еще есть невинность, понимаешь? Заготовки вместо людей. Все живут только мечтами, будущим – а будущее всегда идеально. Я бы ушел работать в детскую больницу, если бы не успел стать законченной сволочью… Ильмар вообще хочет, чтобы я остался преподавать». «Эй! Ну уж нет! Ты должен летать вместе со мной!» «Ага, обязательно. Слышал, что говорят про тебя? Летать с Кирком – почти как льва поиметь. Страху много, удовольствия – ноль». «Да пошел ты, Боунс!» …Мда. Но в чем-то Ларри безусловно прав, и, думаю, годы учебы будут потом вспоминаться с восторгом. А Сан-Франциско я изначально воспринимал как колоссальную игровую площадку, красочную декорацию бенефиса или, может статься, провала… Смысл гадать, пока спектакль длится? И я не в первый раз ловил себя на странной, несуразной мысли – я счастлив?.. Вот оно?.. Ладно. Сегодняшним вечером нам не нашлось места на просторных городских площадях. Случалось, курсанты устраивали состязания прямо посреди запруженной транспортом магистрали, однако заканчивались они обычно полицейскими погонями и тяжелыми травмами. Публичные стадионы и подавно не годились – ровные газоны, просторные залы, турники стандартной высоты, прочные канаты… тьфу, никакого интереса. В парках полно народу, портовые сооружения – замечательный вариант, но там же круглые сутки работают люди и автоматы, есть охрана, как и в заводских цехах, и на стройплощадках… Да и противнику неудобно будет тащиться с базы. В итоге решили сразиться на территории заповедника. Согласно экологическим нормам, зеленые зоны, засаженные местными видами растений, окружают любой мегаполис; их активно создавали и восстанавливали в сумасшедший период «экоренессанса», когда любую горизонтальную поверхность покрывали органированным искусственным дерном и засевали травой-мутантом – отчего-то серебристой, зато перерабатывающей углекислый газ с интенсивностью ультразвуковой молотилки. Атмосфера, разумеется, давно пришла в норму, от серебристой травы не осталось и следа, но зеленые пояса вокруг городов сохранялись ради экологического баланса и эстетики. Лесной пояс Сан-Франциско отличался от прочих лишь изрядными размерами, разнообразием рельефа и беспечностью егерей, быстро реагирующих исключительно на сигналы пожарных датчиков. Нас вышеперечисленное устраивало целиком и полностью, а то, что играть придется на территории, выбранной оппонентами, важным преимуществом не казалось. Доверив «стрижу» отслеживать маршрут по сброшенным на коммуникатор координатам, я пересек город, направляясь на север, почти не нарушая правил движения и не отклоняясь далеко от береговой линии, к которой каплей карамели сползало ярко-оранжевое солнце. Кварталы высотной застройки кончились, потянулись бесконечные ряды коттеджей, их сменили ровные белые квадраты фабричных зданий (этажа три – не выше, остальное упрятано глубоко под землю), разделенные узкими лентами дорог, подвесных или обычных, и рощами фруктовых деревьев. Наконец бортовой компьютер известил меня о штрафе, который снимут с моего счета, если я брошу машину за городской чертой, и под дюзовой «подушкой» маленького флаера разостлалась дикая темная зелень заповедника. Поросшие кустарником округлые холмы, столь тщательно и неспешно, на протяжении десятилетий, выравниваемые в пределах мегаполиса, здесь задавали основной тон ландшафту. В пределах видимости замаячили еще три-четыре флаера – зрители и участники спешили на представление… Глава 2. К чему лукавить, точку противник присмотрел и вправду превосходную – привыкли, небось, орудовать на пересеченной местности, черви земляные. Неширокая и довольно короткая, усыпанная исполинскими валунами расселина напоминала очертаниями кусок пирога, будто выеденный из крутых прибрежных скал, и вызывала в памяти старинное, малопонятное словечко «урочище». Хвойный лес тут немного отступал от обрыва, поэтому нашелся и удобный посадочный пятачок, и осталось местечко для транспорта. Кто-то уверенно сновал вдоль цепочки флаеров, разматывая рулон маскировочной сетки, кто-то отгонял верткие аппараты дальше под деревья. К берегу жался десантный глайдер, выкрашенный камуфляжной краской-хамелеоном. Мда, вряд ли сие сборище удастся выдать за слет бойскаутов, если лесники заинтересуются… Публики, хвала господу и конспирации, набралось человек сорок-пятьдесят – с редкими вкраплениями иных относительно разумных особей. Сноровисто разбившись на два лагеря, болельщики рассредоточились по краям расщелины и принялись методично осыпать друг друга насмешками, похоже, заготовленными загодя, а то и записанными для памяти. Страсти накалялись, и, представив побоище, которым неминуемо грозила обернуться победа любой из команд, я испытал жгучее желание позвонить в полицию – и хрен с ней, с честью Флота, леди и джентльмены. Желудок мелко и противно завибрировал. Профессиональная медиакамера в руках одного из наших охламонов оптимизма не добавляла, и я, расталкивая локтями галдящий народ, поскорее двинулся на поиски Шер-хана, чье сердито взрыкивающее шипение слышалось неподалеку. Команды собирались в самой узкой части ущелья, там, где стены почти сомкнулись, осыпаясь. К счастью, я подтянулся не последним – каждого вновь прибывшего аталантиец встречал таким выразительным взглядом, точно филей в туше выискивал. - Торренс не придет, – тихонько сообщил мне Фицпатрик, счастливый обладатель белобрысой щетины на черепе и квадратного подбородка с ямочкой, на которую он цеплял девчонок, будто на крючок с блесной. – Пересдача у него, готовиться надо. - Мерзавец, – фальшиво вознегодовал я. – Неужели заняться нечем, кроме учебы? - Дозанимался, видать… д-дубина. - Смех смехом, а Хан его долго не простит. - И не говори. Вон злющий какой… - А на замену кто? - Жгенти, с медицинского. - Откуда?! - Да брось, они не люди, что ли? Тем временем по ту строну «баррикад» некто суетливый и подозрительно низкорослый тщательно пересчитывал своих игроков. Десятерых – еще в период активной, но малополезной переписки мы дружно решили обойтись без размаху. Ни единой девушки – что правильно. У нас, кстати, одна имелась. Хан по-братски увещевал и протестовал в непристойных выражениях, однако успеха не добился – Агнета Ульссон была одной из лучших в рукопашном бою. А еще она была послушницей из воинствующего ордена иоанниток, намеревалась хранить девственность всю жизнь, погибнуть в бою до достижения тридцати лет, а если с гибелью вдруг не заладится – затвориться навечно в венерианском монастыре святой Жанны-в-гневе. Мне нравилась Агнета, и я надеялся, что кто-нибудь вскоре соблазнит ее, чем и пустит благочестивые планы под откос. Может быть, даже я… Ладно. Мелкий тип закончил арифметические упражнения и выдвинулся на передний план. Суетливость его, к вящему моему огорчению, бесследно исчезла, сменившись мрачноватой собранностью, а недостаток роста с избытком возмещался бугрящимися под майкой мускулами. Он надменно обозрел наши стройные шеренги. Шеренгу. - Капитан еще ты, Отмеченный Огненной Луной? – осведомился он не без язвительности, смешанной с опаской. Присутствие в команде чужака ничуть не смущало профессионального солдата, но относиться к уроженцам Аталанты пренебрежительно решил бы только полный кретин. Хан… ну да, верно… Дневное зрение, якобы подарок недоброго и коварного солнца… Как-то так его настоящее, взрослое, имя и звучало в приблизительном переводе на адскую, сугубо разговорную смесь современного английского с десятком-другим прочих земных языков, которая именовалась в ближних колониях «околоземным койне» или «вавилонским эсперанто». Учителя неустанно боролись с заразой, лингвисты уже с полвека пытались кодифицировать нормы стихийно сложившегося наречия, но и те и другие преуспели мало. В письменной речи и хоть сколько-нибудь официальных случаях, конечно, использовался федеральный стандарт или «чистые» этнические языки, но зато на улице и в сети… мда… Короче, аталантиец неожиданно мотнул кудлатой головой. Я и квакнуть не успел, как вдруг мощная лапа вытолкнула меня вперед. Отпираться на виду у противника показалось стыдным. И потом, какая разница? Роль капитана мало отличается от остальных… На пару с предводителем десантников – тот представился Джоном, трудно запомнить, но тут уж ничего не попишешь – мы разрешили ряд чрезвычайно важных организационных вопросов, например договорились играть до трех очков – или пока не разгонят. Мы и с городскими-то на пяти сошлись, а там задача стояла попроще… Время вечно поджимает, поскольку полиция и судьи предпочитают трактовать уличный хайбол как административное правонарушение вроде массовой драки. Ну, от истины они недалеки… Ни к чему затягивать борьбу, и без того обещающую быть нешуточной. Претензий по составу команд мелкотравчатый лидер оппозиции не предъявил. То ли участие в игре женщины его не шокировало, то ли – и более вероятно – он не опознал в жилистой Агнете женщину. Далее выяснилось, что впопыхах и наши «трусливые недотроги», и «земляные черви» из мобильной пехоты озаботились лишь половиной необходимого инвентаря. В смысле, мяч имеется, а колец нет. Гнуть ветки или искать в недрах флаеров подходящую проволоку сочли нерентабельным (да и лень), а потому послали пару цепких ребят, вооруженных кусками известняка, намалевать кольца на противоположных, почти отвесных каменных стенах. Оба отнюдь не стремились облегчить задачу противникам, и теперь игрокам мало было мало пробиться с тяжелым, не больно-то упругим мячом сквозь строй защитников и попасть в импровизированную мишень. Еще придется прыгать – или карабкаться на приличную высоту! И, я боюсь, с подсчетом очков возникнет неразбериха – поди заметь, точно ли в круг угодил мяч… Пока рисовали мишени, я тишком подобрался к Хану. - У тебя крыша поехала?! – прошипел я не хуже заправского аталантийца. - Ашш? Куда поехала? - Спятил, говорю? Что за шутки? Это моя вторая нормальная игра, я даже правил толком не запомнил! - Ссоах, Джшшим. Не переш-живай. Правил почти нет. Все правила здесь есть, – он ткнул наполовину выпущенным когтем мне в середину груди. – Правда, здесь они у каждого разные. Поэтому иногда беспорядок бывает. - Ну допустим! И что мне делать? - Следи. Тактику корректируй. Зарываться не давай. Что в прошлый раз делал. - В прошлый раз ты меня капитаном не называл. - Мальчики из колледжа того не стоили. Их обижать – стыдно. А с десантниками сложно может стать. Тот нужен, кого послушают. Наши знают – кого. Другим сообщить следует. - Тебя всегда слушали. - Команда нашего факультета слушала. Но сегодня со мной не только они. Эти меня внутри не знают. Зато тебя – да. Все знают. - Ага, и ты, значит, с ними не справишься, а я, значит, справлюсь? С чего бы? - В любом слабое место есть, которое люди интуитивно замечают. – Обладая интеллектом, ничуть не уступающим человеческому, жители Аталанты отличались детским прямодушием и без труда говорили простые вещи, которые у землян порой упорно не идут с языка, невзирая на свою очевидность. – Я слишком победить хочу, чтобы над кем-то встать. Люди чувствуют, когда чего-то для них хотят, а когда для одного себя. - Так и я хочу победить! - Во-вторых – хочешь. Во-первых – нет. Я видел. - Ты… ошибаешься. – Как назло, вспомнился чертов симулятор. - Я спорить не готов. Не веришь – я скажу, что сам быстрее тебе, чем кому-нибудь еще из команды, подчиняться соглашусь. Хватит? - Н-но… - Пойдем. Пора. Или, – Хан прищурился, вытянув зрачки в тонкую вертикальную полоску, – откажешься играть? - Разбежался! Я лгал. Интуиция не затыкалась – мне категорически не нравилась ситуация. Мне не нравились полсотни бойцов, готовых беспричинно порвать друг друга на орденские ленточки. Отказ от игры представлялся оптимальным вариантом. Что-то… покалывало, будто почудился вдруг перебой в отлаженном двигателе… Банально трушу? За себя, за ребят? Нет оснований. Или виновна моя новорожденная ответственность? Вроде рановато бить «красную тревогу». Чувствую себя глупо, участвуя в достойных подростка выходках? Ну… предположим. Я почему-то ощущал себя взрослым, ввязавшимся в детскую игру. Какие очки, какие капитаны, какие выигрыши-проигрыши?! Дети и ловчей, и подвижнее, и опытнее в нелепом их занятии – прикажете теперь огорчаться, если уступишь им? Коленки бы не поразбивали – и хорошо… Но нет, тоже не то… Пять минут назад я искренне радовался охватившему моих товарищей буйному азартному восторгу, пусть и не ощущал в себе достаточной душевной легкости, чтобы в полной мере разделить его, как случалось прежде. Что же за фигня… Мне ведь всегда доставляли удовольствие сложные задачи, я питал страсть к импровизации – любой из преподавателей Академии подтвердит мои слова, скроив кислую мину. Я любил и бросать, и принимать вызовы… Что же за… - И зачем тебе это надо?.. – пробурчал я. - Всем надо. Тебе больше. - Почему? - Чтобы в другой раз сразу верить. Вот и разберись, попробуй! Хрен с ним, позже… Я пристально изучил выстроившуюся в трех метрах от нас анатомическую коллекцию. Зараза… Вот, к примеру, спорт, туризм и здоровый физический труд тоже развивают мышцы… либо однобоко, либо аккуратненько этак, ровненько. Получается вроде декоративного оружия – и нарядно, и кисейную занавеску при желании проткнет. Но ронять категорически запрещено и держать рекомендуется за плексигласом. От пыли. Если же экспонат, обладая чисто реквизитным изяществом, соразмерностью линий, отнюдь не кажется бутафорией – ой, берегитесь… В чем-то наши противники определенно превосходили нас. Разумеется, они меня не пугали – и не испугали бы, будь каждый хоть по десять футов росту вкупе с геркулесовским сложением… Играть с мастерами интереснее. То-то и оно – играть… А я издергался, будто третью боевую вахту подряд стою… Придурок… Вояка… Ладно. Раздался оглушительный пронзительный свист, и два десятка игроков полоумными Персеидами посыпались в ущелье. На блаженные девятнадцать минут я напрочь забыл о своем неуместном беспокойстве. Первые шесть секунд мы отпраздновали стартовым голом, забитым во исполнение давно задуманной Ханом тактики. Не утруждаясь покуда построением линии защиты, мы скопом кинулись отбивать мяч. Аталантиец, мой старый приятель Миллер и Важа Жгенти, добродушный иммунолог с фигурой стероидного кита, стадом разгневанных динозавров буквально разбросали ошеломленных соперников за счет одной лишь массы, существенно ослабив их первый натиск. Агнета, проскользнув между ними, сграбастала мяч, и вырвать его теперь было сложнее, чем доволочь до кольца саму девицу. Секундная остановка завалила бы маневр, поэтому мы клином перли напролом, теряя, словно защитная программа, оболочку за оболочкой. Но сердцевина – Агнета с мячом, Отавиану Кордейру и я – продвигалась вперед. Кое-чего спешно перегруппировавшийся противник добился – где-то в завязавшейся свалке застрял Тхи Ко Ко Лайнг (да нет, не пришелец, местный), а Тата против него, как ни крути, слабоват. До стены мы добрались успешно и, за отсутствием легонького и гибкого, словно угорь, Лайнга, подбросили Агнету на сцепленных ладонях. Та метнула мяч. Куда конкретно он впечатался, я не засек, зато услышал ураганные завывания зрителей – и счел за лучшее инициативу из рук не выпускать. Предоставив Кордейру самостоятельно страховать даму в падении, я, пятясь, ринулся назад, подцепил под коленку десантника, надумавшего ловить отскочивший мяч, и перехватил неуклюжий снаряд. Мне бы перекинуть его нашим нападающим, им целиться удобнее, однако от пяток к шее прошла сладко щекочущая дрожь – и я, дико извернувшись в прыжке, засандалил мяч сразу в мишень. Приземлился кому-то на маковку, схлопотал мстительный тычок по почкам, дал сдачи в костистую неизвестность, но главное – лично заметил попадание. Следующие пять минут заняла оживленная перебранка по поводу того, засчитывать нам два очка или одно. Вообразите: обозленный Джон прикидывается хладнокровным и солидным, доказывая промах Агнеты; Хьюго и Тата держат Агнету, порывающуюся вырвать Джону сердце и, видимо, съесть его сырым; Миллер охраняет мяч, ибо жадных претендентов уйма, смыкают кольцо, будто оголодавшие волки, а официальный тайм-аут скудно проработанными правилами не предусмотрен… Я пытаюсь заставить себя воспринимать происходящий цирк мало-мальски серьезно. Терплю фиаско, в результате чего наконец уступаю. Хан вроде не возражает. Хьюго, Тата и Сэм держат Агнету, порывающуюся вырвать мне сердце и впихнуть в глотку Джону. Публика наверху истерически вопит, наводя на мысли о древнеримских амфитеатрах. Надеюсь, заодно бдит на атасе – с паршивой овцы… Успокаиваю товарищей, заявляя, что в счете мы по-любому ведем, а заканчивать игру слишком скоро – смертная скукотища. Зрители перетолковывают мою речь емким «да пусть подавятся» и затихают. Фухх, побоище откладывается. Следующие семь с небольшим минут тратятся на вялую позиционную борьбу. Диковинное зрелище – солдаты, притворяющиеся, будто играют в войну… У наших соперников мало готовых схем и испытанных приемов – вряд ли кто-нибудь хотя бы в баскетбол толково играл, разве что в детстве. Зато подавляющее большинство – классные бойцы, тем и держатся. Нет у них, пускай и слабо осознаваемого, стремления к… красоте творимого действия, к эффекту, что меня порядком напрягает… Это преимущество, наверное, но оно же и приземляет игру, ставит ее на грань с враждой, с вульгарной грызней за отсутствующий приз… Все покуда подчеркнуто осторожны, боятся грубо толкнуть или ударить. Лично я грабки особо не распускаю, играю не жестко – не навредить бы кому… Но, уверен, каждый думает – эх, размахнись я в полную силу, тогда!.. Пока нам весело от собственной выдержанности и снисходительности, однако счет уже открыт… Мою команду недурно выручала слаженность и техничность – весьма выгодная в условиях боя «понарошку». Несколько раз мяч летел в направлении вражеского кольца – правда, мимо. Не забивали и десантники. Одна хваткая зараза, захапав мяч и обогнав защитников, поздно отвлекшихся от свалки на центровой линии, просочилась к нашей стене и полезла вверх с поразительной ловкостью. К счастью, Лайнг вовремя сдернул его, реабилитировавшись в глазах команды. Когда тот падал, я замер, ощущая, как закипает вокруг сдерживаемое, ищущее выход возмущение соперников, но парень сработал профессионально – не пострадал. На исходе тринадцатой минуты я вышел из себя. Противник выстроил цепочку – три питчера, кое-что смыслящие непосредственно в стиле игры, остальные на боевой поддержке, – и в итоге мяч достался высокому и отвратно меткому парню, которого охраняли, словно священную реликвию. Не напрасно – гад забил красиво. Я в принципе не возражал против выравнивания счета и не отказался бы свести игру к ничьей, но тут командный дух одержал верх. Мы кинулись на оставшийся противнику мяч вшестером, выметя «конвоиров» практически начисто. Последний боец держался несокрушимым монолитом, и я – признаться, не задумываясь особо – зацепил его кончиками пальцев по шее. Тот – с копыт, народ – в панике, я – в ступоре, потому что не знаю, как привести мерзавца в чувство. За лишних две-три минуты суматохи моя жертва очнулась, десантники начали заметно меня сторониться, а Сэм Блэкхорз, то ли чероки, то ли сиу по происхождению, украдкой подобрал мяч и, вспорхнув с разбега на плечи Хана, дуриком вкатил второй наш гол, после которого игроки чуть не погибли от звуковой атаки болельщиков, также прозевавших роковой маневр. Новоявленный снайпер от счастья впал в состояние грогги, пораженный собственным успехом, а я изготовился к очередному утомительному раунду переговоров на предмет законности отвоеванного очка. Ошибся – Джон протестовать не стал. Травмированный игрок – не повод расслабляться. Шестнадцатая минута ознаменовалась дымовой – спасибо, хоть не ядовитой! – шашкой, брошенной в ущелье, надо полагать, для остроты ощущений. Видимость упала до нуля, слышимость портили доносящиеся сверху сочные звуки – кажется, воодушевленная общественность лупила кинувшего шашку активиста. Когда же густые багровые клубы рассеялись, выяснилось, что соревнование поневоле зашло в тупик – мы потеряли мяч. То есть напрочь. Самые зоркие зрители силились одновременно подсказать местонахождение проклятого снаряда своим игрокам и не выдать его чужим. Сложность задачи их ничуть не страшила. Через три минуты мяч подобрал тип из команды противника – и каша заварилась круто. Десантники, видимо, затеяли повторить наш стартовый прием и ломились вперед тяжелой боевой эскадрой, сокращая дистанцию броска. Я велел своей «кавалерии» веса пера не ввязываться в потасовку, а обогнуть цепь и поберечь силы – особо мешать им не станут, если не полезут к мячу. Для верности погнал с ними и смертельно оскорбленного Фицпатрика. Хан, Миллер, Жгенти и Тимур почти остановили атаку, превратив ее в бурлящую кучу-малу. На миг – тут, кстати, впервые за матч я услышал стоны боли. Мига хватило. Парень, случайно завладевший мячом, замешкался, соображая, кому выгоднее передать пас. Не выбрал – вокруг сплошняком маячили наши – и решил пробиваться. Ох, зря. Он броневым вездеходом атаковал меня и наверняка несказанно изумился, обнаружив, что с его правым кулаком я разминулся на миллиметр, с левым плечом – на два, уклоняясь от лобового столкновения и неизбежного затаптывания, нырнул ему под мышку, держась впритирочку, на заведомо неудобной для соперника дистанции, и, зайдя в тыл, обрушился на загривок. Бежать было некуда – на меня надвигалась лавина – и я зашвырнул отвоеванный мяч Лайнгу, пробравшемуся мимо «линии фронта» и угнездившемуся на верхушке громадной глыбы. Сам же, махнув Хьюго Фицпатрику, чтобы помог сориентироваться нашим изрядно помятым бойцам, бросился к подножию этого самого камешка – прикрывать. Нападающие противника дружно полезли за мячом, но работать в толпе соло мне всегда нравилось: суета, толкотня, неразбериха… кегельбан напоминает, а мяч в безопасности, можно на него не отвлекаться. Тем временем засуетился Лайнг, к сожалению, не разделявший моего оптимизма относительно своей замечательной позиции. Побоявшись потерять трофей, он не рискнул ни спуститься, ни совершить бросок в кольцо с занятой позиции. Разбежавшись, сколько позволила макушка валуна, кадет чокнутой летягой перескочил прямо на скалистую стенку – точнее, попытался. Сорвался – меня аж передернуло, стоило представить ободранные до мяса ногти, – и полетел вниз в обнимку с треклятым мячом… или, может, руки свело? Спиной полетел – скверно, сглазил я его знаменитую ловкость. У Хана с прыжками было куда лучше – распахав бедро и бок о камни, он поймал почти невредимого Лайнга… Тут дело окончательно пошло кувырком. Пустяк, верно?.. Доли секунды… Пока малость оглушенный аталантиец корчился на гальке, стараясь втянуть в отбитые легкие немного воздуха, кто-то из десантников попытался выбить мяч у Лайнга. Тот не отдал, вот и получил походя удар ногой по смазливой девичьей физиономии. Ну, наши ребята не выдержали – азартные выкрики в мгновение ока сменились яростными. Ясно… Мы ведь гребаные пижоны в белых перчатках, чистая правда. Нас учат убивать, но прячут суть за множеством эвфемистических формулировок и не вдалбливают до посинения, как мобильной пехоте, что бой джентльменства не терпит. Элите на роду написано чистоплюйничать. Мало кто из нас готовится воевать по-настоящему, мы до последнего – играем… По детским правилам: не добивай, не бей лежачего, не трогай гражданских, не сбивай отступающих, не убивай сдавшихся, не подвергай опасности пленных… Наверное, нам до поры не обойтись без тех, кто умеет по-другому… Некий настырный деятель сгреб меня за шиворот. Я легонько, только до онемения, пристукнул его по запястью. К счастью, драка еще не закипела, всасывая, точно бурлящий водоворот, любого, кто приблизиться. Торнадо только формировался, и вычислить зачинщиков было немудрено… Трое? Нет, четверо… Миллера я, каюсь, ударил в нижние ребра – а он вроде успел повредить парочку в недавней свалке. Тимура Чакрема – врезав какому-то «земляному червю» в живот и оперевшись о его непроизвольно согнутые плечи – толкнул обеими ногами в спину. С взятой штурмом высоты меня стряхнули быстро, но неудачно – падая, я извернулся и, поймав шею буяна в захват, чуток его придушил. Образовался круг относительно чистого пространства: свои меня хорошо знали и поумерили мстительный пыл, чужие – знали хуже и оттого предпочитали держаться с некоторой опаской. - Вконец озверели? – получив передышку, крикнул я, стараясь одновременно обращаться и к своей команде, и персонально к последнему из не в меру агрессивной четверки – крепкому поджарому парню с неправдоподобно светлыми, словно лед, глазами на коричневом лице, отчего-то придававшими ему вид фанатика-ассасина из учебника древнейшей истории. Кажется, именно он первым ударил Лайнга. Впрочем, я, как ни странно, его не винил. Трудно удержаться в рамках игры. Нам всем трудно… В хайболе ужасно мало правил, следует подчиняться своим внутренним ограничителям, иначе увечьям не будет конца – а люди порой не подозревают о причудах собственного подсознания. Я знал, что Хан не может заставить себя ударить противника в лицо – по крайней мере, в учебном бою. Знал, что задиристый Торренс не терпит вида крови. Знал, что Хьюго в Академии ни разу не дрался за пределами спортзала. Многое знал… Не исключено, что нас специально так отбирают, ведь звездолетчики – через раз дипломаты поневоле… Без досадных ошибок и несчастных случаев, конечно, обходится редко, но, по идее, нормально играть могут лишь те, в ком нет инстинкта убийцы. Или те, кто могучим волевым усилием превратил инстинкт в блестящее мастерство. По-хорошему, наши курсанты и десантники – идеальные партнеры, ан нет, и тут паршиво складывается… Сам же я… Ладно. Классифицировать моего визави соответствующим образом с ходу не удалось, хотя версии на ум шли скверные. Слишком расслаблен и невозмутим – не заподозришь дурных намерений. Повторяю: слишком расслаблен и невозмутим – не заподозришь добрых намерений. Куда Джон смотрит – этот хмырь явно не годится для его команды. Нужен кто-то нутром покрепче, чтобы такого контролировать… Неформальный лидер? Без понятия, у них сложные отношения внутри подразделений, поговаривают, гораздо сложнее наших… Правда… до столкновения с Лайнгом, Тимом и Миллером я ни за кем конкретно из соперников не замечал несоразмерной жестокости или излишнего усердия на славном поприще мордобития. А, да черт с ним! Мне бы ребят до реальной драки не довести, иначе такое начнется… Еще и публика подключится… Слава богу, экзальтированные до предела зрители не засекли момента, когда матч перешел на качественно новый уровень, и покуда в буйство не впадали. - Прекратите немедленно. – Я перестал орать, стараясь удержаться на интонациях ровных и уверенных, хотя голос грозил сорваться на перевозбужденную дрожь. – Никто не должен пострадать. - Кирк, ты что?! – исступленно зарычал Миллер. – Ты видел, что он устроил?! - Кадеты, он сделал это непреднамеренно. – Наглая морда десантника уверенно опровергала мои слова. – Нечаянно. Если вам с Лайнгом нужна медицинская помощь, возьмите сопровождающих и отправляйтесь в город. Мы справимся… - Хрен тебе! - Тогда продолжаем играть. Правильно? Тот неохотно кивнул. Я обернулся – глянуть, внял ли призывам коллектив… Кто упустит подобный промах? Я вот нипочем бы не упустил… Сукин сын, наверное, успел присмотреться, просчитать меня… Страшный «пробойный» удар шел в висок – определенно смертельный, но чересчур открытый… разве дурак какой подставится. Не-ет, попасть в точности он не рассчитывал, предполагая задеть вскользь, ошеломить, отвлечь и – уже надежно – достать левой по корпусу, порвав там, внутри, что-нибудь особо ценное. Он не сомневался, что я успею уклониться – похоже, заметил, что я при наличии выбора избегаю контактного боя… Уклониться – не блокировать. Такие удары в принципе не блокируют – лишних костей у человека прискорбно мало. А у меня вдобавок мало времени и сужен обзор. Однако есть проблема, радость моя, – я тоже не слепой. И я догадывался, куда ты нацелишься, когда с умилительной непосредственностью отвлекся на светскую беседу с приятелем. Потому и повернулся немного – для твоего удобства. Потому и метил не туда, где очутилась твоя рука. А туда, где она очутится. Непременно очутится – я же очень постарался спрямить траекторию твоего кулака. Ее и не откорректировать теперь без заметной потери кинетической энергии, подобный контроль над мышцами невозможен. Ну… почти. Пробить доску, закрепленную на подставке, трудно. Пробить незакрепленную доску – втройне. Отлетит. Я не сломал ему предплечье… едва-едва. Если мастер – должен сообразить, почему руку отбросило совсем незначительно, почему медлила лишние секунды отупляющая боль, словно разрывающая кость изнутри. Левую кисть я попросту перехватил и, взяв ее на излом (ненадолго, только пока тот не почувствует чужую непреодолимую власть, потом приотпустил), совершил на редкость нелепый в данной ситуации ход – оттолкнул противника шага на два, разом уничтожив собственное преимущество. Но мне требовалось время, чтобы поговорить, а разговор с человеком, которого загнал в угол, плохо клеится. Смотрелась наша стычка, надо думать, скучновато – столкнулись, разлетелись… Незрелищно… - Назад! – рявкнул я своим, осадив изготовившегося к бою Миллера сотоварищи, и взглядом указал на сгрудившихся рядом противников. Не ждал, что Лерой подчинится, однако тот, шепотом и тычками, быстро разогнал команду по позициям, обеспечившим мне более-менее прикрытый тыл. - Может, еще под хвостами для знакомства обнюхаемся?! – сердито спросил я у «ассасина», не без злорадства наблюдая, как он по второму кругу примеривается ко мне, судорожно перебирая в уме варианты. Дальний бой, держаться на расстоянии – ага, будто не видел кульбита через хребет твоего приятеля… акцент на ударах ногами – а кто позорно промазал мне мимо колена?.. чисто силовой вариант – лапка-то не ноет, орел?.. измотать… обмануть… Ну решай же, мне без разницы! А потом явственно увидел – тот порядком озадачился, поняв, насколько мне без разницы… Главный вопрос – зачем ему нарываться? Какой смысл? Схватка со мной, сколь угодно суровая, вряд ли изменит ход игры, а кадетов обозлит. Что он доказывает, чего добивается?.. Победы? Лови мяч, а не меня. Выбитых зубов? На Миллера бросайся, я его долго не сдержу. Уровень подготовки у вас примерно одинаковый… Самоутверждения? Паршивое время и место… Или – задешево провоцирует?.. - Хочешь, чтобы мы все друг друга поубивали? У него прояснилось лицо. Вымученно улыбаясь, он виновато мотнул головой, потоптался неловко. Наклонился за мячом. По рядам игроков пробежал единый вздох, десантники потянулись к ключевым точкам у подножия скалистой стены. Публика, недоуменно притихшая, снова радостно заулюлюкала. Растерянный Джон выжидающе смотрел на меня. Я, условными знаками наметив тактику своим ребятам, дал отмашку. Тот сунул в рот пальцы и испустил протяжный свист. Мяч, вопли и эхо вперегонки заметались по расщелине. Но всеобщая ажитация приобрела отчетливый недобрый оттенок. Ругань, подножки и подленькие удары сыпались градом, стычки вспыхивали не ради выгодной позиции, не под нарисованными второпях кривыми кольцами – повсюду. Хрипло взвыл кто-то, хватаясь за вывихнутое плечо, кто-то растянулся на груде щебня и не вскочил тотчас же… Обида… Обида искала выход… Впрочем, общий темп, поначалу бешеный, снизился – потрепали мы друг друга… У меня глухо колотилось сердце, и усталость была абсолютно не при чем. Пора заканчивать, долбила лоб изнутри единственная внятная мысль. Пора заканчивать, не то… не то – что?.. Спортивный кураж будто ветром сдуло, мир снова застыл в натужной неподвижности троса, который нещадно тянут в разные стороны. Да что ж такое?! Может, я болен?.. Знакомый светлоглазый парень опрометью мчался на меня, мертвой хваткой стискивая мяч. Притормозил, встал на цыпочки, готовясь к броску. Я бросился наперерез, поднимая руки, – отнять, перехватить… Я клинический идиот. Хуже – я неопытный клинический идиот. Грудные мышцы рефлекторно напряглись – клинок не пошел вглубь, а скользнул по ребру. Удара кулаком я бы даже не почувствовал. Нож – барахло, простецкий выкидной, какие существовали сто, двести, триста лет назад, не из числа ультрасовременных, с регулируемым лезвием, конструирующимся под воздействием субмолекулярного сжатия или сходящимся на размер нескольких атомов. Не из тех, которыми сражается мобильная пехота, иначе кость раскроил бы… Расхаживать с боевым оружием за территорией базы, должно быть, чревато неприятностями… Хорошо, футболка черная… «Ассасин» – надо же, окрестил его почти правильно – помедлил доли секунды, оценивая нанесенный ущерб… Позабытый мяч скатился в мои по-прежнему воздетые кверху ладони… А я вдруг успокоился. И волна острой пульсирующей боли поугасла. Психопат! Велика важность! Недавно я с одним уже сталкивался… Обидно, конечно, что их столько расплодилось, но мироздание из-за обилия шизоидов не лопнет, не вывернется наизнанку, как мне без конца мерещится… Кстати, он, может, вообще нормальный – только обиделся из-за стычки, или проигрышного счета, или еще чего-нибудь… Жаль, никуда не делись люди, внимательно следящие за игрой… Ребята увидят – в жизни не поверят, что произошел несчастный случай… А десантники вступятся за товарища, обязательно… кто не вступится?.. И тогда… Я решительно подхватил мяч. Выровнять счет, не позволять ему меняться, пока игра не прервется по «естественным» причинам, и завершить встречу миром, – можно. Но трудно. Труднее, чем выиграть сейчас. И долго. А я не знаю, сколько продержусь. Нет-нет, пора заканчивать и убираться отсюда подальше… чем скорее, тем лучше, пока ноги несут. Сплошное сумасшествие кругом, меня аж трясет… Ткань футболки практически не смачивалась, но по коже кровь от резкого движения заструилась обильно. Ничего, скоро перестанет… надеюсь. Оттолкнув обескураженного столь явной неудачей противника, я понесся прямиком на цепочку чужих защитников. Проработанной техникой тут и не пахло, однако Сэм и Тимур дисциплинированно пристроились в клин, отрезав сразу двоих атакующих. Потом я перебросил мяч Сэму, тот дал крюка, прижимаясь к безопасным камням, Тим блокировал подлетевшего неприятеля, кинулся под ноги другому… Обе команды, сообразив, чем пахнет, спешили к нам – расчистить либо заслонить трассу. Я, мимоходом отмахиваясь от наседавших без лишнего энтузиазма десантников, бежал параллельным курсом – страховал мяч, силясь и не упустить из вида петляющего Сэма, и «беречь спину». Сэм бегать умел – единственный расчет на его быстроту… Кто-то, шумно дыша и топоча, – не тот, гораздо медлительнее, грузнее! – навалился было сзади, я пригнулся, выворачиваясь из захвата, выставил подсечку – масса атакующего вновь сыграла за меня – метнул, едва не надорвавшись, тяжеленного бугая через бедро… и почувствовал, как холодный металл резанул подмышку. Подобрался-таки, шустрый ублюдок! Я подался вправо – очень вовремя, острие свистнуло у горла. Во дурак, заметят – первым прибьют! Тебе оно надо?! Хорошо, хоть на других не бросается! О, кстати, вдруг надумает?.. Я честно попытался сосредоточиться за отпущенные мне мгновения, как на тренировке, – ага, будто избыток времени когда-либо мне помогал! – и, дождавшись нового выпада, схватился за лезвие, безжалостно выкрутив сжимавшую нож руку. Пинком под зад придал ускорение поневоле скрючившемуся психу, сунул в карман запачканный красным трофей… - Джим! Быстрей давай! Тьфу! Сэма приперли к стенке. Нелепость, но я, похоже, оказался самым «свободным» из наших игроков. Проклятье, не смотрите сюда! Не смотрите!! Я принял отпасованный мяч. Хм, не выскальзывает. А на ладони… нет, не порезы… и не царапины… так – бороздки, словно железяка не была заточена. Вот зараза, получилось… Меня запирали в «мешок». Ребята сопротивлялись, но горловина безостановочно стягивалась. Да, признаю, выносливости у десантников побольше… Руки заняты опять же, правая ноет из-за раны… Кровь в штаны затекает, мерзко теплая, мокрая… Ладно. Я пошел им навстречу. Именно пошел – пусть шаг, пусть два, но энергия, заранее запасенная телом для бега, должна переоформиться. Или, скорее, в мозгах все должно утрястись… Толком я не ударил никого – прижимал драгоценный мяч к груди. Люди медлительны, очень медлительны, повторял я себе. Ты способен раскидать эту ораву, а нужно-то лишь пройти… В человеческом коловращении не миновать беспорядочно сыплющихся ударов? Глупость. Любой хаос обязательным элементом включает неизменные закономерности. Тяготение. Плотность среды. Сердцебиение. Расположение тканей и органов. Дыхание. Изгибы суставов и позвоночника. Закономерности, которые знают все. Но ты – ты их учитываешь. Разве много? Разум способен на большее… Не жди движения – ему всегда предшествует идея. Сигнал нервной системы идет долго, очень долго… Направо, назад и направо… нет, его локоть так не выгнется – значит, вперед… верь себе, смотри не только вокруг, загляни внутрь… близко, опасно близко, лицо обдало ветром от пронесшегося кулака… ступай по проволоке… за спину, полшага в сторону – о, столкнулись, рухнули на землю… налево, назад и пригнуться… я постепенно набрал скорость, не встречая сопротивления… Мне могли еще помешать – те, кто держался поодаль, страхуя товарищей. Им тоже могли помешать – члены моей команды, освобождавшие мне коридор. Но нет. Когда я вышел на прямую, почти под кольцо, никто не дернулся – они смотрели. Кажется, на меня – мельком отметило сознание… Опомнились скоро – и все равно опоздали. Прорвавшийся под самую стену Миллер сцепил руки в замок – я прыгнул, он из низкой стойки подкинул меня едва ли не выше плеча, а я далеко не Агнета и не Лайнг. Вытянулся стрункой, контролируя падение-полет, насколько возможно, – и не бросил мяч в мишень, нет уж, увольте, а, не выпуская капризный снаряд, демонстративно стукнул тугим полимерным боком в размалеванную мелом скалу. Приземлился, мягко повалившись и перекатившись по россыпям битого камня… Встряхнулся – но реальность не сделалась прежней. Ко мне мчались вперегонки – и приближались с черепашьей скоростью. Ребята наверняка орали от радости – я еле слышал… не звук, а обозначение звука, полоса в спектре, факт присутствия, не заглушавший ни гомона зрителей, ни шума прибоя, ни шороха потревоженных моим падением булыжников… Меня подхватили на руки, подбросили… Я подавил стон… Кто-то ойкнул. Земля вернулась под ноги. Я одернул задравшуюся чуть ли не до шеи футболку. До чего гадостная тишина… Щепкой не заткнуть плотину… А я разве щепка?.. - Что за шутки?! – воскликнул разъяренный Тимур, рассматривая измазанную кровью кисть. Ему множащимся эхом вторили остальные. - Это об камни так?.. - Да быть не может! - Кто это сделал?! - Вы, твари, даже проигрывать не умеете?!! По рядам недавних соперников пробежал возмущенный ропот. Боюсь, подобного обвинения в придачу к позорному провалу их самолюбию не вытерпеть… В расселину успели спуститься все, собравшиеся на матч, тесно сгрудились – а я никак не мог отыскать в толпе своего психа. Сбежал, гад? Конечно, не больно-то мне и хотелось его видеть. Укажу на кого-нибудь – конфликта не миновать… Выиграй они или сыграй мы вничью, я бы выдал урода с потрохами. За попрание воинской чести ему бы свои же товарищи щедрей щедрого навешали. Чего доброго, вынудили бы бросить службу, не закончив программы подготовки… Но сейчас – не тот момент. Я четко различил, как многие на автомате потянулись к карманам… поножовщины нам не хватало! Вдобавок устроенной из-за меня! Еще одно слово… грубое или опрометчивое слово – и реактор взорвется… Но пока моя безмятежность надежно удерживала их на месте. - Джон! – окликнул я нарочито громко, перекрывая шум. Вожак десантников дернулся, словно внезапно разбуженный ведром ледяной воды. – Нам пора. Некоторое напряжение предательски зазвенело в голосе. Черт, а я до сих пор на взводе… Мир оставался четким, будто смотришь сквозь линзы тактического шлема, люди вязли в пространстве, так что их намерения долетали до меня раньше, чем уносились в спинной мозг. Негодование, роившееся в душах моих ребят, гамма-излучением впивалось в клетки. Я согласен наплевать на свою продырявленную шкуру, но как сдержать их жажду справедливости? И праведный гнев тех, других, которых вижу впервые? Не доводите, пожалуйста, потому что единственный надежный способ предотвратить стычку вам не понравится… Собственный вес показался мышцам игрушечным, энергия разлилась по телу, послушная воле… Вы, хотелось крикнуть, вы вообще представляете, что я сейчас могу с вами сотворить?! Для вашего же блага! И тут, испытывая странное смешение страха и ликования, я внезапно понял, что нимало не преувеличиваю. Если придется – я брошусь первым, попытаюсь обратить их ярость на себя. И они… они остановятся – от удивления хотя бы, или… или полягут в этом проклятом распадке, но никто не умрет, и никто не пострадает сильно, потому что во мне нет ни капли ненависти… И еще… я не потерплю поражения в любом случае, даже если упаду с раздробленным черепом, потому что я прав, потому что не ищу победы – в привычном смысле… Потому что я уже выиграл – раз они стоят смирно, не бросаясь друг на друга. Проклятье, значит, так бывает?! Вот так оно и бывает?! …Я ошибся в тебе, приятель. Может, ты псих, трус и убийца, однако зла я не держу. Ты и не подозреваешь, чем я тебе обязан. «Что считать победой…» Капитан Пайк твердил мне это, и Спок тоже – а в точности дошло именно сию минуту, из-за придурка с хулиганским ножичком… Досадно. Но я благодарен. Найдешь меня снова – наш бой будет радостью. Принять противника всецело, разделить его помыслы – срабатывает не хуже голого бешенства… А не случится – бог с ним, не надо. Дело стоит пары пинт крови… Хан бережно обхватил мое предплечье – поддержать, помочь идти. Из лучших побуждений, ясно, – но меня словно кипятком обожгло. Я резко вскинул на аталантийца глаза – «Не прикасайся ко мне!!» – и тот попятился, смешавшись. Они не умеют читать мысли, зато по-звериному чувствительны в остальном… Получилось чересчур грубо, наверное. Извини, сейчас нельзя признаваться в слабости… Оттопыренными большими пальцами я сердито ткнул себе за спину, жалея, что нет свистка в зубах. И, видимо, не дышал, пока курсанты, недовольно ворча, не потянулись к ведущей на поверхность осыпи. Преследовало нас только молчание. Глава 3. Проблема. Большая проблема. Вчера ночью, по возвращении в Академию, мы, должно быть, напоминали палату травматологического отделения на прогулке – слава богу, никто из офицеров по дороге не встретился… Надо сказать, наши увольнительные, предоставляемые, если повезет, раз в неделю, – вообще штука с подвохом. Чтобы курсанты не взбунтовались, официально им разрешается ночевать вне стен Академии с обязательным условием – быть в кампусе на поверке ровно в шесть утра понедельника. Конечно, в активе имеется чертова уйма способов обмануть систему слежения и некоторое количество милосердных преподавателей, прощающих опоздания. Однако де-факто мало находится смельчаков, рискующих загуляться за полночь, – кому охота нарываться на штрафные санкции или клевать носом целый день? Итого: права и свободы личности вроде как соблюдены, город более-менее защищен от ночных кадетских кутежей, а дисциплина поддерживается на хорошем среднем уровне. Зашибись… Короче, формально в нашем позднем возвращении состава преступления обнаружить было нельзя. Зато запрет на пьянки с драками держался нерушимо – и с чего бы? – а мы после игры еще стресс снимали… Повезло – с расспросами прицепился лишь наш куратор да курсанты, скучающие в наряде на КПП, которых интересовал преимущественно результат матча с вытекающими подробностями. Правда, Эрик, повинуясь долгу службы, попытался попенять нам на непристойно растерзанный вид, после чего я, по-прежнему порядком вздрюченный, с донельзя мрачной рожей отшил его, словно сопливого первокурсника, – в категоричных, пусть и уставных выражениях. Задним умом сообразил, что ссориться даже с мелким начальством небезопасно, но куратор миролюбиво отстал, посоветовав напоследок отправиться в медчасть и не отсвечивать свежими фингалами на подведомственной территории. Мы вняли, предъявив не слишком-то воодушевленным дежурным врачам полный боекомплект ушибов, ссадин и растяжений – плюс два вывиха, один перелом и наспех скроенная история о столкновении флаеров. Впрочем, медики редко кого-нибудь подставляли – разве что случай совсем уж вопиющий… Сам я, загнав в лазарет половину команды, позорно смылся в кампус – пока Маккоя не нанесло… Чувствовал я себя нормально – иначе ребята не позволили бы заседать в кабаке, а мигом сволокли в госпиталь. Еще в полете, порывшись в аварийном «кармашке» флаера и выколупав оттуда моток технического скотча, я заклеил обе свои раны. Кровь унялась замечательнейшим образом. С болью справилась единственная таблетка анестанта, выпрошенная у бармена под кретинским предлогом желудочных колик. Заражения я, три года глотающий флотские профилактические микстурки, мог не опасаться. Накатывавшая время от времени слабость скоро прошла, а пара литров воды, смею надеяться, восстановила баланс жидкости в организме. Но! Утром обнаружилось, что стального цвета лента не желает отдираться от кожи. Проблема? А то! Смачивание что горячей, что холодной водой не помогало – еще бы, технический скотч предназначался для ремонта транспортного средства в полевых условиях и позволял дотянуть до точки с пробитым корпусом, рваной проводкой и разваливающимся на куски движком. Естественно, в любое время года. Отскрести ленту ногтями и подручными абразивными материалами также не удалось, ни уголка не отстало. Помотавшись между поверкой и завтраком по закромам хозчасти и химлабораториям, я испробовал не меньше дюжины растворителей. Увы, те либо не действовали, либо грозили растворить мою шкуру вместе с заплатками. Обращаться к кому-нибудь не хотелось – ржать будут с полмесяца. В общем, с раннего утра и до конца занятий я выглядел полным олигофреном, потому что беспрестанно запускал руку под майку, ковыряя скотч. К тому же я зверски не выспался, а нудная боль, напротив, пробудилась. Победа в соревновании, казалось, радовала всех, кроме меня, до сих пор слизывающего с десен гадостное послевкусие нелепо завершившейся игры. Кроме того, провалилась очередная схема, призванная довести до температуры плавления электронные мозги симулятора «Кобаяши Мару». Стычка с десантниками навела меня на кое-какие идейки, однако маневр, основанный на гравитационных возмущениях в зоне разгонного варп-перехода, обернулся тупым самоубийством корабля. Настроение было – возьми и выбрось, а посему я, хоть и развеивал одиночество, прибившись к компании сокурсников, старался помалкивать, не сливая на них декалитры негатива. Старался, замечу, безуспешно… - Он завалит тест! Тьфу! Кто о чем… Я болезненно поморщился. У Лауры, когда она нервничает, голос порой становится на редкость… своеобразным. Признаться, суть высказывания тоже задела за живое, пусть и никоим образом меня не касалась. - Не завалит, – не слишком уверенно пробурчал ее собеседник. – У Мика память хорошая. Я вздохнул – беседа битый час двигалась по накатанному кругу. Подложив руки под голову, я валялся на траве, мысленно ругая дурацкий день и бездарно убиваемый вечер. На меня сверху вниз посматривали мраморные глаза Первых Вестников. Вот кому хорошо-то… Создается впечатление, что скамейку напротив памятника поставили исключительно ради их забавы. Сегодня, впрочем, развлечение подвернулось на любителя… - Жаль, дураку досталась. - Слушай, малявка, ты не очень-то… - А то что? – задиристо осведомилась Лаура. Миллер замялся – ну да, с девушками ругаться несподручно. Колоритно не выскажешься, в морду с разворота не оприходуешь… И действительно, Лаура жутко мелкая по сравнению с ним. К тому же Лерой попал в Академию не из школы и не из университета – он два или три года служил во Флоте по обычному контракту. И загремел за какие-то подвиги сюда – выцарапывать офицерское звание наравне с субчиками вроде меня, у которых самомнение вместо опыта… - Поколотит, – подсказал я. Бездействие угнетало. - Заглохни… - Виноват. Задавит интеллектом. - Отвали! – нечленораздельно прорычал Миллер. И умолк. Ни плещущей энтузиазмом брани, ни попыток набить мне морду. С места не тронулся, зараза! Начинает надоедать, знаете ли… Не подозревал, однако, что он столько времени выдержит мое общество. А приходится. Торренс ему вроде как друг. И Лауре с Эйбом вроде как тоже. А они оба – вроде как друзья мне. Вот и держит нас вместе скудоумие Мика, который в настоящий момент судорожно сдает зачет по прикладной астрографии. Пустяковый тест, благополучно пройденный большинством, включая и самого Миллера, на младших курсах. Лучше на втором – нагрузки первого позади, и программа кажется упоительно безобидной. Как говорится, первый курс – испытание строгостью, второй – испытание вольницей. Иногда второй сложнее… Но посидеть и выучить – невелик труд. Берется красочная картинка – проекция небольшого сегмента освоенного космоса – и опознается испытуемым, желательно с указанием расположения сектора относительно метрополий или ключевых колоний и приблизительным наброском маршрутов. Сначала опознание ведется при помощи исключительно визуального восприятия. Потом, в случае неудачи, поочередно подключаются разнообразные детекторы – радары, дальномеры, сканеры излучения и прочее, а баллы, соответственно, сбавляются. Нетрудно. Ну… вообще, надо признать, ситуация идиотская. Курс обучения, разумеется, предполагает, что в космосе будущие звездолетчики обязаны худо-бедно ориентироваться. На практике же подобное осуществимо лишь для хорошо разведанных секторов, через которые пролегает основная часть каботажных трасс. Поэтому преподаватели, попадись им тип вроде Торренса с хромающим пространственным чутьем и нулевым воображением, преспокойно переносят тест на следующий день/месяц/год/нужное подчеркнуть. Мол, полетают – попривыкнут. Беда в том, что следующий наш курс – последний, дальше переносить некуда. С «хвостами» на выпускном не учатся. После первого года разом отсеивается примерно половина курсантов. После второго – где-то треть от оставшихся, плюс-минус одна пятая… После третьего вылетает не больше пары десятков человек. На то и расчет. С выпускников спрос особый, они почти уже не курсанты. Оставаться должны те, кто выдержит этот спрос… Не дождавшись от Миллера активных действий, я снова перевел взгляд на статую – всяко поприятнее. Парковая скамейка на высоком постаменте – в точности как наша, только вырезанная из белого камня. На ней две девчонки в легких платьях, оживленно болтающие с четырьмя парнями – один непринужденно оперся о спинку скамьи, другой, откровенно заигрывая, пристроился на краешке, двое стоят рядом. Нет, ошибся, – не было им дела до нас… Из истории я знал, что они никогда не встречались все вместе – кто бы позволил? – да и возраст не совпадал. Но скульптору захотелось иначе. Хорошему скульптору – о том красноречиво свидетельствовали полупрозрачное изящество радостных лиц, свободная сила жестов и поз, мягкие складки небрежно расстегнутых старинных военных мундиров и непривычного покроя летних костюмов, до шерстинки проработанная фигурка маленькой собачки, вертящейся в ногах у людей… А главное – неуловимое ощущение, будто для каменных героев во Вселенной нет никого и ничего достойного, кроме друг друга и того высокого, что их навеки связало. Хороший, видать, скульптор… а монумент очутился не на площади, не в музее – в тенистом уголке парка при Академии Звездного Флота. Статуи на главных площадях напоминают о Федерации, о служении интересам великого государства. Наши памятники учат, что есть Флот – и есть остальной мир… Гордость тоже нужна. Гордость сопричастности… Сначала из нас выковывают идеальное орудие… или оружие. А потом, полагаю, на четвертом курсе, доходчиво растолковывают, в чьи руки и для чего конкретно оно вложено. Там начинается большая политика, скрытая до поры за красивыми общими фразами о гуманитарных миссиях… - Мы поспорили вчера, – не унималась Лаура. Господи, скорей бы уж Торренс явился с результатом и лишил ее темы для трепа… Тесты, оценки, дурацкие споры! А Ларри заявляет, что это у меня детство кое-где играет! – Угадаешь, сколько секторов он назвал подряд? Три! Перепутал Воронку с Пингвином! - Да их хрен отличишь… – без лишнего рвения вступился Миллер за честь товарища. - Хрен-то ты отличишь от… - Заткнись, Кирк! - А ты не пори чушь, Миллер! – вознегодовала Лаура. – В Воронке целых пять сдвоенных звезд! Можно и выучить! - Ага, выучить! Одно, другое… Столько выучить немыслимо! И я вообще не понимаю, зачем мы эту лабуду сдаем! – ударился в демагогию окончательно взбунтовавшийся Миллер. – Корабль в пространстве всегда приборы ориентируют! - А сломаются? – уперлась Лаура. Не из идейных соображений, не думайте. Просто она в свое время сдала злополучный экзамен с блеском – цепочка из тридцати шести правильных ответов, не представляю, у кого из преподавателей терпения хватило! – и теперь наотрез отказывалась признавать упорную подготовку к нему бессмысленной тратой времени. - Все? - Да! - Тогда знание сектора мне не поможет. - Вот тут ты не вполне прав, – возразил Эйб, не вынесший нападок на учебную программу. – Когда ясно представляешь, где находишься, координаты прыжка можно рассчитать по картам. Не плавали же люди по морям, не зная географии. - Сравнил планету с целой галактикой! - Не льсти себе! – вновь завелась Лаура. – С галактикой! Зачет, небось, Масанди принимает – тоже уверен, что компьютеры надежнее. У него достаточно десяток секторов из одного квадранта без запинки угадать, а Мик и столько не наскребет. - Ну знаешь! Каждую мелочь помнить – извини. У тебя, наверное, мозги по-другому устроены. - У нее они есть, – подал я голос. Лаура тотчас настороженно притихла, вызвав у меня острое желание брякнуть еще какую-нибудь несусветную чепуху или пошлятину. А я ей в жизни слова плохого не сказал! И ухаживал по мере возможностей изысканно, опытную оранжерею первосортных сиберианских ликахор пару раз обдирал, и расстались мы нормально – вполне довольные игрой в пылкую влюбленность и не очень-то обремененные нравственными предрассудками. Что же теперь?.. Кронберг, предусмотрительно расположившийся на другом конце скамейки, тоже нахмурился и отложил планшет. Бог мой, да сцепись мы с Миллером – у доходяги Эйба и полшанса не будет нас разнять. Но он попробует, рискуя схлопотать нешуточную травму, непременно попробует… Проклятье, невежливо поднимать себе настроение столь нехитрым способом, но соблазн чересчур велик. И есть в придачу еще одно обстоятельство… Или, может, у меня фантазия разыгралась?.. Мир определенно менялся, а суть и причины изменений бессовестно ускользали от меня. Что-то происходило с ними – с теми, кого я привык видеть возле себя за последние три года. Заметил совсем недавно – когда «отходил» после стимуляторов, отвлекшись от обыденных буйных развлечений и воспринимая мир с болезненной чуткостью… Выжидательность в обращенных ко мне взглядах. Привычка посматривать на меня во время занятий – перед тем, как ответить на заданный вопрос. Нелепая манера замолкать, когда я говорю… Словам моим и поступкам норовили придать неоправданный вес… и ладно бы в пределах аудиторий! Со мной перестали спорить, и я близко познакомился с приступами едва ли не панической боязни неизбежных ошибок. На спаррингах и в учебных боях мало кто выказывал желание играть против меня – однако, если настаивал инструктор или я предлагал сам, отказывались редко. Надежные, проверенные неприятели практически не пытались больше задираться – и новых, черт подери, не находилось. А самое жуткое: я ловил себя на том, что могу приказать – и рассчитывать на немедленное исполнение… Нет, нет, только не из-за того, что я в любую минуту готов накостылять первому встречному, я давно ничего похожего не вытворяю. Пожалуйста, только не поэтому – я не хочу вот так… Я не хочу никого презирать и смотреть сверху вниз, словно каменные статуи… А вдруг – уже поздно?.. Боунс, впрочем, и раньше утверждал, будто я способен подбить кого угодно на любую глупость. Но неужели совсем нет разницы между провокационным предложением насчет подмены слайдов в учебных проекторах и вчерашней выходкой Хана перед матчем? Или взять ту мою беседу с куратором группы… Эрик, положим, всегда был душка, но не спускал беспардонности… Старый добрый Эрик. Не известно еще, кто из нас двоих больше удивился… Он, кстати, Академию заканчивает в этом году, отбывает последнее кадетское лето… экзамены, распределение и прочие радости. Хо, а знаете, как выпускным курсам назначают новых кураторов? Со смеху можно помереть. Поскольку год последний и учащихся постарше уже нет, на должность кураторов выбирают… кого-нибудь из группы! Вот реально бедняге не позавидуешь – пытаться товарищами руководить! Либо идешь у них на поводу и служишь посмешищем, либо справляешься успешно – и мало-помалу остаешься один. Меня подобная перспектива не радовала абсолютно – и пусть Зонга заткнется со своими прогнозами и ставками! Правда, проблема в том, что он действительно заткнется, если я попрошу всерьез. Ладно… к чему я вел? А, ну да… К счастью, Ларри почти не задела распространившаяся со страшной скоростью зараза – как доставал нотациями, так и продолжает доставать. Нийота с переменным успехом старается ни в грош меня не ставить – ей я тоже дико благодарен. Ведь, боюсь, очень скоро Зонгу, Джерри, Хана, Лауру или Эйба я не смогу называть друзьями. Не смогу быть по-настоящему собой рядом с теми, кто смотрит на меня, а видит кого-то иного… Я и сам его почти видел… К новым условиям, как ни противно, приходилось приспосабливаться. Постепенно наваливалось тяжелое понимание того, что затеянные мной выходки помимо общего веселья ведут и к общей ответственности – которой я вовсе не желал. Что пустые ссоры, угрозы и обещания – непозволительная детскость. Что ожидания необходимо оправдывать – не ради репутации и желания покрасоваться, а ради доверившихся тебе людей. Что кому-то – не приведи господи! – приспичит взять с тебя пример… Ну, к примеру, поперся я на игру – и что, доволен?.. Короче, не слишком-то веселым выдался конец учебного года, решительно не оправдавшего возложенных надежд. Я сейчас полжизни бы отдал за то, чтобы Спок был просто кадетом, и чтобы не было у него ни обязанностей, ни корабля, ни командира – ничего важного, кроме моих смятенных чувств… С ним любое притворство теряло и смысл, и всякую привлекательность… Единственно правильное – когда тебя выбирают не за то, чем можешь показаться или когда-либо стать, а за то, чем являешься. Сложно, да… но сложнее вдвойне осознавать, что грандиозная совокупность «кажимостей», констант и переменных, вероятностей, случившегося и неслучившегося, прошлого, будущего, истины, притворства, лжи и самообмана – уже есть часть того, чем ты являешься, иначе откуда ей взяться? А вулканец казался кем-то вроде «идеального наблюдателя», чье присутствие не нарушает квантовой неопределенности… Мда, и с ассоциативным мышлением нарисовались явные нелады… Миллер смолчал, мрачно сопя. Ну? Чертово прямое доказательство, хоть лбом об стенку бейся. - Джим, чего ты вообще сердишься? – укоризненно надула пухлые губки Лаура. - Капитан Джеймс Кирк, – Зонга возник на лужайке, нахально скалясь, – пал сегодня смертью храбрых при героической попытке спасти экипаж судна «Кобаяши Мару», атакованного превосходящими силами противника. А покойникам радоваться не пристало. - Опять? – Миллер заметно повеселел. Выходит, без крайностей нельзя? Стоит спуститься на ступеньку ниже – и меня попытаются сожрать, как прежде пытались? Вот дьявол… И что предпочесть? – Который раз, Кирк? - Такой же, как попытка Торренса сдать зачет, – с вялым негодованием пробурчал я, обескураженный неожиданным разоблачением. Прозвучало это довольно жалко, но ребята неуверенно захихикали. Надоело… Впрочем, было глупо раздражаться из-за дурацкого теста на симуляторе. Моя собственная блажь, моя битва с ветряными мельницами. Каждому свое: кто не отличает Вегу от Энигмы, кто отказывается выбирать оптимальное из двух поражений. И – за неимением лучшего варианта – я покладисто расплылся в широченной ухмылке. Глупо пялиться в небо и завидовать безмятежности изваяний, убеждая себя, что заведомо нерешаемый сценарий симулятора меня ничуть не беспокоит, а окружающий мир в целом плох из-за бестолочи Торренса и компании Миллера. Портить же нервы остальным – и подавно сущее скотство… Ощущение было, будто я выковырял пусковой чип из боеголовки, зарытой у нас под ногами. Зонга перестал топтаться поодаль и плюхнулся на траву рядом со мной, Эйб куда вольготнее раскинулся на сиденье. Лаура с энтузиазмом принялась пересказывать в лицах свой экзамен… господи… - Что-то долго его нет, – обеспокоилась наконец девушка. - А то он там один, – гыгыкнул Миллер. – Не переживай, Масанди – нормальный, заедаться не станет. На крайняк обругает, а потом кликнет галочку в ведомость и отпустит. Все так говорят. - Ну да, – не сдержавшись, умиротворенно кивнул я. – Особенно те, у кого с остальными зачетами был полный порядок. Правда, Миллер? Тот загодя насупился, мучительно соображая, издеваюсь ли я или демонстрирую нерушимую веру в таланты Торренса. В прежние благословенные времена он бы поспешил мне врезать. Ныне же лишь перевел беседу из дескриптивного русла в компаративистское. - Думаешь, ты самый умный? - Отнюдь. – Я перевернулся на живот, подперев руками подбородок. Справлюсь, никаких сомнений. Но я совсем не хочу с ним драться, да и переругиваться – тоже. Не хочу даже победы, вкус пропал… Однажды он отметелил меня – по-настоящему сильно, и боль притупляло лишь изумление перед столь откровенной и бессмысленной злобой, которой я, казалось тогда, совершенно не заслуживал. Я отомстил – количество незаконно открытых дверей, испорченных камер и реквизированных препаратов зашкаливало, зато ребята помогли охотно. Ночью мы пробрались в комнату Миллера, чудом никого не разбудив, и кольнули ему слоновью дозу несколько модернизированного релаксанта пополам со снотворным. Очнулся «клиент» в лабораторной анатомичке, голый, подмерзший, с биркой на щиколотке и напрочь лишенный возможности шевелиться. Туда же под видом медиков вскоре вперлась группа товарищей (моих, разумеется), принявшихся оживленно обсуждать трагическую кончину кадета и предстоящее вскрытие… Мда. Следующие три недели я передвигался по территории короткими перебежками и пригнувшись, но удовлетворение получил наиполнейшее. То было раньше… Теперь… а что мне нужно теперь, когда соперник перестал представлять угрозу? Не занять его место?.. - Нет, не думаю. И знаешь почему? - Совесть проснулась? - В другой жизни. Но ты представь. Я знаю, как выполняется «карусель» на шесть-три при пятидесятипроцентной тяге. Знаю принципы действия гравиторпед. Знаю, как свести уравнения Лоца к одной переменной… - Правда? – заинтересованно встрял Эйб. - А? А, да. Но я не понимаю, абсолютно не понимаю, как сдать зачет, не запомнив ровным счетом ничего и не догадываясь о значении слова «перспектива». Похоже, на подобный подвиг способны исключительно вы с Торренсом. Распинаясь с нарочитой ленцой, снисходительно выцеживая фразы, я исподтишка косился на Миллера и отчетливо видел, как тот пытается растравить старые обиды. Твердит себе, что я зарвавшийся, напыщенный, двинутый ублюдок. Ан нет, не получается – сейчас я слишком такой. С перебором, до приторности. До крайности, которую нелепо принимать всерьез – круглым дураком выставишься. И он поневоле хмыкает, скептически скривив губы, – и это больше не злость… К тому же, вчера мы играли в одной команде, и его поддержка была надежной… - Джим, а разве свести их… - Да погоди, зануда! Ты и меня в кучу пригреб, Кирк? – язвительно, однако вполне мирно осведомился Миллер. Ого! Намереваемся решить проблему дискуссионным методом? Круто… – С чего бы? У самого-то цепочка длинная была? - А что? – выразительно прищурился я. Зонга, мигом уловив мой настрой, предвкушающе подался вперед. – Сравнить хочешь… цепочки? - А ни хрена. Дюжину хоть назовешь? Ну… назову, наверное. Когда сдавал, пятнадцати на чистой «визуалке» хватило с лихвой. Но я могу больше. Тридцать, тридцать пять. Максимумом пока считается цепочка из ста десяти при учете разных квадрантов… Отчаянно скучающий экзаменатор – кстати, вызванный на замену совершенно случайно – держался на чистом любопытстве. Потом надоело. Кристофер Пайк велел курсанту снять визор и спросил: «Ты ведь с Вулкана, парень?» …Примерно так оно и было, я уверен. Никто иной не потрудился бы формулировать потактичнее… - Сомневаешься? – ехидно осведомился я. - Поспорим? - Толку мне с того спора? – я прикинулся, будто пошел на попятный. – Пользы от тебя никакой. Любоваться, как ты на крыше кукарекаешь, – уволь. А деньги Совет не сегодня-завтра отменит… - В принципе, – предсказуемо вмешался начитанный Кронберг, – внедрение новой экономической программы займет не менее тридцати лет. И систему образования придется менять – пока не вырастет поколение, которое не будет нуждаться в материальных стимулах. Лаура тоскливо возвела очи горе. Нас и без рассуждений Эйба каждый вечер загоняют в аудиторию – внимать комментируемым репортажам о подготовке к проклятому саммиту, о его повестке, ради которой Совет собирается расширенным составом, и о пресловутой теории воспитания. Политически подковывают, блин, в рамках комплекса общественных наук… А патрулей теперь на улицах в четыре раза больше – ходи да оглядывайся. Воображаю, что в Брюсселе творится! И где, интересно, народу набрали?.. - Боишься – прямо скажи! – распалился Миллер. Ну, люди… Намекни лишь, что они чего-то не получат – и пустяк мигом превратится в предмет алчного вожделения. Но откуда взялось во мне пристрастие к… психологическим этюдам? Зачем оно – бесстыдно подчеркивающее разницу между мной и окружающими?.. - Разбежался! Просто… у меня и визора нет, – с «тщательно скрываемой» растерянностью произнес я. Кронберг деликатно молчал, хотя в мире не существовало более-менее компактной компьютерной штуковины, которой он не таскал бы постоянно при себе. Меня не хотел подставлять. Выдала его Лаура – нашей амазонке не терпелось насладиться спектаклем. А заодно, если удастся, и похвалиться передо мной тридцатью шестью распознанными секторами. Тоже взяли моду… перед инструкторами бы выпендривались, я-то здесь при чем… В сложенном виде визор представлял собой черную прямоугольную пластинку размером примерно в четверть мужской ладони. В развернутом – гибкую полосу или обруч затемненного пластика. «Энглер» Кронберга же вмещал весьма удобную программу, адаптирующую бескрайние атласы, размещенные в сети, под наши цели. - По очереди, визуально, до первой ошибки. Начнешь? - Ладно. Эйб, окажи любезность… – я стрельнул многозначительным взглядом в Кронберга. Того аж застопорило. Ну, соображай быстрее, ты же у нас умница!.. Пролистнув туда-сюда список на панели компьютера, Эйб наконец прижал выбранную «иконку». Миллер, оскорбительно щерясь, протянул мне визор. Я не взял. Невелика радость – соревноваться в открытую. Смысла ни на грош. Миллер сам того не понимает, но сейчас – один из немногих моментов, когда его отношение ко мне не определено, потому что события не развивались по традиционному сценарию, завершающемуся потасовкой. Есть несколько путей. Я мог отказаться спорить – и перестать для него существовать, сделаться ничтожеством, не стоящим лишнего плевка, не говоря уже о драке. Он надолго оставит меня в покое… Подобный вариант устроил бы меня – давно. Можно выиграть – и вернуться к прежней схеме взаимоотношений, вновь превратившись в достойного противника. Или проиграть – та же ерунда плюс неделя позора. А еще можно выкинуть нечто… Ладно. Мысленно скрестив пальцы, я произнес: - Лилия. – И по резко вытянувшемуся лицу Лауры, заглядывающей Кронбергу через плечо, понял, что мои проколы с симулятором бесповоротно утратили актуальность на год вперед. До остальных доходило медленнее. Миллер огорошенно уставился на визор, по-прежнему зажатый в руке. Машинально надвинул его на глаза и с умилительной деловитостью завертел головой, созерцая трехмерную панораму сектора. Наконец подбородок Лероя плотно уперся в шею, будто единственным обнаруженным объектом, достойным изучения, являлись его собственные сапоги. Впрочем, своего тела через визор как раз и не разглядеть. Превращаешься в этакий незримый глаз, свободно висящий в виртуальном пространстве… Если я прав, то внимание Миллера привлекло Ведьмино Веретено, ослепительное скопление астероидов, светящееся за счет каких-то фокусов с невероятной угловой скоростью вращения, испарением местных пород и ионизацией образующегося газа. Главный ориентир, заставляющий неопытного навигатора забывать о прочих и сбивающий его с толку, – больше в секторе Лилии ничего занимательного не водится. Полный абрис Веретена, разумеется, отчетливо виден из пяти секторов, так и силу свечения нетрудно определить навскидку… Миллер не определил. Он недоверчиво сверился с компьютером Эйба. Подозрительно вылупился на меня, но я, воплощенная лучезарность, сидел слишком далеко, чтобы подсматривать. А допустить, что он проворонил подсказку, Миллеру гордость не позволяла. - Правильно? – восхитился Зонга. Залихватски хекнул и ткнул меня в бок. Он не заинтересовался показаниями монитора – и, похоже, изначально не сомневался в результате. Радовался искренне, без черной зависти – сразу видно. А я вдруг вспомнил, что он давно не подбивал меня устроить бой один на один, хотя летать вместе на спарках мы реже не стали, и малейший мой промах не ускользнул бы от него. Почему?.. - Ну и как ты догадался? – нехотя задал Миллер сакраментальный вопрос. – Мысли научился читать у своего… Понятия не имею, что конкретно он собирался сказать. Может, ничего плохого. Но я точно знал, кому именно Торренс обязан изрядным снижением успеваемости и, как следствие, не менее значительным снижением шансов заполучить халявный зачет на излете предпоследнего года. Мик, конечно, за последнее время отвык изливать в моем присутствии то, чего я заведомо не желал слышать. Тактичность Миллера пока внушала опасения… Я лежал на газоне, в блаженной на вид расслабленности, располагающей скорее к дремоте, нежели к физическим упражнениям. Зато мои мышцы оценивали обстановку куда адекватнее своего хозяина и нипочем не позволили бы застать его врасплох. Нервы словно подхлестнуло огненной плетью. Локоть распрямился рычагом, тело взметнулось вверх, ноги согнулись, принимая перераспределившийся вес, – и мгновение спустя я замер в неловкой для стороннего наблюдателя позе человека, остановленного в тот самый момент, когда он поднимался с колен. Из этого положения я мог атаковать на порядок эффективнее. Живая сжатая пружина: упругая стойка, напряженный позвоночник, защищенный живот, дополнительная опора – рука чуть касается земли. Доведется – удар пойдет не от корпуса даже, а едва ли не от пальцев ног… Миллер знал физику. Анатомию тоже. Но создавалось впечатление, будто невольно откинуться назад его заставила какая-то дикая остаточная энергия, не растратившаяся в моем порыве и выплеснувшаяся наружу в стремлении опередить бросок. «Говори же! У моего – кого?» – безмолвно и предостерегающе потребовал я и, поняв, что ответа не последует, позволил телу перелиться в позу более свободную. Заняла мизансцена, полагаю, секунды полторы – ребята, наверное, и заподозрить дурного не успели, к тому же двигался я не слишком резко. Быстро – да, но тут есть разница. А у Миллера реакция – будь здоров… Таких за одну моторику надо бы до диплома тянуть. Звездный Флот с трудом терпит присутствие федеральных войск на своих кораблях и базах – предпочитает изыскивать собственные ресурсы… - Думай что угодно, – милостиво разрешил я. - Нет, правда, – как? Все, диалог налажен. Пари благополучно забыто. Ты признал поражение, не понимая того. И теперь ты будешь моим – если захочу. Словно Эйб, словно Зонга… Ты уже готов – мы оба. Не дети, наскучивает постепенно дурью маяться… А между прочим, не исключено, что я практически с любым могу – так. Пробовал не раз, алгоритм почти вывел. Сладостное ощущение… и гадкое. Сперва надо скинуть шоры – годится шок, любопытство, иногда и злость помогает сблизиться, даже сдружиться. Потом начинается… странное. Я рад бы окончательно примириться с Торренсом и Миллером, но… не хочу видеть, как они изменяют себе… изменяют себя – и меня… Страшно. А посему я, скорее всего, расскажу Лерою, как надул его, – и пусть он попытается разбить мне нос. В постоянстве благо. Причин не вижу – вот где проблема. Почему?.. С какого перепугу? Право сильного? Вряд ли – я дрался часто, но никогда с теми, кто не пытался откровенно меня согнуть, и ненужной жестокости я избегал. Успехи в учебе? Не смешите дерево, Кронберг гораздо умнее меня, а Зонга будто родился с крыльями и встроенной в мозги системой наведения. Удачное сочетание качеств? Угу, которое в большинстве случаев именуется посредственностью. Индекс обучаемости? Я до сих пор не понимаю его сути. Мое везение? Маловато. Дерзость? Сомнительно. Горько признавать, но я… обычный! Мне абсолютно нечего посоветовать кадетам других курсов и групп, что порой сбегаются смотреть на наши боевые и полетные практикумы… - Честно? В секторе Лилии пятьдесят процентов звездных систем колеблются от шестого класса до третьего по шкале гравитационных… Объяснить про смещенные изогравы в районе Ведьмина Веретена и про Лоца (не который Франц Гельмут, любитель редких пород змей и талантливый математик, чьи уравнения нельзя свести к одной переменной, а который Зенобиус, исследователь нейтронных звезд в секторе Лилии) я не успел. Ну и слава богу. Не мазохист чай… - Джим! – смазливая орионка, показавшаяся из-за густых зарослей магнолии, помахала рукой. – Этот придурок Мигель, которого Звягинцев позавчера со «стратплана» выгнал, с тобой учится? - Да, – насторожился я. – А что? - Если тебе интересно, – кокетливо промурлыкала девушка, – он пять минут назад в город удрал. - Как?! - Через ворота, – доходчиво, словно умственно отсталому, растолковала она. – Для ОДК новый ресивер привезли. «Сети-Ультима», пять контейнеров оборудования и «ухо» в двадцать метров – Нийота говорит, что до клингонских территорий добьет запросто. Теоретически «ухо» портативное, но в ворота не лезет – и теперь там толчется куча народу, на демонтаж любуется. Пока протаскивали, пол-Академии успело бы смыться. - Твою ж мать… – опередил меня Миллер. - Завалил, – тоном торжествующей Кассандры подытожила Лаура. - И что теперь делать? – Кронберг, бесспорно, молодец, что придерживается конструктивного образа мыслей. Но на меня-то зачем смотреть?! Не дождавшись благодарности, позабытая орионка обиженно удалилась, нарочито громко шурша гравием и выразительно покачивая бедрами. Я вздохнул – не до флирта сейчас… может, немного позже?.. Ну неужели Торренс вчера не мог распсиховаться и сбежать? Когда у половины курсантов увольнительные, когда друзья мигом бы его вернули! Подумаешь – зачет в понедельник! Нечего тянуть! Мне тоже не улыбается вляпываться в неприятности каждый божий день! Шрамы затянуться не успевают… Да с какой радости я обязан решать проблемы Мика, он ведь мне никогда особенно не нравился! И как сегодня выкручиваться, учебная неделя едва началась? Состряпать уважительную причину? Во-первых, времени нет. Во-вторых, с нашего руководителя курса станется и не поверить. В-третьих, для кого ее стряпать? Для Торренса? Смело – при отсутствии объекта… Или для стихийно сложившейся поисковой группы?.. К сожалению, необходимость поисков сомнений не вызывала. Беда не в том, что Мик с расстройства натворит глупостей, – кто без греха, на меня самого городские фараоны не единожды облаву устраивали. Ну, допустим, они не знали толком, кого ловят, но приметы в ориентировке точно были мои… Ущерб муниципальной собственности, мда… Только Торренс выкрутиться не сумеет! Он и на ясную голову скорее предпочтет качать права, чем улепетывать от патруля или забалтывать полицейских… а сейчас, похоже, о ясности и речи нет. И чего смылся?! Психанул? Как бы скверно ни завершился тест, в первую очередь следует не душу отводить, открыто нарушая правила, а спасать шкуру! Сбросить напряжение и потом можно… - Ладно. – Я решительно поднялся, хотя здравый смысл бурно протестовал против идеи подставляться под нешуточное взыскание накануне переводных экзаменов. И ради кого – ради Торренса! Но… не бросать же его. Не звал никого, но потащились вместе, периодически вызванивая Мика по комму (стоит ли говорить, что гаденыш не отзывался?). Для начала забрались поглубже в парк, где меньше видеокамер. Вдоль ограды их, разумеется, понатыкано с одинаковой плотностью, зато хоть из-под кустов объективы не торчат. И прохожих мало – в отличие от нашего небольшого космодрома, где защита периметра дырявая, уйма помех и создающих «мертвые зоны» построек, но вечно полно пилотов, техников и прочего персонала. Укрывшись за молодой секвойей, я уныло созерцал ажурную трехметровую решетку на литоидном основании, способную выдержать удар разогнавшегося грузового флаера. Нет, лично я не пробовал!.. А не помешало бы… Тонкое вмешательство в охранную систему требует определенной подготовки, физическое воздействие тоже, и качественная маскировка не три минуты делается. Поверка в девять… Понятно, курсантов уже добрых лет восемьдесят не гоняют во двор и не пересчитывают поименно – разве что чрезвычайное происшествие какое-нибудь – но в девять вечера изволь находиться в общаге или имей разрешение на отлучку, внесенное в память компьютера. Следующая поверка – в шесть утра. На минуту активируются высокоточные датчики сродни тем, что устанавливают на судовых транспортерах. Остальное время мы предоставлены себе, преподавателям и примитивным камерам наружного наблюдения… Мне кажется, при желании начальство с легкостью держало бы нас под плотнейшим колпаком, контролируя каждый шаг. Силовой купол над Академией и вживленные «жучки» разом решили бы уйму проблем! К счастью, ни один здравомыслящий психолог (или в меру экономный энергетик) не позволит превратить учебное заведение в высококлассную тюрьму. Вон командиры наши тоже хороши – иногда отчитывают тебя за побег, а сами явно вспоминают бурную юность. Да и не растят звездолетчиков в теплицах! Подозреваю, что средства слежения числятся в смете как «стимулирующие творческое мышление воспитанников»… Вот и сиди, фонтанируй идеями на пустом месте… Торренс, зараза впечатлительная! До девяти кровь из носу надо вернуться! Раньше я, бывало, ночами напролет пропадал, а в моменты поверок в комнате исправно срабатывала ложная сигнатура, внедренная в систему при помощи банальной интерференции изолированных IR-сигналов. Беспечные деньки… Ладно, чего сокрушаться. К тому же Мика мои технические ухищрения и прежде обезопасить не могли, а сейчас смоделированный сигнал защита в любом случае не пропустит… - Сшибим парочку? – внес рацпредложение Миллер, надеюсь, имея в виду камеры. - Соседние засекут. И насчет датчиков движения я не уверен… И тепловых… Нет-нет, тут либо глушить по-крупному, либо и соваться не стоит. Эйб, ты не в курсе, они на передачу работают или на запись? - В дежурке принятые данные точно записываются, а сами камеры… Наверное, тоже пишут. - Погано. Хотя… Ну-ка, народ, отползем подальше. Память моего «смарта» не обременяли астрографические атласы вкупе с каталогами небесных тел. И учебных программ там с недавних пор значительно поубавилось. Будто взамен, меня стало периодически посещать ощущение, что потенциал некоторых образчиков современной техники опрометчиво не используется на полную катушку. Возьмем, к примеру, мой компьютер, пусть его и ужасно жалко… Заряд аккумулятора миниатюрного устройства в принципе позволяет создать пиратский исходящий канал такой мощности, что в относительно несложном приборе (вроде видеокамеры) никакая изоляция не выдержит, хоть ионная, хоть каменная. Настоящее информационное оружие, своеобразный подвид электромагнитной пушки… Конечно, сигнал забьет ненадолго – потребуется «ливневая» подача энергии, что приведет к неизбежному разрушению носителя, предназначенного, мягко говоря, для иных целей. И вдобавок нужен качественный сканер, и программа автоматической настройки на соответствующую частоту, на диапазон изменяющегося в целях безопасности луча, и достаточно плотный поток совершенно пассивной, выхолощенной по существу инфомассы, чтобы хватило на несколько автономных передатчиков – одна вышедшая из строя камера нас не спасет… Впрочем, о технических подробностях я рассуждал мимолетно, по инерции, – на прошлой неделе смастрячил и матрицу, и механизм запуска саморазрушения аккумулятора, и вспомогательный энергетический контур. Опыта ради, без задней мысли. Чуял, не иначе… «Смарт» жалко. Нет, денег на другую машинку мне бы хватило, как ни далек был золотой век, обещанный новой экономической политикой Совета. Да и в Академии компьютер на время учебы выдали бы без проволочек – ну, может, средненького класса, не беда. И все равно – надежный, проверенный «смарт» чертовски жалко. Столько шлифовал, доводил до ума, отлаживал под себя… Заново придется начинать… А, ладно. Наверное, покривлю душой, если скажу, что исключительно опасения за судьбу Торренса заставили меня решиться на необдуманный и неподготовленный побег. Кто он мне, в конце концов? Что ему, собственно, угрожает?.. Но… я, казалось, успешно преодолел бунтарскую тягу к единоборству с режимом. Выходит, не выдержал? Сорвался – до печеночных колик радуюсь подвернувшейся возможности устроить мелкое вульгарное бесчинство? Отсюда и неодолимое желание испытать изобретение, и внезапная забота о ближнем… Или же нет? Проклятье!.. Разумнее пораскинуть мозгами насчет того, как помочь Мику с возвращением, как прикрыть его, а не шляться по огромному городу без особых шансов на успех. Куда он денется? Выпустит пар и приползет! Или патрулю попадется… Ага, отличный вариант: незачет плюс побег плюс патруль плюс конец года, извечное горячее время, а у Торренса положение и без того шаткое… в сумме маячит верный билет на родину. Исключить бы пунктик-другой, тогда появится надежда… Да и знал я теперь, куда порой деваются скоропостижно улепетнувшие с территории кадеты, – логика не помогала успокоиться. И потом… ну… мы разве не вместе учимся? Разве я не должен… Блин, а кому я что должен?! - Слушайте. Я оборву связь – секунды на четыре-пять – и попробую до девяти часов найти Мика, пока он ни во что не вляпался. – Жестом, почти ставшим привычным, поднял руку, предупреждая расспросы. – Тихо. Импульс может повредить карту памяти камер, но вряд ли. Хотите помочь – попробуйте удалить запись. Придумайте что-нибудь… или Джерри попросите… или уломайте дежурного подчистить ее, если явится оборудование проверить. - Или устройте ему травматическую амнезию, – пробормотал Миллер, одержимый креативным всплеском. Ох, лишь бы на посту сегодня дремал кто-нибудь очень ленивый и безответственный… или с прочной черепной коробкой. - А вдруг не получится? – жалобно спросила Лаура. - Ничего страшного, – покровительственным тоном заверил я, подмигивая девушке. – Выкрутимся. - Допустим, на пять секунд внимания не обратят, – согласился Кронберг. – А как возвращаться? Черт… Черт-черт-черт! - По ходу определим. – Сжигая мосты между собой и трезвым рассудком, я быстро запустил программу. Мой «смарт»-камикадзе пискнул, сообщая об активации перехватывающего канала. Поверим на слово?.. Один – я в несколько громадных прыжков добрался до решетки. Два – с разбегу подпрыгнув, ступил на основание, оттолкнулся, ухватившись за наконечники металлических копий. Три – перелетел ограду, постаравшись приземлиться подальше, устоял на ногах, выпрямился… и без оглядки, забыв о подсчете секунд, помчался к купам деревьев, которые живописно окаймляли крупную трехуровневую дорожную развязку, протянувшую серые шершавые щупальца к центру города (точнее, к центрам – особенности рельефа, ничего не попишешь), в обход нашей территории и частично под ней. Академия, спору нет, отхватила у администрации нехилый кусок лакомой государственной земли с чудесным видом на бухту. А командование тотчас объявило стометровую зону отчуждения. Исключение сделали для космодрома, но там транспорт, коммуникации, ежу понятно… Навязчивая иллюзия погони, настигающего топота, сиплого дыхания в затылок упорно подхлестывала меня, пока опоры эстакады не превратились в надежный заслон от всевидящего зрака постепенно возвращающихся к норме видеокамер. И тут я с негодованием обнаружил, что иллюзия бесцеремонно материализовалась в двух долдонов, наступающих мне на пятки. - Совсем обалдели? – приветливо прошипел я. – Вам какого дьявола тут надо? Зонга философски пожал плечами. Ну да, очень мило – за компанию повеситься, я сам частенько бывал не прочь… и сроду не находил подобное поведение сколько-нибудь странным. А сейчас думаю иначе?.. Разумеется! Я нынешний побег отнюдь не считаю высокоинтеллектуальным достижением, любого попытался бы отговорить – и отговорил бы, даю сто процентов! Но вот он я, а вон она ограда… Меня-то, боюсь, некому отговаривать. Правда, за мной, судя по всему, можно идти… А вдруг это и есть – то, что должно быть?.. - Ты высокомерный сукин сын, Кирк, – более развернуто, зато менее внятно пояснил Миллер. – Но раз уж ты и вчера из-за нас под нож подставился, и сейчас из-за Торренса в такое дерьмо лезешь, то на хрена в одиночку-то? Я только выругался. Стянул форменную куртку, бросил у опоры невысокого ограждения. Будет шанс – заберу, не будет – пес с ней. Штаны, с вашего позволения, придется оставить. Вывернул наизнанку черную футболку – швов все равно нет, а нашивка в глаза не бросается. Ребята последовали моему примеру. Теперь, по идее, мы у патрульных и полиции особых подозрений не вызовем… угу, в сумерках и на приличном расстоянии. Ладно. Мы бодрым гуськом почесали по аккуратно стриженной обочине, призывно сигналя попуткам. Лерой сладострастно перечислял излюбленные курсантами места, куда следовало заглянуть в первую очередь. Очередь мало-помалу растягивалась. Зонга безрезультатно прикидывал потенциальные пути отступления. Я вполуха слушал обоих, но в голове вертелась брошенная Миллером корявая фраза. Похоже, я начал кое-то понимать… Глава 4. Поминки перевалили за полчаса. Хоронили Торренса. Вернее, его карьеру. Вернее, это он сам так думал. Порядочно нарезаться виновник «торжества» успел еще до подхода незваных гостей, но вопреки опасениям впал не в буйство, а в уныние, и общественный порядок вкупе с общественной же благопристойностью нарушать не порывался. Гости тем временем решали моральную дилемму: хватать ли малоадекватного товарища в охапку и силком волочь в кампус на глазах у многочисленных посетителей «Кабель-мачты» (а в перспективе каким-то образом протаскивать на территорию, пряча от преподавателей и дежурных) или воздействовать на поганца силой убеждения. Первый вариант грозил немедленными и беспощадными проявлениями заботы со стороны бдительных правоохранительных органов – как-никак космопорт рядом, стратегический объект, а мы на нелегальном положении… Второй, куда более выгодный, срывался по вине беспредельного упрямства одного заблудшего поддатого барана, наотрез отказывавшегося возвращаться в дисциплинарное лоно Академии. Впрочем, с мотивировкой у Торренса, отдаю ему должное, проблем не возникало: - Он сказал… – душераздирающий всхлип, – …сказал, до сессии не допустит! Причина, однако. Что наш общий приятель ухитрился вытворить, раз милашка Масанди вообще не засчитал результат? Надел визор на задницу? Провалился с оглушительным треском, не распознав ни единой проекции? Опоздал? Ворвался в кабинет с воплем: «В гробу я видал ваш вонючий зачет!»? Или у обоих просто-напросто выдался неудачный день?.. Блин, я их отлично понимаю… Везение идет полосой. Три года Торренс благополучно балансировал на краю астрографической бездны – на фоне прочих проблемных для Мика предметов тест казался чепухой. Как правило, даже прескверно сданный зачет оборачивался для курсантов лишь изменением цифры в итоговой карте. Ну не возьмут штурманом на вожделенный поисковый крейсер – обидно, но не смертельно. Для большинства… мда. Отыщутся у тебя иные достоинства, жизненно необходимые на важнейших, ответственных постах, пусть и не в оперативных подразделениях, – в комендатурах колоний, в пунктах планетарного базирования, в Инспекционной службе, во флотской разведке, у резервистов, на подведомственных предприятиях, в Управлении кадров, в Управлении перевозок, в снабжении наконец… Сейчас взвою. Из-за подобных мыслей Торренс переставал меня раздражать, что само по себе выбивало из колеи. Тем не менее, сколько ни клейми профессуру педантами и ретроградами, зачеты, согласно старым добрым университетским традициям, полагалось сдавать, а тесты – проходить. Лучше успешно. В противном случае право казнить или миловать оставалось за преподавателем. В решающий момент Мику не повезло. Его вообще кадетом мечты назвать сложно, результаты выдает твердые, но порой весьма посредственные. Короче, далеко не из тех, кому провал в какой-то конкретной области охотно прощают за достижения в остальных. Не Кронберг, замечая которого, тренер Канесиро лишь утомленно прикрывает глаза. А нет зачета – нет сессии, нет сессии – нет… ну, ясно. Вот интересно, я один помню, что мы в самоволке, а не на пикнике? Затесавшись в разномастную толпу пассажиров и встречающих, которые дожидались своих рейсов в залитых солнцем залах «Кабель-мачты», ребята малость расслабились. Небось, пока шныряли, предусмотрительно разделившись, по привычным оазисам наших воскресных загулов, вели себя гораздо осторожнее… Комплекс внушительных зданий, окружающих гражданский космопорт Сан-Франциско (наземную часть грандиозного орбитального узла – здоровенную, не чета нашей площадке), когда-то напомнил кому-то сооружения старинных стартовых столов для ракет-носителей, что способствовало закреплению в городском сленге довольно-таки специфических наименований. Постройки эти, оккупированные преимущественно портовыми службами, залами ожидания, торговыми точками, ресторанчиками, отелями и офисами транспортных компаний с редкими вкраплениями страховых фирм, хоть и уступали в возрасте венерианской исследовательской программе, однако новизной тоже не блистали. По допотопному экологическому проекту многие здания были выстроены широкими уступами – якобы под солнечные батареи. Ума не приложу, зачем бытовым солнечным батареям – цилиндрикам диаметром в десять сантиметров, а длиной в тридцать – столько пространства. Наверное, раньше они были крупнее. Или ступенчатые корпуса изначально предназначались для промышленных нужд… Так или иначе, вид на космодром из гигантских полукруглых окон открывался чудесный. Для тех, кто понимает, конечно… Места в зале хватало с избытком, но народ теснился ближе к стеклам, чтобы беспрепятственно любоваться стартами шаттлов и судов среднего тоннажа. Вон, вон как раз пошел, заложив круто вверх, раздирая облака… Красота. Мы, кстати, расположились не слишком удачно – нас от окна отделяла шумная компашка из трех пацанов и двух девчонок, то ли давно не видевшихся, то ли надолго расстающихся. Громкий, маловразумительный (Евразия, блин, с ее неоправданным вниманием к этническим наречиям!), безостановочный треп невольных соседей достал меня ужасно. Через минуту я был в курсе всех их проблем – перечисляю: какой-то запаздывающий кораблик с Марса, качество образования в какой-то Сорбонне, безответственность какой-то Натали, не прилетевшей заранее, заселение новых колоний на каком-то Ашвине и т.д. и т.п. Моя же собственная проблема продолжала наливаться адским пойлом, приправленным для пущего счастья хитрым контрабандным грибком Ebrius Mucor, который алкоголизировал жидкость тем сильнее, чем меньше ее оставалось, практически не меняя вкуса… - Мик, пойдем, а? – сделал очередной заход Зонга. - Зачем? Я домой… укх… кхе… летаю! Зараза, он же родом из Олимпоса! С того самого распроклятого Марса! Вспомни мы раньше – быстрее бы нашли! - Кто тебя в таком виде на борт пустит? Пошли. Может, все еще уладится… - Нет! Ничего не уладится! – надрывно простонал Мик. – Отстаньте от меня! - Мы что-нибудь придумаем. - Да что вы придумаете, нечего тут придумывать… – запричитал Торренс, спровоцировав приступ веселого любопытства у соседей. Мик злобно обернулся, услышав хихиканье, но забыл о нем быстрее, чем сфокусировал взгляд на обидчиках. - Да утихните вы, – шепотом укорил девичий голосок. – Ничего смешного не вижу. - А ты присмотрись! - А ты не нарывайся! - Хватит вам, ребята… Черт, где этот шаттл? - Отмену рейса вроде не объявляли. - С чего его отменять? Что вообще может случиться? - Авария… - Не смеши. Между Землей и Марсом? - Ой, знаток тоже нашелся… - Ой, да поумней тебя… Болтовня сменилась ожесточенным сопением и возней, то и дело прерывающейся взрывами хохота. Мда, до окружающих им примерно такое же дело, как и статуям в нашем парке. Аж завидно… Пойти, что ли, прикрикнуть, а то достали трепаться… За окном поднялся в небо очередной корабль, роскошный лайнер класса «Атлантика» с изящными обводами, скрадывающими громоздкость пассажирского судна. Крупный он – большего, пожалуй, городской космопорт не потянет… Мне даже почудилось, что пол под ногами дрогнул… - Джим, – позвал Зонга. – Как считаешь, Масанди мы сумеем переубедить? Пусть разрешить снова пересдать… – Он яростно подмигивал, видимо, предлагая мне солгать в утешение Торренсу. Мик, однако, утешаться не желал, проявляя не свойственную ему обычно рассудительность. - Да-а-а, если бы в первый раз… ну, во второй там… или в третий… - Тогда сервак поломаем, – угрюмо и увесисто брякнул Миллер. Причем, подозреваю, что он имел в виду отнюдь не мирную «чистку» базы данных с отметками курсантов. Надо знать Миллера! С него сталось бы пробраться в святая святых машинного зала и садануть по хрупкой технике топором. Торренс, полагаю, Миллера знал. Что не помешало ему заткнуться и заинтересованно скоситься на меня. Твою мать, я не могу! Я не могу сейчас ломать систему! - Но-но, – прикрикнул я. – Разбежались. Масанди все равно помнит, кому какие оценки выставил. - А доказательства? – вмешался Зонга. Предатель! – Слово против слова? - Ученик против преподавателя. - Мик – кадет! Пока еще. Его слово тоже кое-чего стоит. - И вот так он им воспользуется? Зонга потупился, виновато пожимая плечами. Миллер тяжело покачал головой, отвечая сразу за троих. - Нет, нельзя. Если действительно лезть в компьютер, то тихо. Или вообще не стоит. Нужно другое что-нибудь… Я притворился, будто целиком погружен в раздумья. Думать, впрочем, не сильно хотелось. Хотелось побыстрее слинять отсюда вместе с Торренсом и очутиться в безопасности, за оградой Академии. По-моему, как ни крути, а Мику каюк. Добрался он, наконец, до порога терпения наших инструкторов. Единственное, что лезло на ум, – пойти и открыто попросить Масанди о новой пересдаче. Щенячья наивность… Черт, у меня глюки или опять начинается?.. Я надеялся, за ночь пройдет… Воздух, свет, шум, мысли вдруг обрели массу острых твердых углов, за которые я цеплялся. И гораздо отчетливее, чем вчера… Не больно и не страшно, ничуть, только… неудобно, словно… попасть в компанию абсолютно незнакомых людей. Вот только я сроду не тушевался среди незнакомцев… Помню, как впервые ощутил головную боль – давно, в детстве. Было плохо, а я решительно не понимал, что за гадость происходит, – сравнить-то не с чем… - Может, свалим уже? – проныл голос за спиной. – Надоело… - А Натали? Она же будет нас искать! Дубина ты, Макс, неужели не соображаешь, что можем больше вообще никогда не встретиться?! С Ашвином не скоро регулярное сообщение наладят, мы улетим, а Полли чего доброго… - Только ты не начинай, мне отца с матерью хватает! - Да, не ной! И, между прочим, не хочешь на Ашвин – оставайся. - Родители огорчатся… - О господи! А шуму было – взрослая она, никто ей не указ!.. - Правда, Джанан, кончай трагедию устраивать! «Никогда можем не встретиться…», тоже мне. Скажи ей, Полли… - А? Что? - Слушай, ты на каждый старт собираешься пялиться, не насмотрелся еще? Стоило ли вообще спускаться на грешную землю? - Исключительно ради вас, придурков. - Что, и дома не был? - Был, успокойся. Часа полтора точно был. Сил нет слушать, какой страшной опасности я себя подвергаю. - Они думают, у тебя выбор есть? - Эй! Конечно, есть. - Но… я думал, тебя заставили… - Никто бы меня не заставил! - Тогда почему не отказался? - Дурак ты, Макс. Кто же от такого отказывается?.. Подобно настороженной змее, которая высовывает из пасти трепещущий язык, я опасливо пробовал на вкус неуловимо изменившийся, точно сдобренный крохотной капелькой яда мир, когда резкий, хрустальный звук отвлек меня от странных кульбитов восприятия. Я заозирался было – и заметил на левой руке одного из сидящих вблизи окна мальчишек кольца соноринга. Ну да, теперь понятно… Хризальский соноринг – забавная вещица, я и сам подумывал им обзавестись. На вид удивительно простая – комплект медно-красных металлических колечек, количество зависит от желания владельца, его мастерства и особенностей строения рабочих конечностей. Люди носят соноринг на пальцах, следовательно, редко цепляют больше десяти колец, но официальных ограничений нет. Малочисленная цивилизация красавицы Хризы, «золотого бутона галактики», перешла в эпоху постиндустриального общества приблизительно в то время, когда на Вулкане научились добывать огонь. Однако, удовлетворив основные потребности, население Хризы по неизвестным причинам – а то и без оных – остановило собственное развитие. Они не воевали, не вели торговлю, не занимались наукой и не начинали космическую экспансию, хотя не чурались межпланетных контактов. Единственное, что изготавливалось на Хризе не в автоматизированном режиме, – уникальные игрушки, диковинные музыкальные инструменты, произведения искусства, тяготеющие к абстракционизму, а также предметы, сочетающие в себе три перечисленные ипостаси. Их не выпускали в промышленных масштабах и не продавали – охотно отдавали даром, иногда принимая в качестве ответного подарка пустяковины вроде бумажных фигурок-оригами. Сотрудничество с цивилизацией Хризы не приносило ощутимой пользы, но, я уверен, в случае беды Звездный Флот защищал бы маленькую планету до последнего – столь велико было присущее ее беззаботному народцу обаяние. И еще – потрясающие хризальские изделия не поддавались воспроизведению. Ни ручному, ни фабричному, ни репликативному. Тупик. Аборигены ничего не скрывали, разжевывая процесс в доскональности, – без толку. Видимо, наши технологии не совпадали на основополагающем, глубинном уровне. Ученый совет даже учредил специальный исследовательский центр для изучения хризальских артефактов – Федерация не сомневалась, что сумеет достойно распорядиться достижениями чужого разума. Я в принципе согласен. Вот соноринг. Развлечение, шутка, безумно раздражающая профессиональных музыкантов и слишком мудреная для рядового обывателя. Несколько почти одинаковых колечек. Однородный материал – не настоящая медь, разумеется, но вроде того. А в итоге – классический психопривод. Шедевр! Без громоздкой дополнительной аппаратуры! Без вживленных в мозг блоков, шунтов, разъемов, чипов, микросхем и прочих электродов, манипуляции с которыми правительство собиралось запретить (за исключением медицинских процедур), да спохватилось, что нарушает права личности. Соноринг создает музыку, преобразуя сигналы человеческого мозга. Элементарно, да? Приборчик не только воспроизводит любые знакомые или, напротив, неоформленные мелодии, бродящие в голове, – за что соноринги особенно любимы композиторами-графоманами – он превращает в гармоничные созвучия настроение, идею, чувство. Эту музыку могут слышать все, а можешь – ты один. Она, поговаривают, совершенно не отвлекает от параллельных занятий: хочешь – читай, хочешь – операцию на сердце проводи. А полифония, лад, темп, инструментальные подражания – все поддается контролю дисциплинированного разума. Звучит заманчиво, но учиться замучаешься, если нет хоть плохоньких музыкальных способностей. А заменить их – кстати, прелюбопытный факт – вполне способно врожденное пространственное чутье, одинаково помогающее ориентироваться в пустоте космоса и тесноте собственных нервных сплетений, или специфически организованное мышление, позволяющее втиснуть привычную систему измерений в зверски измятый ком искривленного пространства. Короче, я при желании освоил бы соноринг сравнительно быстро – как будущий пилот и навигатор Звездного Флота. Тот парень тоже справлялся ловко – он обходился четырьмя колечками, но чувствовался опыт работы не меньше чем с полусотней мелогем, столько на четырех не вытянешь. Совершенно не дергал руками – существует заблуждение, что определенная жестикуляция помогает контролировать поток звуков-образов. Брехня редкостная. Не спорю, есть классные мастера, умеющие согласовать движения и звуки, преображающие динамику танца в музыку соноринга и наоборот, – я видел выступления в сети – только такой фокус куда труднее обычной игры… Отвлекший меня диссонансный аккорд был лишь свидетельством эмоционального порыва, возможно, негодования из-за неудачной реплики кого-то из друзей. Дальше мелодия лилась послушно – безупречная, печальная… и… и… ну я не знаю. Говорят, музыка соноринга умеет идти напрямик от сознания к сознанию… А высокий юношеский голос, чуть неуверенный, но чистый и старательный, напевал негромко – вряд ли кто расслышал, кроме меня и ребят. Я же, как назло, не разбирал ни слова… - П-пора вам, – заявил самоотверженный Торренс. – Не то нерпи… при… ятностей не оберешься. - Да пошел ты! – рассердился я. – Никуда мы не пойдем. - Нет? - С тобой, идиотом, полетим. Пустишь пожить? - Н-но… а… а почему? - А чтоб тебе, сайгаку марсианскому, стыдно стало! - Кэп, ты чего? – удивленно вытаращился Зонга. - Блин, достал! Сидим тут ради него, а он в благородство играет! И я, кажется, просил не называть меня так! - Почему? Многие называют… - Вот и им передай! – рявкнул я в сердцах. Нехорошо. Надо уходить, уходить скорее… И тогда, в заповеднике, лучше бы мне смыться до начала матча. Не зудели и не ныли бы шрамы под липкими лентами проклятого скотча, и кровь не колотилась бы в висках… Но как шевельнуться, если пространство видно на просвет, если оно обратилось стеклянной паутиной?.. Заденешь ниточку – разобьется и обрушится половина Вселенной… Веселый и обиженный возглас буравом вонзился в нежную мелодию, вынудив ее утихнуть. - Не выпендривайся, Полли, я не знаю этого языка! - Чему вас только учат?! – притворно возмутился парень. Соноринг послушно отозвался звенящим, будто весенняя капель, дробным переливом. – Ладно-ладно, варвары… – И, запнувшись едва ли на мгновение, продолжил – уже более-менее понятно: For foamy ocean, for overcast daybreak, For stormy and violent winds The reticent people, so calm and so daring, Are ready to steer their ships. В дикой инверсии и чрезмерно утрированном произношении некоторых звуков староанглийского языка, по сей день употребляемого отдельными эстетами в качестве литературного, угадывалось происхождение, восточнославянское настолько, что почти упиралось корнями в тайгу… Но какая разница, я спрашиваю, какая разница, какое значение остается голосу, мелодии и слову, когда, простреленная навылет, корчится душа?.. They’re waited by turbulent tours at the rudder, And surf near mysterious cliffs, The decuman wave madly crashing like thunder, The avidest bared teeth of reefs. Я чуть шею не свернул, оглядываясь. Господи, что ж за наказание-то?.. Год всего остался, зачем дразнить? Так зацепить меня – надо вступить в сговор с судьбой. Чем угодно клянусь, он тоже должен быть курсантом Академии, хотя выглядит младше нас с Зонгой! Не абитуриентом даже, тех прихватывает не сразу… Хм, а не многовато ли нашего брата шляется по городу в обычный будний день? Но встряска оказалась кстати – не хуже удара ножом. Спасибо, вчера я тормозил предостаточно! - Слушай, Мик. – Я попытался грозно нависнуть над Торренсом. – Или ты миром с нами идешь, или я тебя вырубаю и тащу волоком! Загребет полиция – сам будешь виноват. Устраивает? Не устраивало. Категорически. Забыл, Торренс ведь от природы не любит угроз и поступает наперекор из идейных соображений… Мик неуверенно встал, враз сделавшись выше меня. Принял, вряд ли о том подозревая, позу античного оратора. Воздел десницу к расписанию вылетов. И… и тут, видимо, решив не пускать события на самотек, вмешался злокозненный Ebrius Mucor, бьющий в первую очередь по языку, а по конечностям – потом. Потому что Торренс, вместо того чтобы гордо отвергнуть насильственные поползновения, швырнул в меня пустой бутылкой. Повинуясь инстинкту самосохранения, я увернулся. Повинуясь законом физики, бутылка продолжила путь. И зацепила затылок болтливой девчонки, улетающей в ашвинские колонии. Та громко ойкнула, забрызганная отдающей сивушным духом моросью. Дутый пластик не мог нанести вреда – испугать разве. Но реакция воспоследовала разная. Вторая девица вскинула наманикюренные лапки ко рту. Нахальный тип, жаловавшийся на затянувшееся ожидание, – Макс, верно? – нервозно рассмеялся. Худой смуглый мальчишка – похоже, брат пострадавшей, сходство налицо, – торопливо придвинулся к сестре. А парень с сонорингом, словно подхваченный пронзительными и тревожными звуками своей игрушки, легко вскочил на сиденье красного диванчика, переступил на спинку, затем на соседнюю – и спрыгнул на пол перед Торренсом, воинственно сверкая глазами. С досадой дернул кистью, дезактивируя кольца. - Ты не слишком много себе позволяешь? – ничтоже сумняшеся набросился он на остолбеневшего от подобной наглости Мика. Я мысленно проклял все на свете. В здравом рассудке Торренс не стал бы связываться с подростком, да где он, тот рассудок вкупе со здравием? До смертоубийства, положим, вряд ли дойдет, но нам сейчас малейшей загвоздки хватит… Повезло, что до сих пор никто не обратил внимания на форму Мика, которую наш олух не допетрил снять, сматываясь в город. Крепко задев парня плечом, я бросился к Торренсу, сгреб в охапку, прижимая его руки к бокам. Мик, запоздало смекнув, что дело нечисто, принялся остервенело вырываться. Толкая его в гостеприимно распахнутые медвежьи объятия Миллера, я услышал бредовое: - Не надо, Полли, не задирайся! Мне совсем не больно! - Отвяжись, Джен! Нечего ему тут… - Совесть имей! Вдруг узнает кто-нибудь? Тебе в худшем случае капитан выволочку устроит, а его исключить могут! Или под суд отдадут! Тот осекся. - Не отдадут, я без формы. - Будут они разбираться! Стоп, я чего-то не догоняю… Девчонка, цепляющаяся за руки своего не в меру бесстрашного приятеля, разумеется, права. Уберечь от неизбежных увечий – тут сгодится любая ложь и лесть. Но под суд… Не перебор ли? Или… Нет, быть не может… - Ты соображаешь, с кем связываешься? – вмешался я, оттесняя обоих подальше от бушующего Торренса. – Он тебя по стенке размажет. - Пусть попробует! – отрезал щенок. - Слушай, у моего друга серьезные проблемы. – Я сменил тактику. Дурдом! Вчера вооруженный маньяк, а сегодня я с… с… с детьми, блин, ссориться буду?! Или, словно фея-крестная, увещевать тех и других, причем, в одинаковых выражениях?! – Он очень переживает. Из-за учебы, – веско добавил я, резонно предполагая, что с несчастьями иного рода мой собеседник знаком лишь понаслышке. – Мы намерены поскорей уйти отсюда, а пока… Нет, он явно пропускал слова мимо ушей. Зато меня рассматривал с нарастающим любопытством, чуть хмурясь, будто припоминал нечто важное… - Молодые люди, – внезапно прервал меня суровый голос, лязгнувший властным металлом. – Позвольте узнать, что здесь происходит? Зараза!!! Боюсь, от соколиного взора подкравшегося фараона не укрылись ни наши демаскирующие штаны, ни полная форма Мика, ни его скорбное состояние, ни неурочный час, застигший нас в порту. Да и попытки Миллера и Зонги надежно заклинить Торренса в уголке дивана мало напоминали предварительные ласки. Я с горем пополам нацепил на физиономию уверенность и… - Извините, шеф, – встрял Полли, сияя дьявольски невинной улыбкой. – Мы все объясним. Можно вас на минуту? – И, не дожидаясь ответа, с напористостью муравья потащил полицейского в сторонку. Вопрос о психическом здоровье парня сползал с губ, точно нитка слюны, пока я не увидел, как он, продемонстрировав фараону идентификационную карту, оттянул воротник белой полупрозрачной рубашки к левой ключице… Подделать карточку не слишком трудно. Вживляемый под кожу физиологический датчик, с которого стандартный полицейский сканер тоже способен считать ключевую информацию, – практически невозможно. Звездолетчики получают лучшее… - Сколько… – я запнулся. – Сколько ж ему лет? - Спросите – скажет, что восемнадцать, – усмехнулась Джен. Ее друзья радостно загоготали. – Он так с пятнадцати говорит. - И служит во Флоте?! - Да он офицер. Энсин. Два коротких рейса на транспортниках, а сейчас кто-то взял его на галактический крейсер, – не без гордости поведала девушка. Вот черт! Прямо-таки интересно, у кого ума хватило?.. - Но… но… как это возможно? - Люди разные бывают. Он… точнее, мы все немножко… сдвинутые, так и нашли друг друга в сети. Я и Зафир объединились с Натали и Максом, чтобы погасить вирус «Восток-7»… знаете? - Да, помню… - Опасности особой не было, но вирус проникал сквозь защиту, которую Натали запатентовала парой месяцев раньше. Полли написал его… мы считали – ради мести за то, что его вынуждают работать на Звездный Флот… разное случалось, а некоторые границы нарушать нельзя. Хотя, наверное, у нас просто странные представления о шутках… Вирус мы бросили – Ольга решила, что нам незачем воевать. Мы долго не общались вживую, потом начали… но для Полли сеть всегда была слишком тесной. Космос, может, и подойдет… Я потрясенно наблюдал за мальчиком, который с вдохновением, достойным лучшего применения, втолковывал что-то озадаченному полицейскому. Звучит смехотворно, но у нас появился шанс отмазаться. Часто люди даже не представляют, что значит быть офицером Звездного Флота. Разрешение на ношение боевого оружия – ерунда! Доверие… во всех смыслах, какие удастся сюда впихнуть. Права и полномочия, сравнимые с теми, которыми обладают гражданская полиция, внутренние войска, Служба спасения, разведка и контрразведка вместе взятые. А злоупотребления случаются крайне редко, потому что спрашивается соответственно. Строго, очень-очень строго… Они… мы входим в крайне скромный процент населения, к которому разрешено применять смертную казнь. Правда, те, кто совершает преступления, направленные против Звездного Флота, тоже в него входят… Но именно ответственность не позволяет падать уровню доверия… На курсантов столь лестные правила, увы, не распространяются. Захочет дотошный блюститель правопорядка – задержит нас как миленьких и сдаст куда положено. Впрочем, если отпустит под поручительство офицера – ничем не нарушит инструкцию… - Он обойдет здание и вернется, – бодро заявил подошедший Полли. – И хочет, чтобы к тому времени вы убрались отсюда. А лучше – мы все. - Э-э… спасибо. - Да ладно, – отмахнулся он. – Ты ведь был на борту, когда нашего старпома ранили, правда? Ты… Кирк, Джеймс Кирк, верно? - Да. А ты… Полли… Пол? - Павел, – парень белозубо рассмеялся, пожимая мою руку. – Эй, Макс! Твоя мечта сбылась, мы уходим. - Что, фараона испугался? - Ты сейчас меня испугаешься! Нарочно дразнить его я не собираюсь. - А вдруг Натали… - Джен, снова?! Тут залов десятка два! Дождемся где-нибудь… В итоге мы все и убрались – как было заказано. Миллер поддерживал Торренса, словно тащил переломленный в поясе манекен, – тот успел дозреть до абсолютной потери сопротивления. Хорошо, разросшаяся группа его немного прикрывала. До парковочной террасы, где мы бросили флаеры, оставалось шесть этажей вверх. Короткая очередь у лифтов, десяток обеспокоенных состоянием Мика пассажиров, пара навязчивых предложений вызвать медиков, запертая по каким-то техническим причинам дверь и вынужденный переход через длинную галерею, по одну сторону которой, за толстым стеклом, забранным в стальное кружево, тянулись заставленные машинами уступы, а по другую – скатывалось к горизонту солнце, подсвечивая силуэты кораблей… - … теперь вы нормально доберетесь. - Да уж, с флаеров нас патруль вряд ли сдернет. - А на территорию пустят? - Пустить-то пустят. Зато что дальше… Здание внезапно содрогнулось, и самый невыносимый скептик и критикан современного звездоплавания не списал бы жуткое ощущение в пятках на грубо выполненный старт с космодрома. Мы машинально замерли на полушаге, словно прислушиваясь к исчезающе тонкому писку, заглушить который способен шорох подошв о жесткое ковровое покрытие. Дрожь… мелкая дрожь, угнездившаяся в стенах, будто бы ослабевала, однако не торопилась утихать, превращалась в еле заметное назойливое гудение где-то на грани осязания и слуха. Из-за него спина покрывалась мурашками, волоски на коже становились дыбом, и Зонга как-то жалобно озвучил единственную осмысленную, но невероятную, невообразимую версию: - Землетрясение? - Землетрясение в Калифорнии? Да брось! Но тут громадная «Кабель-матча»… качнулась? Нет, не знаю, не могу передать, я точно на доли секунды очутился в невесомости… или почудилось? В подлинной невесомости меня никогда не тошнило… Помню, в раннем детстве разок приснился кошмар – падение высотного здания. Мне к тому моменту не доводилось бывать в домах выше пяти-семи этажей, за пределами мегаполисов люди предпочитают жаться к земле, строить ниже, зато размашистей… неважно. Фантазия дополнила пробелы. Небоскреб рушился, а я метался в замкнутой каменной коробке под ее крышей и не видел падения – лишь ощущал. Помню, как поехали стены и потолок, как страх сказочным вампиром высосал внутренности, как я закричал во сне – утробным воплем умирающего, когда жизнь выходит вместе с воздухом, и ты сам прекрасно осознаешь, что больше не удастся вдохнуть – не успеешь, когда дремучим инстинктом чуешь неизбежность гибели… Сон был сном. Результатом просмотренного фильма или еще чего… Я благополучно забыл о нем, я не боялся высоты, не боялся, вроде Ларри, полета и падения… не дрогнул и тогда, когда по моей вине рухнул один из корпусов Академии, а меня и Спока чуть не завалило в брошенном бункере. Теперь же безобидный детский кошмар внезапно стал явью. Человек внутри меня упал на корточки и заслонил голову руками. Он не мог помочь. Но зверь не мог помочь тоже, я едва-едва сдерживал его панический вой. Здание оседало чудовищно медленным, плавным, размазанным во времени реверансом, твердый пол сделался вздрагивающей зыбью, хрусткой ледяной коркой над бесконечной глубиной… Люди вокруг кричали – с глухим, похожим на свирепость, последним отчаянием существа, которое режут или закапывают заживо. Слитный их крик казался настолько громким, что превращался в ровный фон, позволявший мне различить и звонкий тряпичный треск лопающихся перекрытий, и невнятный отдаленный гул… Разделившись надвое, обезумевшая толпа кинулась на штурм дверей в противоположных концах зала, ведущих к парковкам и на нижние этажи. Люди топтали друг друга в кровавых лужах… Бесполезно, разве я не вижу? Вниз не успеть – да и зачем теперь? Накроет… Почему я не бегу, не пытаюсь спастись? Где моя хваленая надежда?.. Знаю, прошло не более двух секунд. А кажется – минули часы. Потому что я, напрягая последние силы, заставляю себя остаться на месте, и осатаневшее от ужаса животное – мое собственное тело – корчится под ударами воли, словно под бичом. Я умру, конечно, – но молча, не расталкивая других обреченных, не в отвратительной давке, где страх клубится жирным дымом. Последняя роскошь… Меня схватили за руку, рванули… я увидел перед собой лицо Полли, белое-белое, и свет разгорающегося заката окрашивал его волосы апельсиновым огнем… хотя рыжими они не были. Губы шевельнулись, но я еле различал слова… - …прямо… стоянку… единственный… Не понимаю, нет. Тогда он ударом в спину подтолкнул меня к восточной ячеистой стене. Выхватил из-за ремня матово блеснувший фазер – пола рубашки взметнулась белым крылом – и полоснул полным веерным зарядом по верхней части рамы… Эффект напомнил замерзший в лютые холода и внезапно подтаявший водопад. Стена точно взорвалась, зал осыпало дождем из кусков прозрачного пластика, лишь по давнему обыкновению именуемого стеклом, лишь осколки щерились острым частоколом. Блин, неужели правдивы слухи о том, что боевое оружие, мягко говоря, отличается от тренировочных образцов?.. - Беги! – Это я разобрал. – Беги и улетай! Террасу, уже выщербленную, точно лунная поверхность, беспрестанно бомбардировали валящиеся сверху обломки. Пересечь ее, отыскать неповрежденный флаер, поскорее убраться подальше – слабый шанс на спасение… А я вдобавок медлил – выискивал в толпе Мика, Лероя и Зонгу, но не видел их, не видел… - А ты?! Он только беспомощно оглянулся. Да, верно… Слишком много гражданских. И я – один из них. Какие-то вещи вбиваются намертво, без скидок на возраст… Разменять жизнь за жизнь – норма. За две – успех… Достучаться до толпы, направить ее, заставить обезумевших людей прорываться на стоянку через окно – ход разумный, но хватит ли времени? Попытаться – безумие. Не попытаться – преступление… Поразительно некстати вспомнилось, что на самом деле соноринг не отключается, пока не сняты кольца. Пускай музыку не улавливают окружающие – она есть, откликается на каждый трепет сознания, позволяя въяве услышать собственную суть, обрисованную последовательностью звуков, и оценить ее гармоничность. Услышать счастье, любовь, страх и смерть. Правда, мало кто отваживается носить соноринг постоянно – свихнуться недолго… Говорят, любопытные трансформации постепенно происходят с восприятием и мышлением… Говорят, порой люди интуитивно стараются добиться красоты рождаемых мелодий – и изменяются бесповоротно… - Я могу помочь… - Беги!!! И я побежал, то ли чувствуя, то ли воображая, как рушится потолок на мои следы, оставленные в проламывающемся под шагами полу, и рыбкой нырнул в выбитое обзорное окно погибающей «Кабель-мачты». Вывалился на парковочную террасу – с высоты фута в два – и, не разбирая дороги, помчался к рядам целых и искореженных флаеров. По сторонам не смотрел – иначе нипочем не сдвинулся бы с места, лишь дергался и втягивал голову в плечи, ощущая рядом удары камней о раскалывающееся покрытие… Мне повезло. Первая же машина, подвернувшаяся под ноги, оказалась пригодной к работе. Продрав днище, я сорвался в горизонтальный полет, проломил на лету невысокое ограждение – флаер возмущенно зарыскал – и внизу распахнулась глубина в тридцать четыре этажа. Воздух наполняли треск и гудение, но он хотя бы не трясся и не разваливался на куски. Я рискнул оглянуться – и увидел, как, с новым толчком, рушится восточная терраса. Оползнем, гигантским скребком она проехалась по стене, сметая остальные надстройки, проламывая опорные конструкции… Горло перехватило, и вместо выдоха с моих губ сорвался сдавленный полукрик-полустон. Я не слышал – догадался по царапанью в сухой глотке. Я не слышал и грохота… хотя тот, наверное, был. Оглох, кажется… Если кто-то по счастливой случайности стартовал одновременно со мной – спасется. Если кто-то с верхних этажей успел прорваться на другие террасы, опоясывающие здание, – спасется тоже. Если же нет… Опустошенный, я забыл о том, что надо улетать… Поздно заметил громадный фрагмент перекрытия, сорванный с крыши, вильнул, кувыркнулся… Помню, сокрушительный удар и бешеные вихри, норовящие оторвать меня от вертевшегося волчком флаера… Похоже, загадочной Натали несказанно повезло с опозда… Глава 5. Наверное, когда на дорогах Земли впервые появились экипажи, оснащенные паровыми двигателями, а следом и двигателями внутреннего сгорания, общественность подняла страшный шум. Новые машины с их «бешеной» скоростью не могли не показаться чрезвычайно опасными. Консервативно настроенные элементы призывали запретить адские устройства, изобретатели же толпами кинулись разрабатывать средства защиты. Прогресс мчался вперед исполинскими шагами, но, рассуждая здраво, многого ли добился на ниве транспортной безопасности? Да, техника стала гораздо совершенней, трудно поспорить. Двигатель современного мобиля не заглохнет на полпути и не взорвется – нечему там взрываться. Ну а вдруг?.. Предположим невозможное – некомпенсируемую поломку. И чем тогда водитель простенького «тарпана» с автопилотом будет отличаться от седока деревянной телеги, запряженной взбесившейся лошадью? Прочностью корпуса да обилием разного рода амортизирующих устройств – вот и все! Ничего оригинальнее ремней, подушек и всяческих портативных экзоконструкций инженеры не выдумали – не считая экспериментальных приспособлений, которые не продвинулись дальше полигона, поскольку негативно сказывались на эргономичности и себестоимости машин. А флаеры? В частности, одноместные миниатюрные аппараты, скоростные «стрижи» и «колибри»? Куда им прикажете цеплять защитные блоки? И чем поможет ремень на падающем флаере? Да, я знаю, флаеры давно не падают… Но прежде падали! Не реже, чем разбивались наземные автомобили! И протест поначалу вызывали не меньший! Основная часть защитных средств для летательных аппаратов была разработана аккурат в те времена, когда флаеры падали. Увы, ни одно не потеснило с первого места молитву «Отче наш», проверенную поколениями дирижаблей и жидкотопливных самолетов. Хе-хе… Ладно. В целом миниатюрные парашюты и амортизирующие сферы функционировали исправно, особенно на лоне природы. В городах ситуация осложнялась скоплениями людей, транспорта и материальных ценностей на улицах. Падающего человека мог запросто ударить другой флаер или мобиль. Но люди легкие и хрупкие, а вот падающий агрегат мог запросто кого-нибудь пришибить или что-нибудь поломать. В итоге в недрах неведомого конструкторского бюро проклюнулась идея, не лишенная отблеска гениального безумия, однако на тот момент плохо сочетаемая с вульгарной прозой практического применения: раз падение вредно для объекта и окружающих, пусть объект не падает или падает не спеша. Возились долго. Как прикажете гарантировать бесперебойную работу одного из блоков машины в условиях непредвиденной поломки? Потрясали трудами по старому доброму электромагнетизму. Бились с антигравитацией и даже с биологической субстанцией – пассажирами и водителями, стало быть, – потратив уйму казенного ресурса. (Подозреваю, ушлым ученым хотелось не столько обезопасить улицы, сколько под благовидным предлогом поэкспериментировать с микроскопическими полями – папашу Лоренца из их лаборатории сволокли бы прямиком на погост, да и толку особого не вышло.) Тем не менее теперь – ну, в большинстве случаев – флаеры, потерявшие управление, седока или двигатель, не переворачивались, а на остатках аккумулированной энергии до последнего боролись с законом всемирного тяготения… …Я упал на бок, чувствительно ударившись плечом – не вывих ли? – и несказанно удивившись тому, что вообще сохранил способность чувствовать. Очнулся, похоже, от боли, голова бессовестно гудела, падение почему-то совершенно не отпечаталось в памяти… или нет, какое падение? Вроде бы живой… Я поглядел вверх – и едва подавил визг. Почудилось, что здание валится в точности на меня. С трудом собрал в кучу конечности – кажется, их нашлось штук сорок – и опрометью кинулся за первый же поворот. Я снова бежал – бежал, почти не открывая глаз, не слыша ничего, кроме биения крови в висках и страшных ударов о мостовую, не замечая перепуганных и раненых людей, на которых ежесекундно наталкивался. «Кабель-мачта» не падала в мою сторону – либо в противоположную, либо осела внутрь себя. Падали обломки. Я бежал не петляя – на разумное поведение не хватало ни соображения, ни сил. Камни, крупные и помельче, колотили по растрескавшемуся асфальту, попадало и по спине. Земля то и дело вздрагивала и тряслась, глухое гулкое рокотание стояло в наполненном пылью воздухе, изредка расцветая резкими и недлинными вспышками отдаленного, но чудовищного грохота. Я спотыкался со второго шага на третий, падал, обдирая колени и локти, раз растянулся в полный рост, рассадил подбородок. Плечо опухало, я сплевывал кровь… хромая, бежал снова, хотя передвигаться становилось все труднее – чуть поврежденные здания и дороги сменились ужасного вида руинами. Кругом воцарился кошмар – от него я пытался спастись, я думал, что умираю… А когда рискнул помедлить и осмотреться – увидел труп. Человека, придавленного перевернутой машиной. И другого – у обрушившегося и перекрученного пролета эстакады… И еще… И еще… Вот чего распсиховался? Будто прежде никогда не видел мертвых… Но разве… разве их может быть… столько? В моем городе, обычном городе, где живут обычные люди, разные люди – молодые, старые, мужчины, женщины, дети… Им совсем не надо умирать, они не должны ни о чем беспокоиться… Почему же?.. В чем их вина? Почему такое произошло?.. Почему не нашлось защиты?.. Глаза застилало постыдными слезами, и я не сразу разглядел… а разглядев, не сразу понял… это не укладывалось в голове – колоссальная стена, поднимающаяся далеко впереди, чье подножие засыпали разбросанные кубики уничтоженных домов. Стена не рукотворная, нет, – часть земной коры, краешек приподнявшейся тектонической плиты, сбрасывающей с себя город, словно чересчур теплое одеяло… Я не знаю, насколько сильно был потрясен. Помню только, как мир расплылся в бесформенную серую массу, – я позорнейшим образом свалился в обморок. Очнувшись в коконе, сотканном из сверкающей белизны, я чуть не загнулся от испуга. Однако вовремя обнаружил, что лежу в ярко освещенном брюхе медицинского флаера в компании четверых неподвижных тел, обмотанных проводами датчиков, трубками капельниц и щупальцами мобильного киберхирурга. Перебинтованное плечо успокоилось, обколотая чем-то опухоль онемела, сделавшись твердой на ощупь. Мысли немного прояснились, и я сообразил наконец, что не превратился в лепешку благодаря судорогам, которые не позволили рукам отцепиться от руля, и стабилизационным системам флаера, плавно опустившим машину на землю. Ну… почти плавно. В процессе, верно, камушками по башке настучало, но жаловаться грех. Наверное, я исчерпал свой лимит везения на сто лет вперед. Другим пришлось гораздо… к горлу подступил жгучий комок. Нет, про ребят сейчас думать нельзя… Попозже… Серебристый щуп заинтересованно потянулся ко мне. Я неблагодарно оттолкнул его и решительно полез наружу. - Куда собрался, парень? – Путь преградил угрюмый мужчина в комбезе парамедика. – Ложись, у тебя сотрясение. - Нет-нет, все нормально! Мне надо идти! - В больницу тебе надо. Сейчас и отправишься. – Он обернулся, крикнул через плечо. – Хайди, еще пять стабильных берем и баста! Некуда! - Тогда зачем лишнего тащить? – быстро сориентировавшись, подхватил я. – Я себя отлично чувствую, лучше возьмите кого-нибудь с серьезными травмами! Врач медлил. Дернул с рабочего пояса трикодер – я пренебрежительно задрал брови. - Хорошо. Подожди здесь, скоро еще транспорт должны подогнать. За оцепление не суйся и вообще сиди смирно. Ясно? - Да, сэр. - Кстати, ты зачем техноскотчем облепился? Его же только кислотой возьмешь. - Я… н-ну… - Ладно, иди, времени нет. Я выбрался из флаера и торопливо подался прочь – медики, оттеснив кое-как держащихся на ногах людей, несли к люку окровавленное тело, показавшееся странно непропорциональным. Кожу стянул озноб. Потребовалось нешуточное усилие, чтобы заставить себя оторвать взгляд от земли… Представления не имею, куда меня занесло. Я не узнавал местности. Район постигла катастрофа, охватить подлинные масштабы которой мой мозг отказывался из чувства самосохранения. Остовы домов торчали обломанными зубами, по горам строительного мусора, точно цепочки муравьев, сновали ярко-синие и красные фигурки спасателей. Вооруженные разнокалиберными сканерами – от стандартных ручных, до передвижных геологических, они исследовали каждый дюйм завалов. Я успел заметить поблескивающие маски тепловизоров, штанги полевых интроскопов, молекулярный ольфактрограф, недавно порядком доработанный конструкторами, и даже нескольких настоящих собак. Техники было мало, тяжелая отсутствовала вовсе – боялись новых обрушений. Обломки оттаскивали вручную, цепляли к грузовым платформам, величаво парящим над развалинами, а то и разносили из дезинтеграторов – но у тех заряда хватало центнеров на шесть-семь, потом приходилось менять батареи. Да и опасно их использовать, когда поблизости люди… Теснящиеся вокруг развалины сокращали обзор – я точно смотрел со дна глубокой ямы и не мог углядеть ни единого целого здания, отчего казалось, что их не осталось вовсе. В небе шныряли туда-сюда скоростные флаеры специальных служб, в двух метрах над землей сновал черный шар автоматической камеры – одетый в синее мужчина с дергающимся посеревшим лицом ударил кулаком в непробиваемый объектив… Мой знакомый врач в бессильном отчаянии орал на свою Хайди, невозмутимо ведущую к флаеру двенадцатого пациента с перехваченной фиксаторами ногой, – и одновременно помогал напарнице… Большую группу людей, вроде бы не особо пострадавших, но смертельно напуганных, сажали в толстобокий грузовой «кондор» – маленькая девочка вырывалась из рук матери, боясь темных недр машины больше, чем окружающего хаоса… Истошно, взахлеб рыдал молодой парень в полицейской форме – пока его не встряхнул грубо товарищ… И трупы. Здесь, поблизости от космопорта, жилых домов было мало, но погибших извлекали часто, очень часто. Их складывали на краю пятачка, отведенного для медицинских флаеров, – невольно пятясь подальше оттуда, я натолкнулся на другого фараона, постарше и пофлегматичнее… да, полиции много стояло тут, вдоль сравнительно безопасных проходов между осевшими зданиями, на границах зоны поиска, вокруг импровизированных автостоянок и медпунктов. Кто выводил людей с окрестных улиц, кто на свой страх и риск обыскивал уцелевшие постройки, кто подгонял очередную партию грузовиков. Иные, маявшиеся в оцеплении, не выдерживали – бросались на помощь спасателям, получая взамен то благодарственные кивки, то недовольные вопли… - А тебя почему не увезли? – нахмурился полицейский, набрасывая на меня свою форменную куртку – размера на три больше, чем мне нужно. Отказываться я не стал, хотя мурашки списывал на стресс. - Да я не ранен! Вообще не представляю, чего меня сразу в «скорую» потащили! - А карту твою нашли. Каждый знает, какой шум поднимает ваш адмирал, чуть что случится с его «звездными детками». Щеки мои явственно потеплели. Боюсь, фараон был недалек от истины. Говорят, после недавней гибели двоих кадетов Хетлинг устроил дикий разнос городскому управлению полиции, а перетрусивший муниципалитет полностью поддержал претензии адмирала… Звездный Флот, гордость Союза… - Неправда, – пробурчал я. – Такой ужас творится… он не стал бы… - Не обижайся, парень, – добродушно прогудел полицейский. – Конечно, не стал бы. Но все привыкли, что к вам отношение особенное, должен понимать. О, кстати! Ты себя хорошо чувствуешь? - Вполне, – с готовность признал я, умолчав про дурацкое сотрясение. – Помощь нужна? - Да нет уж, – принужденно усмехнулся тот. – Раз ты не ранен, я попрошу кого-нибудь подбросить тебя до Академии. - Не надо! – вновь оскорбился я. – Я… я очереди подожду! - Какой очереди? Население на грузовых машинах вывозят в новые районы, а у нас тут несколько «стрижей» завалялось. Для эвакуации они не годятся – замучаешься по одному, по два возить. Стоят на всякий случай… - Вот пусть и будут на всякий случай! - Нечего! Народу хватает, мне нетрудно… - Вы что, не понимаете? Я так не могу! Сочувственно кивая, фараон отечески потрепал меня по затылку. Через пару минут я сидел за спиной низенькой женщины в полицейской форме, придерживаясь за ее пояс и ощущая себя беспомощней любого раненого. Маленький флаер мчался к окраине, я же, подло малодушничая, старался не смотреть вниз и только думал, думал, стиснув зубы, зажмурившись до ломоты в висках: «Больше никому и никогда я не позволю так с собой обращаться». Когда вдали показалось бело-зеленое пятно комплекса Академии, в животе заранее заскреблась когтистая лапа. Боялся увидеть перепаханный разломами парк, разрушенные корпуса, спасательные расчеты, технику, транспорт… трупы, будь они прокляты, выложенные аккуратными рядами трупы. Но нет – и женщина, видно, почувствовав, как ослабела моя хватка, прокричала сквозь посвистывающий ветер: - Не переживай! Здесь здания новые, им даже сильные толчки не страшны! Если трещина прямо под фундаментом не откроется, выстоят! - А в порту разве здания старые? - Хуже! Самые старые дома в городе проектировались с расчетом на землетрясения. Самые новые строят из современных материалов, там такая технология, что и орбитальную бомбежку пережить можно. А порт и некоторые другие районы застраивались сразу после появления системы сейсмоконтроля! Архитекторы, идиоты, тогда решили – все, проблема исчерпана! Вот где теперь жарко! На вашу территорию хотели людей эвакуировать, может, еще начнут… Обычно доступ во владения Академии без соответствующих документов, подтвержденных визой ректора, был строго воспрещен. Неучтенный флаер, конечно, не сбили бы (хотя возможность имелась), но отследили и, осложнив наведенными помехами работу бортовой электроники, вынудили бы нарушителя приземлиться или покинуть охраняемую зону. Ради чрезвычайной ситуации формальностями наверняка пренебрегали, однако, повинуясь заведенной привычке, моя сопровождающая опустила «стриж» за пределами ограды, у ворот. Бог мой, а я пару часов назад гадал, какими окольными ходами буду пробираться обратно вместе с… нет, о ребятах думать нельзя… - Порядок? Пустят тебя? - Да. Спасибо вам. Флаер негромко заныл, резко набирая высоту, а я рванул к КПП. Автоматические затворы были отключены, двери стояли нараспашку. Одинокий и порядком взвинченный дежурный, маявшийся на проходной, обрадовался гостю будто родному. - … … …! – тепло поприветствовал он меня физиологическими терминами, за которые, случись рядом начальство, огреб бы нешуточное взыскание. Я же с удивлением отметил, что на «посту один» отчего-то зависает не уставная троица кадетов старших курсов, а единственный офицерик из службы безопасности, закончивший Академию от силы пару лет назад. – Какого дьявола вы шляетесь где попало в учебное время, кадет?! - Э-э… я… виноват, сэр! А что здесь происходит? - Молчать! Фамилия и личный номер! Я назвался, тот сосредоточенно потыкал в экран «энглера». - Вы были один? Пришлось отвечать – потупившись, запинаясь и отчаянно краснея. Моих друзей иначе как пропавших без вести классифицировать было затруднительно. - С вашим проступком разберемся позже! Марш на второе поле и ждать приказаний! Все давно там, кроме идиотов, сбежавших в самоволку! Надеюсь, больше таких не найдется… Пошел! Да ведь ему страшно, понял я. Страшно сидеть тут в одиночку, просматривая регулярные репортажи, в тоскливом ожидании дальнейших распоряжений и загулявших курсантов. А вдруг родные живут в городе? Вдруг с ними не удается связаться, а уйти нельзя?.. Не то он предвкушал на парадном построении, торжественно обещая выполнять долг… Все мы предвкушаем не то… Ладно, авось на штурм ворот сегодня никто не ринется. Второе футбольное поле, оборудованное тщательнее прочих и предназначенное для официальных командных соревнований, на кадетском жаргоне именовалось Долиной Гейзеров. Раньше – года полтора назад – оно носило скучное название «Ватерлоо» и не выбивалось из ряда прочих спортплощадок наподобие Гастингса, Цусимы, Трафальгара и Прохоровки. Но после того как мы с приятелями поколдовали над оросительной системой и пожарными пенообразователями во время финального матча по регби, в народном фольклоре прочно закрепилось новое имя. Между прочим, Долина Гейзеров располагалась дальше прочих площадок от корпусов и остальных построек. Ясно, куда клонят. Опасаются… Я же, хоть и двинулся в заданном направлении, особо не спешил. Расхолаживающее чувство безопасности обволокло меня, едва ворота остались за спиной, – привык воспринимать Академию как несокрушимую крепость… Вдобавок по кустам и аллеям то и дело шуршали, переговариваясь встревоженными голосами, группки курсантов – стало быть, «давно там» далеко не все. Ага, загнали в информационный вакуум – и сторожа не приставили… Здесь не десант, инициатива приоритетна… Поле никуда не денется. Очередной толчок, сопровождаемый отдаленным грохотом, вздыбил землю – но тело привыкло, и я устоял на ногах. Проклятье, когда же конец? Впрочем, удары заметно ослабли. Может… - Джим, это ты? Ларри, вынырнувший с соседней аллеи, смотрел на меня мало не с ужасом. Ну да, исцарапанный, залепленный пластырем, перемазанный антисептиком, в полицейской форменной куртке, еще не вполне приспособившейся под мой размер, а под ней видны белые повязки… Герой, словом. - Что… что с тобой? – Я не успел ответить, как Боунс, наметанным глазом удостоверившись в относительно полной комплектации организма, поспешил сменить тональность, пока я не начал давить на жалость и профессионализм. – Где ты был?! - Я… н-ну… – воспроизвел я монолог, предварительно опробованный на парамедике. Увы, Ларри не торопился к страждущим пациентам. - А я надеялся, ты повзрослел наконец! – трагическим шепотом возвестил он, не желая, видимо, подключать к диалогу отиравшуюся за кустами компанию. – Может, драки по ночам – ваша идиотская традиция, я готов понять, но самоволка-то зачем?! Тебе что, тринадцать лет – из дома убегать?! Или здесь девок мало?! - Каких девок? Я должен был помочь Мику! - Ты даже себе помочь не можешь! - Брось, наверняка никто ничего не заметил! - И понадобился для этого пустяк – землетрясение! В следующий раз ты его намеренно устроишь, чтобы следы замести? - При чем тут я?! - Знаешь, ничуть не удивлюсь, если действительно «при чем»! – на редкость быстро выдохнувшись, заявил Ларри, сграбастав в ладонь и ожесточенно дернув ворот, будто тот его душил. – Бог мой, Джим, я думал, ты погиб… Я слегка растерялся, услышав, как сбился его голос. - Нет, я… со мной ничего особенного не случилось. - Да, он говорил. Твой вулканец сказал, что ты жив. Сказал, что он это знает – и все тут. – Боунс издал раздраженно-сдавленный смешок. – Дурацкие фокусы… - Но ты поверил. - А был выбор? Комм не отвечает, я понятия не имел, где тебя искать, иначе бы…. Черт… Ладно, хорошо, что он оказался прав… Курсантам приказали собраться на стадионе, тебе передали? - Да, я шел… Слушай, а ты сам почему не в Долине? Челюсть Ларри выпятилась поистине недобрым предзнаменованием. - Мы… – Боунс оглянулся на льстиво замершие заросли олеандра. – Я искал адмирала Хетлинга, – огорошил он меня и безапелляционной формой, и прямолинейным содержанием высказывания. – Надо выяснить… кое-что. Мда. Не ожидал. Интуиция настырно бубнила, что момент не больно-то походящий. Рассудок же очутился в тупике – хоть убейте, я не представлял, как выкручиваться в случае, если Маккой нацелится совершать глупости. До сих пор главной его глупостью были попытки удержать от оных меня… Конечно, упрямства Ларри не занимать, он обладает независимым характером, с трудом терпит командирский тон и в жизни не пойдет на сделку с совестью. Но Ларри, черт возьми, умный человек, который в полной мере отдает себе отчет в собственных недостатках. Избегая возможных конфликтов, он просто-напросто старался держаться подальше от начальства – разумная, незамысловатая и, спору нет, действенная предосторожность. А раз предохранители полетели, боюсь, сбить его с намеченной цели будет нелегко… Что же должно было случиться… - Что выяснить? - Да неважно. – Боунс, похоже, с запозданием сообразил, что наилучшей политикой честность назначили люди или до крайности наивные, или виртуозно владеющие искусством лжи. – Не бери в голову. - Чего?! Нет уж, давай отложим беседу с ректором, пока все не уляжется. - Нельзя, поздно будет. - Ну тогда… тогда давай я сам с ним поговорю! Что спросить? - Не выдумывай. Хетлинг тебя и без того давно на примете держит. - Пусть лучше меня! Маккой усмехнулся – невесело, но по-доброму. - Вот ты весь в этом, нарвешься когда-нибудь. Шел бы ты… на поле, Джим, там перекличка каждый час. Не обидно вылететь, уцелев в землетрясении? - А тебе?! Нашел время к ректору приставать! - Да мне уже… – Ларри замялся, выразительно скривив губы. Я окончательно укрепился в мрачнейших подозрениях. Но не силой же мне его удерживать? То есть, я теоретически могу, только… неправильно выйдет. А с него станется зудеть мне в ухо, пока я не сдамся и не вольюсь в законопослушные массы. - Боунс, ты… – Я зыркнул на оживленно дискутирующие кусты, мгновенно прикинувшиеся гербарием. – Вы что здесь затеяли, мятеж? – Ответа я не дождался, выслушивать наспех состряпанные басни не имел настроения. – Ладненько. И где Хетлинг? - Какая тебе… - Где?! – сердито рявкнул я, адресуясь к олеандру. Впрочем, злость моя никому персонально не предназначалась и была, скорее, сродни усталости. Наверное, доконал идиотский день, начавшийся аж прошлым вечером. Я чувствовал себя раненым и избитым. Меня одолевало малознакомое и малоприятное ощущение – до чертиков хотелось очутиться где-нибудь далеко, в спокойном месте, где нет нужды тревожиться о том, что страшные события внешнего мира коснутся тебя. Словом, очутиться в безопасности. Естественно, при условии, что моим друзьям также ничего не угрожает. А те, как назло, на рожон лезут… и умирают. - На набережной, кажется, – раздался чуточку виноватый голос, в коем читалось неодолимое искушение пойти на попятный. Пилар Ферера, из ожогового? Или Адонго – не помню точно, что-то связанное с травматологией? - Отлично! Идем! – Я развернулся башенным краном и, пренебрегая дорожками, ломанулся прямиком через парк. - А тебе зачем? - Нашел дурака – такой спектакль пропускать. - Джим, не паясничай. - Не объяснишь сейчас, узнаю за компанию с адмиралом. - Вообще-то, тебя совершенно не касается… - Ой-ой-ой. – Ларри не отставал, но, начиная говорить, постоянно норовил остановиться, а потому вынужден был догонять меня на рысях. Его застенчивая свита либо смылась, либо деликатно терлась позади. – Не касается, надо же. Мне стоит прогуляться под окнами ректората – ты уже выводы делаешь! Либо меня выгнали, либо я там волчью яму копаю! А кое-кому впервые за три года прибило потрепаться с начальником Академии! Когда полгорода в руинах! Хрена с два я молча потащусь на перекличку. - Вопрос сугубо профессиональный… - И давно у Хетлинга степень по медицине? – Я безжалостно продрался сквозь живую колоннаду стриженых, тесно посаженных туй… и застыл, обомлев от неожиданности. Набережную, залитую оранжевым светом заката и ослепительно-белым – прожекторов, в самой низкой части берега разворотили подчистую. Но, к счастью, не подземные удары – строительная техника. Современные машины работают относительно тихо, однако, не предайся я обличительным филиппикам, непременно различил бы треск срезаемого покрытия, хруст выгрызаемой земли, негромкое гудение тяжелых моторов и стрекот грузовых флаеров, подлетающих со стороны моря на малых высотах. Котлован – длинный и узкий – был вроде бы готов, стенки его заливали жидким пластироном. Тем не менее восемь ажурных конструкций, напоминающих не в меру хрупкие бурильные установки, продолжали ввинчивать «клювы» в сходящееся на клин дно здоровущей ямы. К краям ее юркие хваткие роботы подводили широкие гибкие трубы… нет, не трубы – кабели, электрические и оптоволоконные кабели! Какую же мощность, энергетическую и информационную, предполагается скормить возводимому объекту, раз не хватает аккумуляторов и беспроводной связи? Блин… Операторы машин казались сосредоточенными и уверенными, но даже моих познаний хватило, чтобы понять: работа ведется в лихорадочной спешке, на пределе возможностей – причем работа сложнейшая. Отсюда и количество людей, снующих взад-вперед с компьютерами и ручными мультисканерами наперевес, и пять – пять! – полевых центров управления по периметру. Поодаль я заметил три гигантских контейнера ярко-красного цвета. Знаки радиационной опасности на их бортах производили сильное впечатление и без символической охраны, состоящей из полицейских и сотрудников нашей службы безопасности. Господи, они тут звездолет вознамерились собирать?! - Что это, Боунс? – прошептал я. - Не слышал еще? – хмуро отозвался Ларри. – Геоэкспериментальную станцию уничтожило вторым или третьим ударом. Фундамент раскололся как яичная скорлупа, острова ушли под воду вместе с «Либрой» – никто толком не успел понять, что там за неисправность. Базу решили восстановить прямо здесь, как можно быстрее – но некоторые вещи быстрее делать нельзя. Пока точку высчитают, пока доведут скважины до мантии… микронные, не микронные, а время все равно уходит. Оборудование уникальное, программное обеспечение уникальное, запасных деталей практически нет, утонули… Никто не признается, конечно, но, по-моему, у нас и специалистов нет, которые могут из подручных средств самостоятельно воссоздать систему – геотехника не на том уровне… - У нас? В Академии? - У тебя голова не кружится? - Боунс!! - Что? Сотрясение явно было, и соображаешь туго… У нас – значит на Земле, Джим. Вон посмотри, из посольства консультантов вызвали – а там вряд ли на каждую конкретную проблему профессионалы предусмотрены. Получается, наши инженеры даже в общих принципах не особо разбираются, раз хватаются за любую помощь. Да, правильно. «Либра» – земное название. Весы, равновесие, баланс… Но система сейсмологического контроля была разработана на Вулкане, и довольно давно. Она стала бесценным даром Земле, потому что позволила людям забыть о стихийных бедствиях тектонического происхождения. «Базы», ключевые элементы системы, возвели в сейсмоопасных зонах по всей планете, за исключением территорий, сохраненных в качестве неприкосновенных природных заповедников, где почти не строят жилья, а лазают одни туристы, полоумные ученые да двинутые патриоты родной экзотики вроде исландцев и камчадалов. Точно, ведь западное побережье Северной Америки тоже когда-то считалось зоной риска, и землетрясения тут случались довольно часто. Вспомнил теперь… Как действует «Либра», я, разумеется, и близко не знал. Да и не интересовался – зачем оно мне? Ну да, есть общеизвестные факты: как-то система ухитряется локально выравнивать температуру и плотность пород у границы Мохо и гасить конвективные потоки; как-то тут замешаны «холодные» эндоэнергетические реакции нуклеосинтеза, не нашедшие активного применения на Земле; как-то сверхплотные пакеты энергии преодолевают значительные расстояния, используя в качестве проводника естественные образования земной коры – достижение, ставшее отправной точкой множества новых исследований по беспроводной передаче электроэнергии высокой мощности… Словом, негусто. Но, похоже, выход за скромные пределы общеизвестных фактов представлялся затруднительным и для матерых зубров от науки. Как и в случае с Хризой, загвоздка таилась не в скрытности изобретателей, а в разнице подходов. И в мотивации. Недра нашей тихой планеты редко грозили цивилизации тотальным истреблением … А «Либра» – если мне не изменяет проснувшаяся память – никогда не давала осечек. - Черт, неужели система накрылась? И что, теперь где угодно тряхнуть может? - Официальной информации пока нет, и про разрушение станции в сети не сообщали… - Только кадеты в курсе. - Еще бы. Между прочим, мало кто верит, что вулканская технология вдруг дала сбой. Они же каждую мелочь предусматривают, перепроверяют по сто раз… и на Вулкане эта система работает уже, наверное, лет пятьсот. - Откуда тогда землетрясение? - Пес его знает. Диверсия. - Да ладно?! – вскинулся я. - Ну, вряд ли, конечно. Слухи ходят. Хотя в штабе не уверены, тоже комиссию выслали. Саммит на носу, помнишь? Возле Брюсселя станций «Либры» нет, но предельную дальность действия системы никто не мерил, а Европа маленькая. И космодромы в опасных зонах… Эй, ты куда? - С Хетлингом пообщаться. А ты передумал? - Прямо сейчас? – ужаснулся Ларри. – Может, подождем, пока они разойдутся? Надо признать, реакция его была в высшей степени оправдана – адмирала я засек у главного координационного пункта, над которым пульсировала пестрая голограмма, в разных аспектах отображающая схему базы, от внешних контуров до поатомного строения микроскопических, напоминающих паутинные нити термодатчиков. Компанию нашему ректору составляли: его блеклый заместитель (для солидности); вездесущая лейтенант Кьяччи (для порядка); обеспокоенный до повышенной потливости чин из муниципалитета, чья физиономия смахивала на скорбное рыло экъюнкского псевдоспрута; кряжистый седоватый орел-суперинтендант из Службы спасения; пара пыжившихся от собственной важности генштабистов при изрядных, судя по обращению, должностях (одного я вроде бы встречал во время визита главкома); и высокий, прямой как жердь тип, в котором вулканец опознавался уже по осанке. А поскольку адмирал Хетлинг, как я подозреваю, при общении с вулканцами невольно ощущал себя (наравне с большей частью разумных обитателей галактики) истеричным придурком то Спок здесь тоже был. Полагаю, исключительно в качестве группы поддержки – обычно коммандер избегал контактов с соплеменниками. Из своего хвойного убежища я отчетливо видел выражение его застывшего лица – эталонно-каменное, кажется, снежинка не растает, если упадет, – и оно мне решительно не нравилось. На самом-то деле вот почему я, держась в густо-зеленой тени туй, подобрался ближе, оставив ворчащего Маккоя в кильватере. - …нештатных ситуаций, транспорт будет на геосинхронной орбите через семьдесят две минуты. В случае сохранения настоящего режима работы монтаж основных конструкций займет, – вулканец, что разговаривал с Хетлингом, посмотрел на своего коллегу, занимавшего контрольный пост КЦУ, тот обозначил кивок еле приметным движением век, – не более двух часов. - Город искренне благодарен вам за помощь, посол, – страстно заверил муниципальный «псевдоспрут». – Ваше личное участие в операции значительно облегчило нам задачу, мы не смели предположить, что прикладная геофизика входит в круг ваших… профессиональных интересов. - Не входит, – холодно уточнил вулканец. – Но квалификация любого действительного члена Академии наук представляется достаточной, чтобы оказать содействие специалистам на первичном этапе восстановления базы. - Э-э. Да. Конечно. Но… саммит. Вы, наверное, были заняты… - Официальные мероприятия, предусмотренные программой, начнутся через четыре дня. - А. И правда… Тем не менее, большое спасибо. - В выражениях благодарности нет нужды. Вулкан высоко ценит партнерские отношения с цивилизацией Земли. Кроме того, если будут обнаружены свидетельства некорректной работы системы сейсмологического контроля, наше научное сообщество сочтет целесообразным взять на себя ответственность за случившееся. - Ах да… – засуетился чиновник, видимо, представлявший здесь оперативно созданную комиссию по ликвидации последствий чрезвычайного происшествия. – Что у нас с экспертизой? - Не проводили пока, – сердито отозвался спасатель, похоже, порядком раздосадованный необходимостью участвовать в каких-то скороспелых совещаниях вместо решения четко поставленных задач. – Некому и некогда с обломками возиться, все силы брошены на разбор завалов. Снимки со спутников и автономных сканеров показывают лишь физические повреждения от сейсмоударов. Что произошло непосредственно перед ними, неясно. На остальных базах начаты срочные проверки, мы подумываем о профилактическом отключении… - Отключение? Вы исходите из предположения, согласно которому сбой в работе станции стал непосредственной причиной катастрофы? – с доводящим до дрожи безразличием осведомился вулканец. Штабисты нехорошо переглянулись, суперинтендант мгновенно спутался. - Вы же сами сказали… - Что вследствие некоей аварии не были предотвращены разрушения и жертвы. Но версия о том, что именно авария повлекла за собой землетрясение, полностью необоснованна, поскольку любая неисправность в оборудовании ведет к немедленной блокировке системы. - Ну что вы, никто так не думает, – умиротворяющим тоном возразил чин из муниципалитета. – Просто крайне неудачное совпадение… - За всю историю земных сейсмологических наблюдений, – неожиданно вмешался Спок, – в данном регионе было лишь раз зафиксировано землетрясение аналогичной магнитуды. Ничто – от показаний типовых сейсмографов до поведения животных – до последней минуты не указывало на приближение катаклизма. Эффективность и надежность системы также не давала прежде повода для сомнений. Какова же вероятность совпадения? - Она, по меньшей мере, существует, – осторожно заметил генштабист. - Прошу прощения, адмирал, – произнес представитель посольства. Чудилось, с губ его вот-вот сорвутся морозные облачка. Прямой взгляд – элементарное проявление вежливости, принятое на Вулкане, но моему другу он и в нем отказывал, предпочитая обращаться к кому-нибудь другому. – Более важным вопросом, нежели подсчет вероятностей, мне представляются выводы, которые… коммандер намерен сделать из своих заявлений. - Я считаю, что, по ошибке или нет, но система сейсмологического контроля была использована в качестве прототипа тектонического оружия. - Тектонического оружия не существует, – изображая заученную непререкаемость инструктора, вздохнул второй штабист, пожилой андорианец с тусклой кожей серо-голубого оттенка. Черт, не флотская ли контрразведка часом?.. - Точнее, тектоническое оружие не разрабатывается в настоящее время, – поправил Спок. – Ни в пределах Федерации, ни на планетах неприсоединившихся миров. - А такое применение «Либры»… оно в принципе возможно? – с опаской уточнил Хетлинг. - Да. Достаточно отключить телеметрический комплекс, позволяющий автоматически рассчитать параметры энергетического пакета, изменить тип реакции и выбрать сейсмически нейтральную область в качестве зоны воздействия. «Достаточно». Ну да. Раз плюнуть… - Разве нет никакой специальной защиты? - Ни один вулканец не расценил бы идею о подобном использовании геологической техники как правдоподобную, – без тени сожаления известил посол – или кто он там? Ну вот не сволочь, а? Хетлинг – и тот беспокойно затоптался на месте, чего уж обо мне говорить? - И что нам делать? – взял быка за рога прагматик-спасатель. – Сворачивать проверки и охрану везде ставить? - Блокировать систему через правительственный или флотский спутник, как вы и планировали, – четко произнес коммандер. – На тот случай, если до сих пор мы являлись свидетелями форшоковой активности, перенести новую базу в глубь материка или в открытое море. Объявить тревогу по западному побережью континента. И эвакуировать город. Народ, включая и меня, культурно выражаясь, офигел. Обернулся даже молчаливый вулканец за пультом. - За-зачем? – оторопело заикнулся чиновник. – Толчки ведь пошли на спад. - Энергетический всплеск в зоне воздействия способен остановить землетрясение и, теоретически, вызвать его. Но ни в коем случае не контролировать. Экстраполяция данных, получаемых на протяжении землетрясения, по результатам наблюдений за многолетним штатным функционированием системы дает слишком большую погрешность. Даже если точка срабатывания пакета была указана с точностью до секунды, нельзя гарантировать совпадения гипоцентра с этой точкой. Сводная шкала Юбера-Сейллика бесполезна, поскольку модификация пакета была осуществлена произвольно. Представляется логичным предположить, что его плотность также не подвергалась коррекции в соответствии с геологическими характеристиками заданного маршрута. Следовательно, энергия распределялась хаотично, и в результате взрыва сгустки обогащенной кваронной плазмы могли переместиться на значительные расстояния. При попадании субстанции в подходящую среду возможно появление новых гипоцентров, которые в свою очередь способны привести к новым, не менее разрушительным ударам. - Типовые сейсмографы и датчики близлежащих станций ничего похожего не зафиксировали, – возразил суперинтендант. - Они не рассчитаны на задачи такого рода. - А как же… в общем, раз энергетический пакет уже сработал, масса рабочего тела должна была уменьшиться, верно? И сильные удары маловероятны? Хуже не будет… Да куда уж хуже… Согласно первичным сводкам, размещенным в сети, ударной волной разнесло или серьезно повредило примерно четверть городских построек. Целую четверть! Мы покорили космос, заселили безжизненные пустоши, терраформировали Венеру и Марс, научились гасить и зажигать звезды, творить материю из мнимой пустоты… неужели мы абсолютно бессильны, когда на короткий миг просыпается наша родная Земля? Порой меня посещает ощущение, что человеческий – да, будем откровенны, и не только человеческий – разум по-прежнему чересчур груб и примитивен для досконального познания тончайшего окружающего мира. Та же кваронная плазма, к примеру… Забавная вещь, какое-то энное агрегатное состояние. В подробности я не вникал, но помню, что она вроде бы есть, а вроде бы ее и нет. А есть она уже в другом месте и времени. Научные перспективы невообразимы – ну и что? Тормознуть землетрясение мы с ее помощью можем, а зажечь лампу в соседней комнате – черта лысого. Не микроскоп и гвозди, конечно, но типа того… - Для вещества класса кваронной плазмы масса как физическая характеристика не имеет особого значения. Куда важнее плотность местных осадочных пород. Спасатель задумался – по-моему, его разобрал азарт. Чиновник же выпал в местные осадочные породы окончательно – он почти смирился с тем, что в пределах его юрисдикции вместо цветущего мегаполиса очутилась зона стихийного бедствия, но к дальнейшему превращению Сан-Франциско в грандиозных размеров дымящийся котлован был точно не готов. Зато наш ректор выглядел так, будто снова угодил за орудийный пульт «Дестини»… я бы сказал, целеустремленно. - Безопасность столь значительного количества людей несомненно требует тщательного рассмотрения каждой гипотезы, – изрек в затихшее пространство старший вулканец. – Но следует отметить, что история изучения данного состояния вещества не знает случаев непроизвольной детонации кваронной плазмы в природных или лабораторных условиях. - Как не существует и официально задокументированных свидетельств эксперимента по обращению эндоэнергетической реакции, заложенной в структуре вещества, – бросил Спок. - Если допустить, что катаклизм действительно имеет техногенные причины, разумнее предположить, что в его основе лежит нормальная реакция, также приведшая к разнице температур. - У стандартного пакета не хватит мощности на «холодную» реакцию, способную спровоцировать землетрясение при отсутствии естественных предпосылок. – Слова сталкивались в воздухе и со стеклянным звоном разбивались вдребезги. - Обращение эндоэнергетической реакции невозможно. Тем более при помощи оборудования базы сейсмического контроля. Черт, меня почти пугала эта сцена. Здесь, в Академии, не было никого, кого я хотя бы с натяжкой мог зачислить Споку в соперники. И уж наверняка никого, кому бы он позволил так… тянуть из себя жилы. - Простите, джентльмены… – робко приблизилась женщина, на манер щита прижимавшая к груди планшет. – Мне известно, как ученые относятся «военно-полевым» исследованиям… но я, кажется, слышала, что обращение реакции удалось теоретически обосновать на каком-то корабле… на «Колумбе» или что-то вроде того. Оборудование галактического крейсера не особенно отличается от оборудования базы… Ректор насторожился. Прочие, однако, не придали ее словам особого значения. - Ну, мисс… – с интонациями доброго терпеливого дядюшки хмыкнул тот штабист (или контрразведчик?), что походил на землянина. – Я все-таки служил в Техническом корпусе и, смею надеяться, представляю суть проблемы. Если кто и может справиться с подобной задачей, то такие люди не работают на геоэкспериментальных станциях и диверсиями точно не занимаются. Все больше – по исследовательским центрам, по ученым советам… И потом – теория… – Он снисходительно пожал плечами, вынудив женщину смущенно ретироваться. - Адмирал Хетлинг, – напомнил о себе посол. – Я полагаю, мнение… вашего офицера обусловлено избыточной эмоциональной реакцией на произошедшее. Насколько мне известно, среди людей подобное мировосприятие порой может быть расценено позитивно, как свидетельство глубокой личной заинтересованности в общественно важных вопросах, однако в критических ситуациях оно крайне редко ведет к конструктивным решениям. Я не сдержался. Я, верно, нарушил уйму правил – от положений Устава до простейших норм этикета. Без спросу влез в разговор, не проявил уважения к незнакомым людям, чье положение намного превышало мое, не обратился за разрешением к старшему по званию, не поздоровался, не назвал себя… Мне было наплевать. Я чувствовал, насколько паршиво сейчас моему другу… Распихав локтями озадаченных штабистов, я пробрался вперед и внаглую сцапал Спока за плечо, пожалуй, сжав пальцы крепче, чем того требовало обычное привлечение внимания. - Извините, коммандер, сэр! Капитан Пайк просил срочно вас найти! – выпалил я, укрывшись за излюбленной личиной исступленного служебного рвения, граничащего со слабоумием. – Очень срочно! Там что-то очень важное… – Куда вставить слово «очень» третий раз, я не сообразил, но понадеялся, что энтузиазма хватит с лихвой. Он не дернулся, не вздрогнул даже, и мышцы почти не напряглись под моей ладонью – это я считал своим личным достижением, поводом для гордости. Ждал, правда, чего угодно – выговора, замечания, предложения убраться подальше… Неважно. Я просто хотел напомнить, что мир велик, а тех, кого ничуть не волнует чистота крови, – до ужаса много. Ну… один, как минимум. Не так мало, разве ошибаюсь?.. Впрочем, штатские (уж извините, спасателей и гражданскую полицию я за настоящие войска не больно-то держу, тут мы с десантниками и гвардейцами из внутренних войск полностью солидарны), очевидно, приняли мое сумбурное вторжение как должное. Обстоятельства располагали – да и видок у меня был… соответствовал, в общем, рабочему моменту в отличие от банального вызова через коммуникатор. Тьфу, никакой романтики!.. Штабистов не интересовали ни курсанты, ни, по большому счету, стихийные бедствия – с тех пор как дискуссия съехала с диверсионной тематики, они явно заскучали. Кьяччи и Звягинцев давно привыкли ко мне, а ректор… знаете, я иногда опасаюсь преуменьшить, когда говорю, что наш ректор все понимает. Вынужден признать, то же самое во многом относилось к остроухому упырю-дипломату. Конечно, моих удивительных талантов не хватило, чтобы шокировать или хотя бы вывести из равновесия ледяную скульптуру, живой сталагмит, но само стремление от него вряд ли укрылось. И пусть!.. Равнодушный черный взгляд чиркнул по моей фигуре с брезгливой беглостью – «Ты ничего не понимаешь, землянин…» – и, боюсь, роли я до конца не выдержал, ответив вызовом вместо притворной тупой исполнительности. Хм… его лицо могло показаться приятным, если бы выражение глаз хоть чуть-чуть оживляло чеканные, словно по серебру вытравленные черты. Но нет, вечно они… будто смотрят из сумерек – которые сами зачем-то для себя создали. Я и раньше с пеной у рта готов был доказывать, что только слепой не отличит Спока от настоящего вулканца, а теперь, вблизи изучая оттенок радужки, словно отливающей черешневым глянцем в медовом свете заката, жесткую линию подбородка, надменную посадку головы, в точности повторяющую… ой, бли-и-ин… твою ж налево, ну я и кретин, не хватило мозгов догадаться… Зараза!.. - Вы позволите, адмирал? – вывел меня из ступора ровный голос Спока. – Не думаю, что в моем дальнейшем присутствии есть необходимость… - Как пожелаете, – без особой охоты, а потому резковато откликнулся взвинченный Хетлинг. Я замешкался – ожидал, повторюсь, чего угодно, но не того, что коммандер преспокойно уйдет со мной, – и сильная рука со знакомой, тщательно выверенной осторожностью подтолкнула меня в спину. Больше он – я надеюсь, я хочу верить! – не искал ничьего взгляда… Глава 6. - Что случилось? - Уйма всего! Полгорода снесло землетрясением, ты не в курсе? – Хе, и кто вечно твердит, что я задаю вопросы некорректно? - Что случилось с тобой? – уточнил Спок, проигнорировав мою выходку. Я спешно прикусил язык. Он, черт возьми, беспокоился за меня. Не хватало еще указывать на разного рода… дефекты мышления, бл-лин. И так вон… - Со мной… все нормально. Правда. Я был у космопорта, когда… в общем… но уже все нормально. – Мда, искусство диалога всегда оставалось моей сильной стороной… или кто-то против? - Тогда зачем ты вмешался? Если твоя точка зрения расходилась с заявленными ранее, никто не помешал бы тебе выдвинуть собственное предложение, разумеется, при условии достаточной аргументации. Было совершенно необязательно демонстрировать несогласие столь спорным образом и тем более вводить в заблуждение адмирала Хетлинга. - Чего? – я недоуменно сморгнул. – Какое несогласие? Какое, к дьяволу, предложение?! Думаешь, меня волнует, кто из вас… – я, руководствуясь иллюстративными соображениями, ткнул кулаком в направлении набережной, заслоненной рядами туй, – …прав насчет нового землетрясения? Да мне на… н-ну, то есть, проблема серьезная, конечно, но, надеюсь, тут как-нибудь без меня разберутся. Я хотел дать тебе повод сбежать оттуда! Оу… зря я… Определенно зря… - Просто… – я ощутил настоятельную потребность оправдаться, что со мной крайне редко бывает. Плохой признак. – Ну не смог я промолчать! С какой стати этот… твой… короче, почему он так поступает?! - Все высказывания моего отца были продиктованы… - Скажешь «логикой», убью! Так ведь нельзя! Такое чувство, что он смотрит на тебя словно… словно на пустое место, а ты!.. Ты ведешь себя… черт, да точно так же! Но если ты намерен прикидываться, будто тебе все равно, то я уж точно не собираюсь! - Я не прикидываюсь. - Ага, а то я не вижу! - Это тебя не касается. Надо же. Спок сотни раз намекал или напрямую указывал на мою запальчивость, несобранность, дурное поведение, самонадеянность, легкомысленное отношение к учебе, авантюризм… на многое другое. Но никогда прежде ему не удавалось зацепить меня настолько сильно, как сейчас, – короткой и по сути безобидной фразой, произнесенной абсолютно нейтральным тоном… который, признаться, донельзя меня раздражал. - Касается, – мрачно заявил я, неприятно удивленный эффектом. Проклятье, не догадывался, что до сих пор способен всерьез огорчаться из пустяков… пустяков… ну да, пустяк – а разве нет?.. – Может, только меня и касается. Коммандер молча уставился куда-то в безбрежную даль – значит, конец, отбой, пора заткнуться. Он находит полемику бесперспективной. И усталая злость вспыхнула, как пламя на еле тлеющих углях. - Не отворачивайся от меня! Я едва задел его – буквально кончиками пальцев скользнул по точеной скуле, заставляя повернуть голову и заглянуть мне в лицо. Я не хотел грубости и честно старался свести контакт к минимуму. Сам с трудом терпел, когда так делал Ларри… или какой-нибудь козел, претендовавший на благосклонность моей матери. Потому и… ну… вы мое-то состояние представьте: он справился бы, я уверен, справился – и благополучно превратил бы непрошенное чувство в окровавленный лоскут, распяленный на лабораторном столе. А вдруг… вдруг на эту ничтожную частичку станет меньше его любовь к Нийоте? Ироничная снисходительность, которую вызывали запальчивые высказывания Боунса? Или признательность капитану Пайку? Или… привязанность ко мне? Эгоист я, да?.. Но я не хотел бы видеть его статуей из живого льда… пока он ею и не был. Руку до локтя будто прошило электрическим разрядом… впрочем, допускаю, что мне почудилось – молний хватало в его глазах, почерневших и жутковато застывших. На протяжении целого мгновения, долгого и тягучего, я ничуть не сомневался – если и не убьет, то изувечит порядочно. Бессмысленного упрямства еле хватило, чтобы не дернуться, как недавно Миллер. К счастью, вулканский самоконтроль позволял перехватить нейронный сигнал на полпути… Спок отступил на шаг, машинально вскидывая ладонь в отвращающем, разделяющем нас жесте. - Извини… – выдавил я. – Я… я думал, будет… - Нет, – выдохнул он. – Ничего. Непосредственность реакций… ты был искренен… я понимаю, я могу это понять… – проговорил настойчиво, точно мантру. Посмотрел на меня, уже спокойнее. Я окончательно смешался. - Я, честно, не хотел… – Какая бестолочь смеет воображать, будто людям проще уживаться с их эмоциональными реакциями? – Но нельзя же… Что, прикажешь мне просто стоять, когда… когда тебя… тебе… - Информация, как результат когнитивной деятельности, может корректировать дальнейшее поведение, но не обладает способностью оказывать непосредственное влияние на физическое или психическое состояние личности. Это слова… Слова вечно тащат за собой что-то лишнее помимо звука, смысла и чувства. Есть ортодоксальные религии, которые призывают пренебрегать собственной телесной оболочкой в силу ее животной нечистоты, привязанности к грязному вещественному миру. Слова иногда немножко похожи на плоть – к выраженной мысли подсознательно пристегивается какая-то подспудная… неловкость. Будто бы недосказанность способна изменить суть… Проклятье, кажется, я начинаю понимать вулканское отношение ко лжи – но вряд ли рассудком… «Я не выношу, когда тебе плохо». «Ты заблуждаешься. Я – ничего – не чувствую». «Неправда. Пока мы живы – неправда!» - Знаешь, я вдруг подумал, – заторопился я, скрывая сконфуженность, – твой отец, он ведь специально примчался сюда. В жизни не поверю, что в посольстве не нашли кого отправить последить за монтажом какой-то идиотской станции! Он хотел тебя увидеть… убедиться, что ты… ну… в порядке. - Ты напрасно приписываешь моему отцу лишенную малейших оснований сентиментальность. - Лишенную оснований?! Ни хрена себе! Ты ему что, посторонний? - Я разочаровал его, – равнодушно пояснил Спок, надо полагать, живописуя личным примером сомнительный тезис о незлобивой сущности информации. Я бы поспорил, конечно, но я проиграю спор. Сведу по обыкновению к «иррациональным понятиям». – Он никогда не ожидал от меня слишком многого, уже в силу физиологических особенностей, но я все равно его разочаровал. Этого достаточно, чтобы избавится от навязанных традицией условных поведенческих рефлексов. - Нет, – рьяно возразил я, чуть ли не впервые ощущая себя мудрым и опытным… взрослым. Как Ларри, например. – Ты ошибаешься. Вы оба. Вы чего-то друг другу недообъяснили, вот в чем проблема. Ты… ты убедил себя в том, что твой отец… ну, не мог же он напрямую такое сказать, верно? Или… – зубы завязли в словах, обнаружив мерзостный привкус. – Или что? Да ладно?.. - Тебе следует присоединиться к остальным курсантам, – мягко напомнил Спок. - Тогда… тогда, знаешь… Если уж на то пошло… раз философия вулканцев основана на подавлении эмоций, значит, ты в куда большей степени вулканец, чем твой отец. Потому что ему и подавлять-то нечего! - Любопытный софизм. Однако вряд ли мой отец оценил бы его по достоинству. Я несмело улыбнулся. На ответ, разумеется, не рассчитывал – но чувствовал его сердцем. Клянусь, они совершают чудовищную ошибку, уравнивая эмоции и клея на них единый ярлык. Радость и счастье… задушить их гораздо проще, чем агрессию и отчаяние… Никогда… Да верно, мой друг никогда не будет походить на прочих вулканцев. И слава богу, вот что я вам скажу… Хе, а с Долиной Гейзеров нас явно норовила разлучить сама судьба! Стоило мне сдвинуться с места, как взволнованный голос адмирала Хетлинга, окликающий Спока, отбил всякую охоту выполнять приказ. Естественно, я притворился, будто никуда не собирался идти, – подумаешь, отставил ногу, приставил. Затекли конечности, размяться приспичило! Не нужны зрители – гоните вслух! Тут рядышком, кстати, очень густые заросли… Звягинцев, правда, постоянно выцеливал меня зрачками-мушками, ослепительно черными пятнышками на бледно-бледно-сером, точно растрескавшиеся стеклышки, фоне, но к расстрелу без санкции Хетлинга не приступал. А ректор, кажется, успел мысленно прикинуть плотность здешнего кустарника – или привык, что коммандер Спок то и дело таскает с собой кого-то вроде… вестового. Сам вон тоже при компании… - Я полагаю, проблема, беспокоившая капитана Пайка, уже разрешена? – скептически осведомился Хетлинг. Впрочем, всерьез цепляться к моим глупостям он не стал, очевидно, имелась закавыка поважнее. – Где сейчас ваш командир? - В окружном управлении Службы спасения, сэр. - Хм, вот как… Слушайте, коммандер. – Ректор медлил, скрывая неуверенность за отрывистым тоном, мало свойственным ему. – Это ведь был не «Колумб», а «Магеллан», верно? Ваш «Магеллан»? - Так точно, сэр. - Ну конечно. Я даже спрашивать боюсь, зачем на борту корабля понадобились опыты с кваронной плазмой. - Ситуация диктовала необходимость поиска принципиально нового вида мобильного энергоносителя, чья мощность и проводимость превышает… - Господи! Лучше скажите честно, что с ней происходит… при трансформации? - Обращение заложенной реакции возможно, сэр. И в данном случае вещество может сдетонировать. На «Магеллане» процесс пришлось остановить в целях соблюдения норм безопасности, поэтому правомерно считать, что решение проблемы осталось на теоретическом уровне. - Почему же вы сразу не сказали? - А толку-то распространяться? – презрительно фыркнул я, самому себе клятвенно обещавший не разевать лишний раз рта при командирах, тем паче для озвучивания столь хамских мыслей. – Чтобы услышать, насколько нехарактерно для вулканцев построение умозаключений, основанных на итогах незавершенных экспериментов, проводимых в неподходящих условиях? – И, с опозданием припомнив Устав, щедро добавил: – Адмирал, сэр. Звягинцев вдумчиво рассматривал меня, словно изучая сыр с плесенью, – мол, так оно и должно быть или производственная линия где-то дала сбой? Я сожалел, что не умею краснеть по заказу. - Рабочие записи существуют? – Ректор, молодец, на пустяки не отвлекался. - Практически полностью были уничтожены в ходе эксперимента. Вместе с носителями. - Потрясающе… Свидетельствовать кто-нибудь может? Кто-нибудь, кто разбирается в вопросе… хотя бы близко к вашему уровню? - Монтгомери Скотт, – твердо ответил коммандер. - Да неужели?! – почему-то взъерепенился Хетлинг. – Простите, коммандер, а не вам ли пришлось гасить пятый разгонный блок тахионного циклотрона?! - Я выполнял приказ. Возможно, мы помешали осуществлению одного из крупнейших открытий цивилизации. - Скорее уж катастрофы галактического масштаба! Так или иначе, вы тогда получили благодарность от командира, а секретарь Югай – грандиозный нагоняй от начальства. Вдобавок он уверен, что до сих пор остается секретарем именно из-за этого инцидента, хотя лично вымарал треть годовой программы СТЦ. Он нас такими темпами с порога взашей погонит… – Адмирал сердито хлопнул по бедру. – И как я должен поступить? Что мне прикажете делать с подобной информацией? Что намерен делать ваш капитан? Ответа не последовало, а точнее, последовал недвусмысленный отказ отвечать – на диво идиотская альтернатива лжи для тех, кто лжи не переносит. Дело не в секретности, какой уж там секрет… Дело в этике. Адмирал интересовался планами непосредственного начальника, положение двусмысленное… - Коммандер, – неприятным голосом оборвал паузу Звягинцев, – у меня складывается впечатление, что вы вспоминаете, как выглядят нашивки Инспекционной службы. Ого! Я, признаться, чуточку прибалдел. О нет, это была ни хрена не угроза! Вице-адмирал, въедливый, как кислота, поборник дисциплины, обиделся на подозрения в доносительстве! И кому – родной Инспекционной службе, Тревиса на него нет! Я вытаращился на Звягинцева с наигранным щенячьим восторгом. Уловил тот юмор или нет, но скривился очень натурально. - Академия – часть Звездного Флота, – сдержанно заметил ректор, и в сдержанности его мне померещилась печаль. – О чем служащие оперативных подразделений склонны забывать. Вы не так давно учились у меня, мистер Спок, чтобы пасть жертвой предубеждений… Держать экзамен перед учителем – занятие невеселое. Перед учеником же – невыносимое. Особенно когда меркой становятся не сектора альфа-квадранта, а честь и доверие… Передо мной, как всегда не вовремя, открылась очередная пугающая грань того будущего, к которому я рвался… не опрометчиво ли? Я ведь не обращусь в беспечного странника среди звезд, нет. Мне придется командовать людьми – пусть поначалу десятком-другим, но придется. Что я сделаю, если кто-то из них, честный, преданный, глядя оценивающе и пытливо, промолчит в ответ на мой вопрос? Не из нахальства, невежества или опаски – попросту не удостоив… И что Хетлинг сделает?.. Отдаст прямой приказ? Замнет щекотливую тему? Притворится, будто ничего не заметил. Боже, я на его месте сквозь землю провалюсь!.. - Капитан Пайк, – решился наконец вулканец, – во многом разделяет ваше замешательство, сэр. Он намерен в любом случае обнародовать информацию, хотя и сознает, что без официальных подтверждений население вряд ли воспримет опасность всерьез. Кроме того, капитан считает, что органы местного самоуправления не станут перестраховываться, объявляя эвакуацию до получения четких доказательств. - Да, правильно. Из-за саммита… Разводить паникерство перед лицом союзников, еще бы… - Вы практически дословно повторили его формулировку. - За дезинформацию легко поплатиться должностью. Потенциальная возможность новых землетрясений не является гарантией, не так ли? - Капитан трезво оценивает последствия. Хетлинг издал вымученный смешок. - Но… о, дьявол… он вам верит, да? - Да, сэр. - Хорошо. Последний вопрос, коммандер. Насколько я понял, технология очень сложна. Каковы шансы, что процесс был воспроизведен в результате ошибки… или преступного замысла? - Адмирал, сэр, сложность технологии обусловлена прежде всего отсутствием достоверной информации о поведении кваронной плазмы при… нетривиальном применении последней. - Нетривиальном? То есть в качестве взрывчатки? Или детонатора для тектонического оружия? Я вас умоляю, коммандер, как можно пренебрегать основополагающим аспектом изучения? Это же первое, что в голову приходит… Кристально ясный взгляд Спока подействовал на ректора наподобие прохладного душа. Прохладного – вплоть до нуля по Кельвину. На адмирала, видимо, обрушился полный груз ответственности за моральную деградацию человечества. - Хорошо, допустим, – сдался Хетлинг. – Продолжайте, прошу. - Кваронная плазма разрабатывалась как идеальная среда для реакций «холодного» нуклеосинтеза. Опровержение данного постулата требует пересмотра части параметров Большой Стандартной модели. Сэр, такой пересмотр без веских оснований… для ученых это… психологически сложно. - Ясно. Зато, очевидно, проще простого для вас и Монтгомери Скотта. Значит, «Либре» не хватило защиты от гения и от дурака, который не подозревает, что реакцию нельзя обратить… Что ж, дураков много… Несколько секунд ректор сосредоточенно хмурился, будто подсчитывая ангелов на кончике собственного носа. После же… - Спасатели реквизировали у нас большую часть транспортных средств. Капитан Пайк позволит отправить в Академию свободные шаттлы с «Энтерпрайза»? - Так точно, сэр. Связаться с остальными кораблями на рейде? - Да, но… не поднимая шума. - Есть, сэр. - Выполняйте. Собираться у ангаров опасно, пусть пилоты садятся на свободный стадион. Я извещу кадетов и инструкторов. – В сопровождении неодобрительно кусавшего губы заместителя ректор двинулся было прочь по пустынной сумрачной аллее, тихо и настойчиво наговаривая что-то в коммуникатор. Ага, разбежался… Не представляю, где носило Маккоя, пока мы предавались сейсмологическим изысканиям, но своего часа он дождался, прищучив отбившуюся от чиновной «стаи» вожделенную «дичь». Робкая свита Ларри, состоящая из десяти-пятнадцати сбившихся в кучу курсантов, и то смотрелась единым несокрушимым монолитом. Ну, или… пыталась смотреться. - Что происходит? – с опасной участливостью поинтересовался ректор. Судить по виду – он начал мечтать о скорейшем начале нового землетрясения. Пока – в размытой формулировке «А провалитесь вы все!..» - Адмирал Хетлинг, сэр, – от возмущения голос Ларри звенел перекаленным металлом, – это правда, что Академия не планирует оказывать помощь городским службам? Что вы объявите эвакуацию? Чудненько. Откуда, черт подери, откуда они пронюхали о решении, еще толком не принятом?! Ну да, коллективное бессознательное кадетов в действии… норма по нашим меркам. - Какую эва… – поперхнулся адмирал, которому и командование редко предъявляло претензии в столь ультимативном тоне. Однако педагог покуда брал верх над офицером, и Хетлинг не пожелал нагнетать обстановку. – При получении соответствующих распоряжений Звездный Флот немедленно… - Я говорю не о Звездном Флоте! – перебил – ушам не верю, перебил! – Ларри ректора Академии. Я мысленно застонал. Черт, надо бежать, надо заставить его умолкнуть, но как?! Я острил и смеялся, я сам отнюдь не грешил доскональным соблюдением субординации, но в страшном сне допустить не мог, что Маккой в действительности хоть на секунду пренебрежет уважением, который мы априори испытываем… тупо обязаны испытывать к старшим по званию! Так положено, они – наши командиры! А Фрэнк Хетлинг… черт, курсанты ценили и любили его! Удивление заставило меня буквально остолбенеть. И потом – что бы я сказал? Что сделал бы – да, можно прикинуть… только вот здесь не матч по хайболу, кулаки не выручат, а нужные слова не приходили. С острой унизительной горечью я убедился, что мне нечего противопоставить его неудобной, неприглядной, убийственно откровенной истине. И если… если я, пускай и на манер сомнамбулы, выйду вперед… то не поручусь, на чьей стороне очнусь в итоге. Мне прежде не доводилось предавать близких ради их же блага… или предавать их цели, стремления, принципы… А Боунс, подумалось внезапно, не сомневался бы, какую сторону принять. И Спок тоже… «Он всегда будет желать тебе добра… против твоей воли и вопреки здравому смыслу… даже сейчас на это способны немногие». Признайся, коммандер, ты имел в виду себя?.. Звучит бредово, но слов не находил и Хетлинг! Чутье и опыт отчетливо показывали адмиралу, что он безоружен перед своим противником. Власти непременно нужны инструменты: слепой авторитет, писаные законы, щедрые обещания, страх – и не срабатывало ничего. Увы, он схлестнулся не с мальчишкой, грезящим единственно о полетах к звездам… - Сэр, вы представляете, сколько компетентных специалистов в области медицины катастроф насчитывается в Калифорнии? Или на всем Западе? Сколько их успеет прибыть вовремя? Большую часть выпускников мединститутов забирают колонии и Звездный Флот! Здесь, в Академии… - Молчать, – угадав обескураженность Хетлинга, тихо и грозно бросил Звягинцев – будто зловеще щелкнул переключатель режимов на фазере. Безотказное средство, от которого спина у напортачивших курсантов заранее покрывалась мурашками. В основном потому, что придирчивый аврелианец в отличие от Тревиса никогда не свирепствовал понапрасну. – Вы забываетесь, кадет. Адмирал не обязан отчитываться перед вами. Он принимает во внимание стрессовую ситуацию и не требует применения штрафных санкций, но лишь при условии, что вы незамедлительно проследуете туда, где учащимся предписано находиться согласно последним распоряжениям. - Мы… вы должны как минимум послать запрос в муниципалитет и Службу спасения, – хрипло выговорил Ларри, с трудом разжимая зубы. Его броня трещала и разваливалась на куски, и мир вокруг сузился, словно ловушка, словно световое пятно прожектора, а за его пределами вращался с перемалывающей скоростью… но что страшного могло случиться с человеком, который сам отчего-то казался неколебимой осью этого мира? Я не помнил за ним такой силы… такого ясного света, и Спок пристально смотрел на моего друга со странной… тоской? - Должны? – издевательски повторил вице-адмирал, однако ректор уже в достаточной мере овладел собой. - Исполняйте приказ, – со спокойным напором велел он. – Вы давали присягу, вы – будущий офицер… - Я врач! Есть клятва, которую я давал раньше вашей присяги. Пока я не буду уверен, что моя помощь никому не нужна… - Прекрасно! – рявкнул Хетлинг. – Поступайте как вам угодно. И вы, и ваши товарищи. Я не намерен разбираться с чьими-то капризами, обстановка не располагает. Но учтите, Академия – на военном положении, и нарушение приказа карается в лучшем случае немедленным исключением! Сердце громко стукнуло… раз… и другой… - Да пожалуйста, – процедил Ларри. Адмирал прошел мимо него, сердито пожимая плечами. Я стоял точно оглушенный громовым раскатом – много! слишком много для меня! Падение, удар, мертвецы… Зонга, Миллер, Мик… кудрявый мальчик с боевым фазером… развалины, трусливая тупость чиновников, нависшая над городом новая опасность, капитан Пайк, рискующий званием… и вдобавок моего друга выгнали из Академии! По-настоящему! Голова противно закружилась… У меня контузия, Боунс так сказал… вдруг он больше ничего никогда мне не скажет?.. - Ларри! – сбросив оцепенение, завопил я, и тот обернулся, нервно и стремительно… неужели действительно до сих пор не замечал ничего вокруг? – Ты спятил?! Ты что творишь? - Так надо. - Что за бред?! Кому надо?! Слушай, давай я передам адмиралу, что ты… сожалеешь, что случайно ляпнул… в смысле, не подумал… – Я просительно глянул на аллею, но Хетлинг с помощником уже скрылись из виду. – Он простит, обязательно! Если ты останешься, он и не вспомнит! - Я не могу остаться, Джим! Просто не могу! Так нельзя, это все дешевое лицемерие, разве ты не видишь? Ждать приказов, вмешиваться, не вмешиваться, высчитывать рентабельность, беречь солдат… Звучит красиво, но для чего? Чтобы потом эффектнее демонстрировать силу неприсоединившимся мирам? Или разгонять облака перед саммитом? Для этого нужен Звездный Флот? А людям помощь нужна здесь и сейчас – именно так всегда бывает. Не только абстрактная военная мощь и отбитые у кого-то там астероиды! Нельзя решать, какие задачи слишком мелкие, а какие в самый раз, чужие жизни на вес не меряют! - Ты ошибаешься! Никто и не меряет… Но что могут звездолетчики против землетрясения? - Хотя бы то, что я намерен сделать. Прости, Джим. - Нет! Погоди, не надо. Будут новые удары! Там опасно! - Не опаснее, чем везде. - Ты… ты слишком легко собираешься избавиться от меня, ясно! Если уйдешь, я тоже… - Хватит. Не веди себя как ребенок. Ты создан для Флота… может, сумеешь что-нибудь исправить. - Не собираюсь я ничего исправлять! Учти, не прекратишь дурить – я подаю рапорт… - Коммандер! – с веселым ожесточением окликнул Ларри. – Хоть вы помешайте ему исковеркать себе жизнь, ладно? - Вы поступаете нелогично, доктор, – тихо произнес вулканец. - Мне показалось, или мы впервые в жизни вкладываем в эти слова одинаковый смысл? – натянуто рассмеялся Боунс. – Пусти, Джим. - Черта с два! - Ты ничего так не добьешься, – с оскорбительно бережной властностью отстраняя меня, заметил Спок. Ларри медлил, будто хотел сказать что-то и одновременно боялся лишний раз встретиться со мной взглядом, а потом быстрым шагом направился к ожидавшим неподалеку курсантам. Я видел, что среди них нет единого мнения, видел, как пятеро или семеро поторопились скрыться при последних словах адмирала… зато прочие не дрогнули, а я… я бы, наверное, хотел, чтобы он остался совершенно один. Со своими нелепыми идеями! Идеалист, упрямый придурок… предатель! Я был не прав, знаю, нельзя так… Но я стоял столбом, трясясь от бессильного гнева – на себя, на всех, на целый мир! – а уж до полного исступления доводило понимание того, что мне теперь и пыжиться смысла нет. Не позволят. Дьявол!!! Мне! Просто! Не позволят! Садовая зелень расплылась в туманное пятно… - Джим? - Все норм… нормально. Я должен его догнать… - Ты должен отправиться на второе поле и покинуть территорию при первой представившейся возможности. - Нет! Я не могу! Ларри, вдруг он… - Ты должен. Обещай, что улетишь. - Да ладно! Думаешь, Хетлинг реально спровадит нас отсюда? Втихаря? Всю ораву? - Обещай. Иначе мне придется отвести тебя туда. Или… - Ну что, что?! - Забрать на «Энтерпрайз». Перед глазами вспыхнул багровый огонь, ноги едва не подкосились от настолько подлого удара. А как мне жить потом?.. Как показаться перед сокурсниками?.. - Ты этого не сделаешь. – Господи, я ведь вот-вот второго друга потеряю… - Не вынуждай меня. - Хорошо… я обещаю, – выговорил я еле ворочавшимся языком. Но когда суматошное мерцание телепортационного перехода заклубилось вокруг него, крикнул пронзительно: – Ты еще попробуй Нийоте такое предложить!.. Ругал себя после? Ну да, да… Только случившегося не повернуть вспять… Дальше я плелся к Долине Гейзеров, не задерживаясь нигде, – настроение пропало напрочь. Раз только свернул с дорожки, заслышав голоса Хетлинга и Звягинцева, то ли возвращавшихся на стройплощадку, то ли отлавливающих по парку кого-то из подчиненных. Любопытство заело. Интересно, не пристрелит ли меня ректор, если я выскочу наперерез и потребую… э-э-э… попрошу перевести в милую шутку закидоны медицинского факультета? - …для начала в Неваду, пока все не выяснится. И достаточно близко, и глаза штабу мозолить не придется. В корпуса не отпускать, никаких личных вещей не брать – необходимым обеспечим. А там посмотрим. Если возвращаться будет некуда, есть «Виктория», зря ее, что ли, к нам приписали? Часть примет лагерь на Таймыре. Свяжемся со Звездным – у них полно исследовательских баз, потеснятся. Центр переподготовки научных кадров, судостроительные заводы… тоже вариант. Теперь проблема лишь с транспортом… - Адмирал, сэр! Самоуправства не одобрят ни штаб, ни местные власти – тем более перед саммитом. Академия подчиняется командованию Звездного Флота, а штаб наверняка прикажет задействовать курсантов на спасательных работах – тот медик в чем-то был прав. При желании, несанкционированная эвакуация будет расценена как… - Какая эвакуация? У нас учебный план горит, мы его выполняем. Экзамены сдаются в обстановке, максимально приближенной к боевой. Проходят запланированные учения, экспресс-курсы общеобразовательных и смежных дисциплин, обмен опытом… Сам понимаешь, какую роль в наше время играют формальности. Видимость порядка в документации – уже полдела. - Врачей, техников и связистов со старших курсов в лагеря не отправляют, – сварливо буркнул заместитель. - А стоило бы, может, дури поубавится… Брось, Алек, ты же такой правильный, сообразишь, как оформить, – хитро рассмеялся Хетлинг. - Слушаюсь, мой капитан, – обреченно вздохнул Алексей Звягинцев, записной служака и редкостный сухарь, обращаясь, на минутку, к полному адмиралу, ректору Академии Звездного Флота. …Никто из кадетов не слышал истории целиком, однако каждый знал, что свой путь на борту «Дестини» аврелианец начал с тюремного карцера, а завершил на капитанском мостике… Причем, единственной общеизвестной сплетней «темные пятна» в биографии не исчерпывались. Уже годами позже, после тяжелейшего ранения в брюшную полость, Звягинцева мигом комиссовали из оперативных подразделений в части планетарного базирования. Есть, есть, на горе нам, какие-то идиотские врачебные писульки, запрещающие лицам, перенесшим «суперфаршировку», то есть целостную пересадку жизненно важных органов или полную регенерацию конечностей, служить на звездолетах, совершающих долгосрочные рейсы… По слухам, флотская контрразведка, менее щепетильная в вопросах буквы Устава ради духа оного, поспешила загрести ценный кадр, загибающийся от скуки и метамфедрина, в свой бездонный карман – и вроде бы осталась довольна. А потом секретная операция в системе Мо-Гига вышла из-под контроля, превратившись едва ли не в полномасштабные боевые действия… Но то, что не удалось боевым кораблям, взводам осоповцев и сонму ликвидаторов-одиночек, за три часа сделал адмирал Хетлинг, экстренно вызванный в «горячую точку» с Земли… Трудно вообразить, как развивались события впоследствии… лично я слабо верил в психическое кодирование, чистку памяти, условный смертный приговор и прочие бредни. Звучит чересчур примитивно, на мой вкус. Однако… ныне вице-адмирал Звягинцев был преподавателем Академии и заместителем ректора, безупречным командиром и лощеным джентльменом. Плохо переваривающим, как выяснилось, Инспекционную службу, под чьим крылом, как известно, и обретается контрразведка… Неисповедимы пути командования. – Хотя рисковать тебе я бы не советовал. - Напомни, когда ты вообще советовал мне рисковать? Мы должны любой ценой защитить детей, и я лично предпочитаю перестраховаться. - Нашел тоже детей. Да у них самих у половины дети… - Для меня все они дети. Мальчишки, девчонки… и уж на неведомых «спасательных работах» я их гробить не позволю, пока угроза нового землетрясения не исчезнет полностью. - Адмирал, – Звягинцев замялся. – Транспорт… Флаеры на базах Флота не используются – нерентабельно, и пока не известно, хватит ли прибывших шаттлов, а к помощи гражданских прибегать не следует – да и возможности у них нет. Кого тогда сперва… то есть в каком порядке… Бездна такта, неподдельно поразился я. Разумеется, вопрос всплыл бы непременно, но задавать его аккурат после того, как ректор прямо выразил свое отношение к воспитанникам… кошмар. - Необходимо сохранить новое, достойно подготовленное поколение офицеров Флота, – немного помолчав, очень отчетливо произнес Хетлинг, будто опасаясь неверно истолковать собственные слова. – Начинайте с выпускного курса, затем забирайте младших. Приглашенных абитуриентов, если успеем. Персонал остается здесь, я полагаю, кураторы справятся. - Да, сэр. Я бесшумно покинул наблюдательный пункт. Мне хватило… Выбор ректора был в корне неправильным. Если кого и называть детьми, то злосчастных абитуриентов-новобранцев. Они не давали присяги, не принимали пока никаких обязательств – дай бог, пару экзаменов успели сдать. Гражданские, чего уж там… А кадеты, тем более четвертый курс… Мы подряжались на смерть, мы к ней готовы – теоретически. Разве мы не должны умирать ради того, чтобы выжила горстка простых людей?.. Как можно было, выбирая между спасением мирных жителей и кадровой обеспеченностью Флота, склониться ко второму? Или… надо заглядывать вперед? В те дни, когда выжившие сегодня курсанты встанут на страже свободы и покоя сотен планет?.. Или на первом месте для Флота всегда должен стоять сам Флот? Почему жизни безвестных и бестолковых обывателей ценнее, чем жизни моих друзей, отличных храбрых ребят, почти профессионалов?.. Ох, Ларри, Ларри, твои моральные дилеммы чересчур сложны для меня… Поблизости раздавалось натужное гудение, по верхушкам деревьев гулял мощный рукотворный вихрь, сбивая листья. На разлинованные проплешины пустых стадионов садились шаттлы. Мое появление, к счастью, особого ажиотажа не вызвало. Руководитель нашего курса сделал пометку в планшете, подобно давешнему дежурному на «посту один», и усталым жестом отослал меня к остальным. Видимо, инструкторы получили распоряжение призвать своих подопечных к порядку, причем получили его в последние несколько минут – кадетов не стали бы долго мучить соблюдением строя, а я, намереваясь слиться с толпой, бродящей по спортплощадкам и беспокойно гомонящей на однообразной ноте, увидел относительно ровные прямоугольники и квадраты с самую малость расплывающимися границами. Нашел свою группу – Эрик торжественно похлопал по травмированному плечу и обругал за самоволку, повисли на шее три-четыре девчонки, включая Лауру, облегченно улыбнулся Эйб, Хан и Дитер едва не придушили от радости. Когда набросились с расспросами, я умолчал о «Кабель-мачте», сказав, что мы с парнями разделились ради поисков Мика и больше не виделись. Пока ложь лучше… и потом, вдруг… вдруг они… Ладно. Мощные прожекторы не горели, корпуса громоздились поодаль безжизненными темными скалами, и в сгущающемся вечернем сумраке казалось, что мы поневоле сбиваемся теснее, плотнее прижимаясь друг к другу. За часы вынужденного безделья возбуждение, поначалу наверняка владевшее всеми, окончательно спало, сменившись холодной угрюмой подавленностью. Общались нехотя и вполголоса, хотя разговаривать никто не запрещал. Выцвело даже хваленое любопытство, нас прочно спеленала сеть выматывающей тревоги, и каждый безотчетно стремился поддержать скудную иллюзию тепла, отчасти мешавшую страху вольготно расположиться под сердцем, наливаясь болезненной тяжестью. На столь благодатной почве чувство вины расцветало пышным цветом – разве не я сманил Миллера и Зонгу в город? Не сумел вытащить их из погибающего здания… Насмешливо слушал о неприятностях Торренса с экзаменами, не пытаясь помочь… Стоп. Зараза. Этак я докачусь до неудачного брака его родителей. Ну и атмосферка здесь… В попытках окоротить самоуничижительный порыв я вытянул шею, силясь рассмотреть своих знакомых с других курсов и факультетов. От Нийоты меня отделяло едва ли полтора десятка футов – я махнул ей, приглашая к нам, и вопреки обыкновению не получил в ответ беззвучной отповеди или возмущенно-пренебрежительной гримаски. Она качнула головой – легонько и непререкаемо, взглядом указав на сгрудившуюся подле нее группку сокурсников, мне по преимуществу не знакомых. Странно… Да кто они вообще? Я не помнил их в числе ее постоянных друзей… Блин, почему ее все любят? Она же недотрога, Озерная Дева, и сама не любит никого… ну, почти никого. Или – нет? Просто она сильная, как виноградная лоза… сила многих влечет. Но ведь любить можно только равных, прочим придется пробавляться жалостью, а жалости в ней хватает, пусть и не выставленной напоказ… той, которая якобы унижает обоих, делает слабыми… Считаю ли я себя слабым? Что если бы я первым успел… или по-любому нет, экзотики маловато?.. А вдруг ее, чувствующую себя защитницей, не решающуюся отнять руку у худосочной перепуганной блондинки, прямо сейчас выдернет отсюда луч транспортера? Да и меня заодно. Сблизит нас общий повод для ненависти?.. Черт, атмосфера тут определенно поганая… От шеренги к шеренге, будто шуршащая палая листва под ветром, явно бежали какие-то свежие новости. До нас они долетали не столько в виде информационной конструкции, сколько невнятным эмоциональным отголоском, но и крохотной перемены хватило, чтобы снова наэлектризовать понурое общество. Лично для меня массовая взбудораженность, радостно поерзав, предсказуемо оформилась в предельно конкретный вопрос: «А, собственно, чего они там возятся?!» и потребовала немедленных мер. Не обращая внимания на редкие оклики, я мало не строевым шагом почесал в начало колонны. Мда… Отлично. Позабыл бы ненадолго об угрозе землетрясения – точно испытал бы гордость за коллег. Под обтекаемой тушей шаттла, у ребристого металлического языка опущенного трапа, шумно переругивались с пилотами, офицерами и друг с другом кадеты четвертого курса. Конфликт по сложности не уступал пресловутому куску пирога. Смекнув, что дело пахнет не внеочередными учениями, а настоящей эвакуацией, то есть нешуточной опасностью, кто-то больно умный, благородный и рисковый предложил пропустить девушек вперед. В принципе, я совершенно с ним согласен – но надо знать наших девушек! Слово за слово, слово за слово… око за око, зуб за зуб… Представители инопланетных рас с менее ярко выраженным гендерным позиционированием внимали диспуту не без любопытства. Некоторые, по-моему, тщательно конспектировали увиденное. И услышанное – выборочно. Накалял ситуацию тот факт, что адреналин подхлестнул и без того раздутое самомнение выпускников – полученные приказы, которые еще сегодня утром считались непреложной догмой, они с поистине умилительной наивностью норовили пропустить мимо ушей. Долиберальничались, господа преподаватели, мелькнула у меня сердитая нетоварищеская мысль… И тотчас следующая – а если я подойду и крикну, что Хетлинг распорядился отправлять старшие курсы в первую очередь (похоже, они здесь пока до этого не додумались), поднимется ли новый бунт? Как пить дать… и молодняк опомниться не успеет, как очутится посреди безопасной, безмолвной, серебристой от лунного света Мохаве. И наши командиры ничего не сумеют поделать, не стрелять же им по своим ученикам. И все будет… правильно? А те, кому до Вселенной осталось два шага, бесполезно умрут?.. Двойные стандарты неизбежны. Двойная мораль. Нельзя выбрать правильное решение, осенило меня. Его нет! И разумного решения нет тоже. Что такое «правильное решение», признайтесь честно? То, после которого не мучает совесть. Или мучает вполсилы, милосердно делясь добычей с оправданием. Нравственный эгоизм в действии… Но выбирать-то надо… Выбирать и помнить – ты в любом случае совершаешь ошибку. Не в чужих глазах, так в собственных. Ты в любом случае… в проигрыше. А вовсе отказаться от выбора – выход или обычная трусость? Там, на матче по хайболу, я фундаментально ошибся, когда в запале уподобил поражение жертве. Мой отец победил в своей последней схватке, потому что победитель может быть и забытым, и раненым, и мертвым. Проигравший – здоровым и живым, даже получившим вечную благодарность потомков и медальку от начальства. Разница между ними скрыта глубоко внутри – осознание неудачи… Сохранить свой корабль, отказавшись от спасения «Кобаяши Мару», – и мучится от того, что обрек людей на гибель. Броситься на помощь – и погубить собственный экипаж, ничем не облегчив участи атакованного судна… Вот уж точно: примером не проникнешься, пока не столкнешься с ним в реальности, – разве что, ты вулканец, для которого эмоциональная составляющая не замутняет картину мира, а игра – не повод для несерьезного отношения… Господи, я не хочу, чтобы мне в жизни встречались такие задачи!.. Лучше умереть сотню раз – но сколько раз из сотни смерть заменит поражение победой?.. Я снова проигрывал безжалостному компьютеру – под настоящим небом, на теплой земле… Мне нужен третий вариант! Вот бы прогнозы Спока не оправдались… но тут надежды мало. Хетлинг бы явился, что ли… и четким приказом развеял мои сомнения – вместе с упертостью четверокурсников. Правда, его приказ мне известен… - Капитан Зольнур, сэр, – тихонько позвал нашего преподавателя баллистики и заодно руководителя четвертого курса моего факультета, остервенело препиравшегося с Агнетой. - Что еще?! – рявкнул он. - Я могу с вами переговорить? Он не горел желанием со мной говорить, сразу видно, но получить передышку был не прочь. Непривычное занятие обескураживало, выбивало почву из-под ног… - Капитан, сколько шаттлов уже совершили посадку? – я, пятясь, увлек его за трап, подальше от чутких ушей Агнеты. - Какое вам дело, кадет… - Кирк, сэр. Сколько шаттлов? Ответьте, пожалуйста. Это важно. - Допустим, шесть. - Разрешите выделить хотя бы по одной машине из каждой партии для отправки абитуриентов. - Что вы… - А лучше по две. И лучше для первого курса тоже. - Исключено. Отправляйтесь… - Сэр! – громко прошептал я. – Я знаю, что адмирал Хетлинг приказал эвакуировать выпускников прежде всего. Я знаю, он уверен, так полезнее для Флота. - Откуда… - Но абитуриенты – они же штатские, капитан. И малолетки совсем, почти школьники. И первокурсники… нельзя их оставлять. Разве они – не будущее Флота? - Вам сколько лет, Кирк? – усмехнулся капитан. - Неважно, сэр. Разрешите… - Вы считаете, будет справедливее, если погибнет по половине от каждого курса? - Нет, не будет. Справедливее никак не будет. Но нельзя, чтобы кто-нибудь погиб только потому, что слишком мало проучился в Академии. - Послушайте, кадет. Успокойтесь. Возможно, ничего страшного не случится и никто не погибнет. Приказ об эвакуации – мера предосторожности… - Вы потом пожалеете! И вы, и ректор. - Неужели? И какая разница, о чем нам придется жалеть? О нехватке шаттлов, о землетрясении, о несчастливой очередности… - Есть разница, сэр! - Вы чушь несете. Не мешайте мне, кадет. Выпускной курс – старший курс! – устроил целый балаган, не хватало, чтобы остальные присоединились! Или начали вдобавок решать, какой факультет летит первым… - Если вы не согласитесь, – и сам удивился злости своего голоса, – я расскажу им о приказе ректора. Так расскажу, как сочту нужным. Представляете, что здесь начнется? - Не посмеете. Вы сорвете эвакуацию, – прошипел капитан. - А вдруг ничего страшного не случится? И сорвется всего-то бессмысленный приказ ректора… - Думаете, я не заставляю вас замолчать? - А вы уже… многих тут заставили? – паскудно осклабился я. И, не слушая посыпавшихся градом угроз, взобрался повыше на трап. А затем длинно, на целый выдох, свистнул. - Что за сопли вы тут развели? – крикнул я в плохо различимое множество лиц, обращенных к шаттлу. – Хотите, чтобы с вами до седых подмышек обращались как с детьми? Тогда какого хрена было тащиться в Академию Звездного Флота? Разгневанный капитан Зольнур, нацеливавшийся сдернуть меня на землю, недоуменно притормозил, услышав вступление. Полагаю, в его представлении, оно плохо вязалось с обещанием растрепать о «взрывоопасном» приказе Хетлинга. И не зря… - Заткнись, Кирк! – отозвался кто-то. – Мы хотим, чтобы все было по-честному! - А-а. А девчонки, как обычно, не хотят по-честному? К негодующему гулу добавились женские взвизгивания и смех. - Я не прав? Странно… Ладно, я вам объясню, чего вы хотите. Вы хотите вопить, кривляться, упиваться собственным игрушечным геройством – и желательно, пока нянька занята, чтобы не влетело. А занята она, между прочим, спасением ваших паршивых жизней! Неужели в голову не приходит, что вам позволяют закатывать буйные истерики не потому, что уважают ваше мнение – и с чего бы? – а исключительно из-за того, что считают вас инфантильной бестолочью? - В смысле?! – откуда-то снизу возмутилась Агнета, врезав мне по лодыжке. - В прямом! Я сам слышал от ректора! Сложившаяся ситуация приравнена к военному положению. Забыли, что бывает за неподчинение приказу по законам военного времени? А с вами возятся, упрашивают! За то время, пока вы выпендривались, успели бы отправиться два шаттла с полной загрузкой! И отправились бы, лежи тут для красоты пара-тройка мертвецов! И знаете – эти мертвецы были бы лучше вас! Они бы ответили за свои поступки как офицеры! На борту суденышка, под его номером, лаковым блеском чернело в свете сигнальных огней название корабля приписки. Пилот шаттла молча ступил на нижнюю секцию трапа – в опущенной руке виднелся фазер, моментально приковавший ошарашенные взгляды первых рядов. «Капитан велел постоянно носить оружие, – успел растрепать мне Полли, пока мы волокли Мика к лифтам. – Ему не нравится, когда на его людей открывают охоту». Желтоватое, по-восточному скуластое лицо звездолетчика было невозмутимо и строго, однако, чуть повернувшись, он незаметно подмигнул мне. - Построились, – я прикинул ширину трапа, – в две шеренги. И пошли. - Ты чего раскомандовался, Кирк?! - Ну иди сюда. Командуй, – подался я вперед, едва не навернувшись со стального «языка». Впрочем, реакции не последовало. Не особенно довольный моими метафорами, Зольнур сплюнул и отрывисто процедил в коммуникатор несколько коротких распоряжений. Опомнившиеся инструкторы и кураторы, точно дельфины в косяке сельди, принялись кромсать широкую колонну на более удобоваримые куски. Я, отчего-то чувствуя себя выжатым лимоном, сполз с трапа, наблюдая, как шлюз, будто фокусник, торопливо глотает длинную человеческую ленту. Ночь была теплой – холод, донимавший меня, крался изнутри. Капитан выполнит мою просьбу, не сомневаюсь, – честь заставит. Но боюсь, я не нашел третьего варианта. Схитрил, постарался заткнуть глотку совести… В придачу навлек на себя гнев командира… Тянуло прислониться к нагретому боку шаттла и закрыть глаза… - …под завязку! – донесся крик. - Должно быть действительно под завязку, – возразил капитан. – Не на прогулку летите. Общая грузоподъемность машины позволяет, а вот комфортом придется поступиться. - И безопасностью? - Ничего, рейс короткий. Главное, успеть. Кстати, грузовые отсеки свободны? - Да вы что! – вознегодовал пилот. – С живыми людьми в грузовом отсеке я за пределы атмосферы не выйду! - И не надо. Вам не через полмира лететь. Тем более полеты без санкции муниципалитета в черте города запрещены. А флотский шаттл на низких высотах вряд ли кто засечет. Открывайте. Толково, одобрил я про себя. Нашим героям сейчас не помешает инъекция самоуважения. Перелет в душной, темной и ледяной коробке грузового отсека – мужественнее не придумаешь… Вокруг груженых шаттлов спешно расчищали свободное пространство. Стройные шеренги снова смешались в толпу – и снова восстановились, едва села новая партия машин. Я попробовал определить навскидку, много ли народу осталось от четвертого курса, но быстро спутался. Многоголосый шум, приглушенный, мурлыкающий рокот двигателей, хлесткие лучи белого света, желтые пятна фонарей, изломанные тени – все сливалось в невообразимую цвето-звуковую какофонию, практически осязаемо долбившую меня в затылок. Я выбрался на край стадиона, ближе к стационарным трибунам, и опустился на корточки, оперевшись спиной о переднюю скамью. Как меня достала эта беготня… Зажмурился на секунду… - Кирк! Тебе плохо? – протрубил в ухо незабываемый бас Эрика Бьорнссона. - А кому здесь хорошо? – пробурчал я, разлепляя веки. - Ага, раз огрызаешься, значит, не помираешь! Идем, твою группу уже отправили, я их еле загнал в шаттл без тебя! Обещал найти. - Отправили? А… а ты чего отстал? Ты вообще первым должен был… - Я же ваш куратор. Успею. Вставай давай! Эрик, лавируя как разведзонд в метеоритном потоке, потащил меня к очередной грязно-белой махине с куцыми крылышками. На флотский транспортник, снабженный варп-двигателем и мощной системой защиты, посудина и близко не тянула – скорее, агрегат пригнали с какой-нибудь земной или лунной базы. Вместо трапа – лесенка. Ну да, мило… - Почему до сих пор здесь?! Никакого порядка! – хрипло рыкнула на опоздавших дежурившая возле кораблика бронзовокожая, низкорослая, но сложенная как пантера женщина. Коммандер Юния Терция – этрурианка, грубиянка, блестящий ас и старший инструктор по летной подготовке – недовольно зыркнула широко расставленными серыми глазами, однако ловко вклинила нас в хвост очереди. В итоге мы с Эриком и еще трое парней умостились в крохотном шлюзе, отделяющем пассажирский блок от кабины пилота. Кстати, повезло – не грузовой отсек все же… Шаттлы действительно набивали до отказа. Девчонки и ребята теснились в креслах настолько плотно – волосок не протащишь, какие уж тут ремни безопасности! Вошедшие последними, поджимая ноги, устраивались на полу, в проходах, забирались между рядами сидений, размещались у боковых аварийных люков и на крышках встроенных контейнеров. Пластироновое нутро суденышка словно укрыл живой, взволнованно колышущийся ковер, который источал удушливый пыльный страх. Я почувствовал, что задыхаюсь, – ложный сигнал, конечно, – и постарался дышать ровнее. Когда шаттл дрогнул и развернулся, тусклый свет воспаленно замигал, моментально пригасив назойливо шелестящие разговоры, заполонившие отсек словно колючее сено и, чудилось, выползающие наружу через невидимые щели. В нашем закутке, несмотря на приоткрытые внутренние створки, совершенно стемнело, тяжело привалился ворочающийся рядом Эрик, мелко завибрировали переборки – и мне наконец-то полегчало… Приятно порой ощутить себя безвольным грузом – пока ты в пути, никто и ничто до тебя не дотянется, ничего не потребует. Приятно было, вынужден к своему стыду признать, и убраться с земли, утратившей извечную надежность… Это походило на какую-то «сухопутную болезнь», отступившую, чуть только транспорт с вкрадчивым рокотом поднялся в небо. Или… нет? Глава 7. В полудреме я не следил за временем. Чутье, однако, подсказывало, что для посадки еще рано. Амортизационные системы потрепанного суденышка работали сносно, но я кожей ощутил, как шаттл замедляет полет и еле заметно кренится, словно описывая широкий круг над… над чем? - Ой, смотрите! – воскликнул кто-то в пассажирском отсеке. – Пожар! Остатки сна слетели моментально, я подскочил, отдавив руку соседу, и сосредоточенно принюхался. - Лес горит? – уточнил другой голос. Тьфу, черт! Я уж решил, что прямо на борту… на меня и так куча шишек валится, авария шаттла прекрасно впишется в общую картину. Интересно, а чего вдруг нашему пилоту приспичило полюбоваться лесным пожаром? Наступая на чужие конечности и неразборчиво извиняясь, я подобрался к ближайшему иллюминатору. Кораблик удачно накренился на левый борт, и на полотне непроглядной ночной синевы я увидел рыжую кляксу пламени, чуть похожую на лохматое солнце. Короной были пылающие деревца и сухая трава, а ядром – я приник к стеклу – темнеющим ядром, которое огонь обступал, жадно облизывал и никак не мог впиться надежно, – грудь распирал смерзшийся в тяжелый ком воздух – ядром был… Уже не глядя, куда прыгаю, заслужив в спину добрый десяток не слишком добрых напутствий, я рванулся обратно в шлюз и заколотил в кабину пилота. Зря – тот и не думал блокировать затвор. Раззява орбитальная… Я вот – и то машинально прихлопнул за собой замок. Немолодой мужчина в потертой летной форме сердито оглянулся. Точно, испытательный полигон «Селена», один из первых внеземных и неуклонно хиреющий, – странно, между нами говоря, что «МиГ-Роквелл Корп.» до сих пор не выкупила его целиком, толку вышло бы больше… Пилот, кстати, староват для лейтенанта. Да какая на паршивом спутнике светит выслуга?.. Ладно, мне было не до того… Второй раз за день меня начинала колотить самая что ни на есть натуральная паника – сейчас и вовсе без очевидной причины. Я понимал иррациональность своих опасений, но с потаенным ужасом сознавал, что утихомирить «поехавший» рассудок просто не сумею. - Командир, внизу что – наш шаттл?! – пронзительно выкрикнул я, аж самому противно стало. – Какой-то из предыдущих?! - Мне откуда знать? – окрысился пилот. – Опознается как флотский «Тигрис», модель С, борт приписки «Гарибальди», номер четырнадцать. А ваш он или случайно мимо летел… - Мы должны сесть! Вдруг там раненые! Пилот издал невнятное мычание. Его раздирало нешуточное противоречие. Устав требовал оказать помощь. Полученный приказ требовал доставить пассажиров. На стороне Устава в кои-то веки выступала совесть – ну, и я в довесок. На стороне же приказа… - Вряд ли кто уцелел, вон как корпус сплющило. Он, похоже, носом воткнулся, практически вертикально… ого, и на приличной скорости… - Но почему? Даже если бы двигатели отказали, его развернуло бы… - Не знаю я, курсант. – Голос лейтенанта звучал пугающе растерянно, до полной оторопи. – Разве что… сам направил. Но такого быть не может… - Кто сам? Пилот?! Да вы что?! - Подадимся-ка мы отсюда… от греха подальше. - Нет-нет, надо сесть! Мы ведь уже вышли из опасной зоны! Как же мы их бросим?! - Пока мы приземлимся, он три раза успеет… А, черт! Хорошо, идем на посадку! Вцепившись в спинку ложемента, я стоял в тесной кабине, рассчитанной на единственного пилота, пока лейтенант с «Селены», колеблясь между долгом и буравящей спинной мозг опаской, нарочито аккуратно, точно по инструкции, выполнял надлежащие манипуляции. Ожил интерком – правда, ребят-то предупредить забыли… - Простите, сэр, мы действительно снижаемся? - Да, садимся, – отозвался я. – Осторожней там, держитесь. - Кирк, это ты?!! Ой, мама… – И пассажирский отсек отключился. Я посмеялся бы, но смеяться не хотелось. Не хотелось идти объяснять, что особой угрозы нет – для нас нет. Шаттл прошел в точности над рухнувшим «Тигрисом»… я невольно зажмурился – почему? Под опущенными веками пылали в багровом облаке очертания корабля. Ладони взмокли… Плоский, вырезанный из тончайшей бумаги мир резал мне запястья. Влага разъест его, превратит в расползающееся на отдельные волоконца пятно, в мокрый бесформенный комок… Бежать… Сворачивай, заорал я, но меня не слышали… Вслух надо было… Сколько раз придется разбивать лоб, прежде чем до тебя достучится элементарная закономерность – когда твой недуг возвращается, жди… Полыхнули метки развернувшегося тактического экрана, запел предупредительный сигнал. - Что за ерунда? – пробормотал пилот. – Откуда? Сколько времени мне потребовалось, чтобы протиснуться вперед и дернуть рычаг вверх-влево, жалким подобием ученического маневра «Дракон-3»? Две секунды, полторы? Много, чересчур много… Кораблик послушно выполнил разворот – меня, вполне по Ньютону, шарахнуло об одну переборку, затем о другую. Зато деликатный тычок куда-то в подбрюшье шаттла вполне мог остаться незамеченным, если бы в следующий момент взрыв, смягченный звукоизоляцией до хлопка пробки от шампанского, не продрал нам обшивку, вывернув наизнанку два двигателя из трех. «Ганг-Мастер», мать ее, самонаводящаяся ракета профильного класса «борт - борт», но и в атмосфере срабатывает неплохо, разве в скорости немного теряет… краеугольный камень боекомплекта малого флотского «Тигриса». Что ей хлипкие щиты устаревшего шаттла? Лихорадочный маневр не спас от попадания, зато позволил пилоту активировать защиту, сведя на нет кумулятивное действие снаряда. Иначе пропахал бы он до самой середки кораблика – до пассажирского отсека… Щит, конечно, сразу сдох от перегрузки, и ослабленная взрывная волна обтекла шаттл, разъедая тормозные дюзы, вгрызаясь в несущие плоскости клыками осколков направленного поля разлета… Черт, мы же в воздухе, не в ваккуме! И… и… о проклятье, если бы боевая часть сдетонировала в пассажирском отсеке, двигатели и силовая установка пострадали бы по минимуму – но люди превратились бы в фарш! Вот засада! Куда ни кинь… А почему, собственно, я сразу подумал о «Ганге»? Не с погибшего ведь шаттла открыли по нам огонь? Да и какой, дьявол забери, боекомплект на транспорте, отправленном на подобное задание? Кто позволит летать над мирной Землей с боевыми ракетами на подвеске? А самопроизвольный пуск – бабкины сказки… вроде калифорнийских землетрясений. Между тем, мы падали… ну, жестко садились. Единственный двигатель – порядочная мощь, да и оперение не столь важно при наличии частично несущего фюзеляжа. Электроника, правда, принялась барахлить – видать, резервные каналы плохо отрегулированы. Дикари лунные, привыкли там у себя!.. Бортовые системы управления фатально запаздывали с реакцией, и суденышко вихлялось по тангажу на манер пьяной цапли, у которой клюв перевешивает. Ясно одно – мы приземлимся и, надо полагать, не умрем, хотя побьемся от души. И все бы ничего, но… слишком много народу. Очень много… «А грузовой отсек?!» – холодея от страха, вспомнил я. Пилот, намертво пристегнутый к креслу, притянул меня к себе, стараясь создать жесткую опору для моих головы и позвоночника… Я видел, как он отключил интерком – а чем, кроме своего искусства, он мог помочь пассажирам?.. Горящая земля приближалась, злорадно раскачиваясь и приплясывая… Строго вертикальное снижение нам и близко не светило, посадочные ноги, кажется, покорежило взрывом вместе с шасси, а потому лейтенант тянул на хвостовых, силясь выдержать глиссаду и, очевидно, готовясь плавненько улечься брюхом в степь… Он почти справился. Сказывалось отсутствие боевого опыта – откуда бы ему взяться? – но опыта как такового ничуть не умаляли выкрутасы гражданского летучего корыта… Должно быть, что-то подвернулось под корпус – не обломок ли «Тигриса»? – и шаттл кувыркнулся, ткнувшись носом в землю… Была в древности такая казнь – привязать осужденного к четырем коням и пустить их вскачь… Я даже сознания не потерял – моему сознанию надоело защищаться… Когда я отважился пошевелиться, выяснилось, что живы не только мы с лейтенантом, но и кораблик – приборная панель заискивающе мигала аварийными датчиками. Обзор застилал густой белый дым, облепивший целехонькие стекла. Пилот, взмокший, с полным ртом крови, осторожно спустил меня на пол кабины, бывший прежде потолком. Руки и бока ныли от его хватки. Совместными усилиями мы распутали ремни ложемента, ввели команду на открытие всех шлюзов разом и, подпихивая друг друга, полезли наружу через люк. Прыгать не пришлось – тушку шаттла надежно оплели трапы, тросы и эвакуационные лонжи Службы спасения. Лишняя минута – и нас, вероятно, успели бы подхватить прямо в воздухе… …Это уже было – не далее как сегодня. Или уже вчера? Сколько сейчас вообще времени? Врач, к которому я обратился с вопросом, поцокал языком и спросил, помню ли я нынешний год. Я от большого ума назвал звездную дату, и тот второй раз потянулся за трикодером. Но в целом моя персона, довольно твердо держащаяся на ногах и бодро ворочающая языком, не представляла для спасателей интереса. Ну, быстренько проверили кости и органы, посветили в зрачки, сделали пару инъекций – и то, подозреваю, банальное успокоительное, хотя не помогает ни хрена… А я, пожалуй, не отказался бы вырубиться – от удара или транквилизаторов – и ни о чем больше не думать. Однако охватившее меня возбуждение загнало усталость в самый дальний уголок организма, откуда та мстительно огрызалась, бомбардируя закипающий мозг иголками и горстями песка. Голова была точно хрустальная ваза – пустая, тяжелая, гулкая и хрупкая. В ней свинцовой горошиной каталась одинокая, повторяющаяся до бесконечности, шизоидная мысль – это не просто так. Все не просто так!.. Звучит затасканно, но я ощущал себя частью неприятного сновидения. Та же звонкая пустота под крышкой черепа, тот же горячечный флер эфемерности, а главное – расщепленное понимание того, что все вокруг абсолютно правдоподобно, реально и истинно, но правдоподобно, реально и истинно лишь до тех пор, пока является частью сна… Когда человек, делавший мне укол, отвернулся на чей-то оклик, я немедленно смылся, перебираясь из одной причудливой тени в другую. Пусть не себя, но хотя бы реальность я должен был поставить на место. …Шаттлы не горели – нечему там гореть, не с орбиты упали. Воспламенилась иссохшая за лето трава, а следом – чахлые купы деревьев. Здесь находился передний край битвы с пустыней, которую год от года теснили все дальше и дальше. На территориях, отвоеванных ранее, давно зеленели поля и сады – сюда они тоже доберутся скоро, если ЭККОМ не сочтет остатки Мохаве объектом, достойным охраны. Известно ведь, что Экологическая комиссия обладает правом вето практически на любой государственный или частный проект. Совет не уступает им, только когда речь заходит об астрополитических интересах… Ладно. На относительно небольшой клочок земли – оба шаттла легли пугающе близко друг к другу – спасатели, видимо, успели бухнуть несколько тонн противопожарного реагента. В воздухе висела тяжелая сырость, клубился искусственный туман, отчетливо попахивающий химикатами и гарью, а под ногами скользила вязкая черная смесь отсыревшей золы и земли. За пределами раскисшего круга пожар еще продолжался, но там пламя никому не угрожало, пусть и разнесенное ветром, и на него не тратили зря времени. До настоящего степного пала не разойдется – маловато пищи для огня… Ночь и туман разгоняли лучи спешно устанавливаемых по периметру прожекторов – бледно-желтые загребущие лапы. Меня благодаря чужой куртке, похоже, не считали за курсанта и приставать не пытались. Я беспрепятственно добрался до распахнутого шлюза нашего шаттла – оттуда выводили и выносили пассажиров. Кого-то к флаерам, кого-то к палаткам полевого госпиталя. Вроде бы мелькнуло лицо Эрика – тот шел самостоятельно, повезло… Грузовой отсек не открывали – вырезали часть обшивки. Отсюда не выводили никого. Какое-то нездоровое побуждение заставило меня заглянуть внутрь. Я прижал ладони ко рту. Некрасивая плоскогрудая женщина – не в комбинезоне парамедика, а в кипенно-белом костюме хирурга, забрызганном кровью, – появилась у оплавившегося края пролома и сердито крикнула: «Бесполезно! Лучше прямо здесь! Уносите лишнее и установите тамбур-шлюз!» Легкий каркас, обтянутый полотнищами такой же белой, чуть ли не светящейся ткани, образовал герметичный коридор, надежно отгородив меня от чудовищного зрелища. Ментоловый, с кислинкой, запах дезинфектанта прибавился к общему тошнотворному букету. Я отступил назад – на меня налетели и обругали. Извиняться не стал – боялся разомкнуть губы. А врачей туда прошло немного. Незачем – или не каждый выдержит, как объяснял Ларри когда-то… тысячу лет назад. …Не помню, как добрался до второго кораблика. Брел, наверное, туда, где меньше возни и света. Точно, здесь не суетились, не сыпали распоряжениями. Здесь царила деловитость иного рода, которая не терпит спешки, зато любит основательность. Останки «Тигриса», и без того превращенные каким-то внутренним взрывом в подобие распустившегося цветка, методично разрезали на части при помощи гигантской лазерной установки. Я, дурак, даже не понял сразу, что это означает. Люди, обследовавшие флотский транспорт, хотя и принадлежали к Службе спасения, не являлись ни врачами, ни спасателями – экспертами. - Я не представляю, как на борту шаттла, направляющегося на Землю, оказался исправный боекомплект. Я не представляю, о каких ракетах вы говорите, – будто заведенный повторял мужчина в алой форме с лейтенантскими значками. Какой-нибудь бедолага с USS «Джузеппе Гарибальди»… судить по виду, так ему гораздо паршивее, чем мне. Он же не знает… не знает… Из недр расчлененного «Тигриса» выбрались двое, тащившие за концы… нет, не носилки… что-то вроде растянутого куска брезента. Направлялись они к шеренге небольших контейнеров, расставленных рядом и находившихся под чисто формальным присмотром подавленного донельзя спасателя. - …кольцо вроде… – донеслось до меня. - …толку… прикажешь снимать… - …да нет, для опознания… думал вдруг… - …какое… опознавать, только людей мучить… генетическая экспертиза разве что… иначе… Из-под крышки распахнутого контейнера заструился холодный парок. Ноша, принесенная от обломков шаттла, перекочевала в криогенный автоклав. Я сглотнул – будто пропихнул в глотку яблоко целиком. За первыми двумя шли другие… которой по счету ходкой?.. Вдоль искореженного фюзеляжа взад-вперед нервозно бродил мощный, представительно брыластый тип, ловко уворачиваясь от водопада сыплющихся сверху искр. Судя по белому шеврону и отсутствию ярко выраженного полезного занятия – начальство. Или, что вероятнее, – некий контролирующий орган. - А вы, я извиняюсь, под резак попадете, кто будет отвечать? – тоскливо надрывался орган, задирая подбородок к вывернутым иззубренными лепестками бортам кораблика. – И вообще, искать там нечего, хоть на куски корпус рвите! Датчики показывают, что биологической материи уже не осталось… только незначительные фрагменты! Темный, резко подсвеченный прожектором человеческий силуэт непринужденно слетел с погнутой пластироновой балки, в которой смутно угадывался лонжерон злополучного шаттла. Перекрученная конструкция держалась, по-видимому, на честном слове, однако едва покачнулась. Я тоже умел почти так же – когда прыжок кажется медленным, а тело становится гибкой опорой самому себе, плавно гася энергию удара, – правда, боюсь, походил при этом скорее на соломенное чучело, чем на кошку… Мужчина с шевроном подскочил, намереваясь сказать еще что-то, но вдруг попятился, словно встреченный им взгляд был выстрелом… хотя я, признаться, и не пытался прислушиваться – уши будто ватой заложило. Незначительные фрагменты… фрагменты… биологическая материя… а раньше до меня разве не доходило? Я снова посмотрел на автоклавы… Те притягивали взгляд точно какое-нибудь редкостное, противоестественное уродство. Хладагент неспешно перетекал в мои вены, а я… я должен был увидеть все до конца. Выпить до дна залпом. Не прячась, не убегая, не отворачиваясь… Зачем? Понятия не имею… - Отойди, парень, не мешай, – раздраженно отпихнули меня с дороги. Не особенно сильно, но мне бы, пожалуй, хватило – с того момента как я выбрался из шаттла, земля так и не обрела устойчивости, точно землетрясение продолжалось по моей персональной заявке. Горизонт вздрогнул, со скрипом поворачиваясь на петлях, и от вращения меня замутило – или еще от чего-то. Проклятье, если я сейчас упаду, то встать себя уже не заставлю, уж больно заманчиво зарыться лицом в черную грязь, захлебнуться ею и не видеть, никогда в жизни не видеть чертовых контейнеров… а потом я почувствовал, что почти повис в кольце жестких сильных рук – безымянный лейтенант с «Селены» обзавидовался бы. И… падать вроде бы стало совершенно незачем, и ни одна угроза до меня уже не добралась бы, но мы стояли, не двигаясь, еще долго, потому что сил мне больше неоткуда было взять, а кто-то неподалеку добродушно ухмылялся, хмыкал, вздыхал и сморкался от избытка чувств. - Ты почему здесь? – наконец выговорил я. - На линиях Службы спасения появилось сообщение о крушении шаттла с указанием квадрата. Поисковая система работала неадекватно из-за помех, создаваемых двигателями, а впоследствии – аварийно-спасательной техникой. Я не нашел иного решения… – Черт, иногда они с Ларри ужасно похожи. – Характеристики аварии исключали выживание пассажиров, но ты был жив… - Выходит, ты действительно знаешь?.. - Всегда буду знать. - А… ты про какой шаттл, про первый? – поинтересовался я, несколько смущенный его прямотой. – С чего ты решил, что я в нем, нас, по-моему, так спешили спровадить, что на записи времени не хватало, отмечали только факультет, курс и в лучшем случае… о… ты хочешь сказать… Нет… - В процессе эвакуации твоя группа была разделена на две части. Первая благополучно прибыла в лагерь более двадцати минут назад. Возможно, еще кто-нибудь улетел не в свой черед. Все остальные… - Нет. Нет, не может быть. - Мне жаль, Джим. - Ты не понимаешь… – Истина излилась из моего сознания, как огромное море из внезапно откупоренной тесной бутылки, и теперь безжалостно топила меня. Я, словно загнанный преступник, лихорадочно огляделся по сторонам и потащил Спока подальше от посторонних глаз и ушей, к границе освещенного поля, где лучи прожекторов, слабея, смешивались с красным отблеском тлеющих древесных крон. Самообладание пока позволяло мне скрепя сердце признавать, что я свихнулся, но с ходу посвящать в свою тайну толпу незнакомцев я отнюдь не намеревался. - Это я виноват, ясно? – Я сжимал и тискал его рукав, лишь сейчас заметив, как спеклась ткань, до последнего защищавшая кожу от ожогов. – Это из-за меня они погибли. Не веришь, да? Да я сам еле верю, но так оно и есть! И ребята, и другие люди – в городе, когда землетрясение!.. И энергопакет с «Либры» целил в «Кабель-мачту», я уверен! И шаттл упал, потому что я должен был быть в нем! А второй – потому что мы мимо летели, нельзя было шанс упускать! Иначе как бы там оказались боевые ракеты?.. - Джим, ты ранен. Ты перенес серьезный психологический шок… - Брось! Думаешь, я спятил? Ну…наверняка оно так и есть, спорить не буду. Но я же точно знаю! Что я могу поделать со своим знанием? Сумасшествие на пустом месте не возникает. Все это жутко неестественно, как дурная пьеса, понимаешь? Так быть не может, а раз уж так случилось, значит что-то тут не так! Какая-то куча совпадений, невероятных случайностей! Так в жизни не бывает – чтобы сразу и подряд, чтобы на одного человека. За паршивые сутки! Идиот с ножом – после того, как тебя пытался убить тот псих. И землетрясение… помнишь, мы разрушили корпус, а потом нам самих чуть не завалило в бункере? Потом я падал, чуть не разбился, как Нийота. И проклятый шаттл – это тоже было, правда не напрямую… с Ларри, он с тех пор боится летать. Пассажирский атмосферник упал на жилые дома – какой-то дурацкий дефект металла в двигателе, чудом пропустили на тестах… А теперь все повторяется – со мной! Будто кто-то надергал воспоминаний и оживил их… И у этого всего есть цель! Но умирают-то сплошь другие, не я! Вот как тут не спятить, скажи! - Успокойся. – Полагаю, откровенное безумие, с его логичными предпосылками и патогенезом, озадачивало вулканца значительно меньше, нежели то поведение, которое я с чистой совестью выдавал за норму. – Не надо преувеличивать. Природная катастрофа создает общую стрессовую ситуацию, в хронологических рамках которой вероятность несчастных случаев, связанных с человеческим фактором, повышается. Авария шаттла вполне вписывается… - Моего шаттла! Точнее, двух – моего и того, где я чуть не оказался! И между прочим, эта катастрофа – не очень-то природная, ты сам говорил. Кто-то перепрограммировал системы «Либры». - Кто-то, с кем ты не связан. - Угу. Я и с тем парнем, который меня ножом пырнул, не был связан. - Что произошло? И когда? - Той ночью. Мы… в хайбол играли… Неважно уже! - Ты получил черепно-мозговую травму? - Да идите вы – и ты, и Боунс! Я ведь не утверждаю, будто все в порядке вещей! Но логика тут есть, а если нет, я хочу получить доказательства! - Джим, ты сам назвал перечисленные события совпадением. И в данный момент это – наиболее разумное объяснение. Ты и прежде серьезно относился к своей так называемой интуиции, однако фактически… - Нет! – вдруг озарило меня. – Не интуиция… не совсем. Раньше было по-другому, а тут… словно незнакомый привкус, но не на языке, а… вообще везде! Каждый раз так было, только я не отдавал себе отчета… Сначала накатывает, а потом обязательно какая-то дрянь приключается… До всяких травм и шоков – значит, не галлюцинация… И не болезненное состояние… я бы не сказал, что теряю контроль – просто не успеваешь привыкнуть, как оно проходит. Словно все-все вокруг неправильно… Ого. И что я, интересно, такое особенное сболтнул?.. - Ты… испытывал некое специфическое ощущение? - Вроде того, – насторожился я, обеспокоенный еле уловимым придыханием в его ровном голосе. Хм, с первого подхода я не оценил преимуществ, но обитать в шкуре сумасшедшего было довольно легко и удобно. Делить же свое безумие с кем-то мне мало улыбалось. Первое значило – бежать от проблемы. Второе – решать ее. Зараза!.. Я не хочу ничего решать! Я и не могу, я же в полном ауте!.. Но… если я знаю что-то, скрытое от остальных, значит – уже могу больше них, верно? Каждый должен делать то, что в его силах, не меньше, иначе в чем смысл?.. А должен ли? Да, наверное. Как Ларри… Тот не задумывался… Я мысленно улыбнулся, с сожалением взглянув на разыгравшуюся в моей душе свистопляску из страха, смятения и растерянности. И захлопнул окошко. Извините, ребята. Конечно, вы радеете за хозяина – стараетесь спасти… Попозже, ладно? - Можешь описать подробнее? - Блин… вряд ли, – напыжился я, стараясь припомнить далекие от приятных подробности минувшего дня. – Такое… странное… и разное, типа… как будто меня вморозило в сплошной лед, но двигаться или, допустим, дышать он совсем не мешает, и воздух… – Запас выдавленных под прессом метафор иссяк. – Слушай, чего мы усложняем? Ты ведь сам можешь… Я – как там? – даю согласие осознанно и добровольно… - Твое эмоциональное состояние значительно пострадает, если придется снова пережить подобное? Ну да, вторжение в мою память, сколь угодно мягкое и просчитанное, отчего-то оставалось нашим камнем преткновения. С того, первого, раза – чисто случайного, между прочим… Мое заочное и, следует признать, необоснованное отвращение к ментальным взаимодействиям давно прошло – не представляю, в чем проблема. Не в муках же совести? Я даже не в курсе, что он там увидел… или, возможно, почувствовал? Кому из нас двоих вообще нужны такие меры предосторожности?.. Нет, я не горю желанием выворачиваться наизнанку, но, проклятье, они меня… задевают! - Пострадает – если потом на нас «случайно» метеорит свалится. – В тот момент я, смешно сказать, беспокоился далеко не из-за тонкостей этики. Неотступно преследовало гадостное чувство – что на ощупь я, должно быть, напоминаю свежевыловленную лягушку, мокрую и холодную… Твою ж мать. Мы определенно друг друга не поняли. Он не прикоснулся к моим воспоминаниям – дал мне другое. Однако на сей раз оно по крайней мере не пыталось утянуть меня в бездну чужого разума… И где ухитрился насобачиться?.. …Белый виток серпантина, зацепившийся за черный бархатный занавес глубокого космоса. Колоссальное сооружение, а по сути – чрезвычайно сложный инструмент для заигравшихся в демиургов физиков. Детям в школе втирали насчет «величайшего прорыва разумной мысли», слайды демонстрировали… я, помнится, под впечатлением лично модельку клеил… Разместили же «величайший прорыв», похожий на гигантскую, малость закосившую спираль, пронзенную шилом жилого и рабочего блоков, в обиженном Большим Взрывом секторе Пингвина, где не обнаружилось ни единой планеты, обитаемой или пригодной для колонизации первого, второго, а равно и третьего типов. Чтобы, в случае чего, не очень жалко было – ибо обитатели Спирального тахионного циклотрона, не размениваясь по мелочам, забавлялись непосредственно с тонкой материей пространства-времени… «…и больше некому?» «Вы ближе всех. Нам крайне необходимы свободные мощности». «Да вам хватит мощности, чтобы погасить пару звезд! Или зажечь». «А ты в курсе, сколько нормальной энергии надо вбухать в каждый джоуль отрицательной?! Думаешь, ученые позволят обесточить хотя бы фут своего драгоценного лабиринта ради монтажных работ? Ну помоги, жалко тебе?..» «Хорошо, мы идем». …Тысячу лет назад люди не сомневались, что населяют единственный сущий мир, забранный в прозрачную сферу или покоящийся на исполинской черепахе. Сейчас мы делим одно пространство и время – и циклотрон тоже был один. Частные и государственные научные учреждения Федерации, включая исследовательские структуры Звездного Флота, и организации неприсоединившихся миров, выстраиваясь в длиннющую очередь, бились за право втиснуть собственные разработки в общую программу и принять участие в ее реализации. На станции, хранившей строгий нейтралитет в плане межкорпорационной грызни, порой царил невообразимый бедлам – ясно, что прибытию «Магеллана», на месте которого мог оказаться любой другой корабль, не уделили особого внимания. Впрочем… решился бы Якоб ван Боотс отложить эксперимент, подготавливавшийся долгие месяцы, из-за единственного звездолета? С чего вдруг? Не стало же для него помехой наличие на СТЦ вполне квалифицированной службы безопасности. Гений доктора не вызывал сомнений. Дальновидность его – ну… по-разному… «…за один рейс?» «Две тысячи без проблем. Если переход короткий, то три – три с половиной. С четырьмя сложнее, но системы жизнеобеспечения должны вытянуть. Да что у вас там происходит?!» «Кто б мне объяснил! Эти… умники затеяли что-то жуткое! Мне ничего не остается, кроме подготовки к эвакуации!» «Ты комендант станции! В случае угрозы…» «Инструкцию мне перескажи! Я потребовал прекратить эксперимент – мне отказали». «Отключи разгонные блоки». «Не получается, доступ заблокирован! Ни у кого не получается! Ван Боотс тоже не дурак, подготовился на славу». «Выведите их из строя». «С ума сошел?! Повредить циклотрон?! С меня голову снимут! И вообще – там броня, метры керапластовых нанотрубок, противометеоритная защита! Чем его выводить из строя – твоим главным калибром? А если все обернется пшиком, мне только застрелиться останется!» «Заставь своего ван Боотса снять блокировку». «Заставить? Но… как я… Крис, это научная станция, я не могу…» …Комендант станции (как стратегически важного объекта) и ее директор (как научно-исследовательского центра) давно привыкли к затяжной «холодной войне» с бюрократией, политиканством и, главное, друг с другом. Зато к «горячей» – пусть и в самом безобидном ее проявлении – увы, нет. Некогда директор разрешил доктору ван Боотсу проведение опыта, не вникая в суть мельком просмотренных выкладок, и был крайне удивлен, когда прославленный физик категорически отказался прервать процесс по первому требованию встревоженного руководства. Комендант же лихо умел обращаться с теми, кто нарушает ясно и четко поставленный приказ. Но его окружали не враги. Не солдаты, не террористы, не преступники. Лабораторные крысы, нежные консервированные мозги со слаборазвитыми конечностями… «…скажите, лейтенант, вы в курсе, сколько нормальной энергии надо вбухать в каждый джоуль отрицательной?» «Да, сэр. Но коэффициент не относится к постоянным величинам, так что если расчеты нужны вам в ближайшее время…» «Не дай бог! Ладно, отправитесь с группой. Ломать многомиллиардное оборудование нам вряд ли позволят, а вот взламывать, боюсь, придется…» …На станции царило горячечное апокалиптичное оживление. Сотрудники службы безопасности пытались привести местное народонаселение в соответствие с пунктом первым «Плана эвакуационных мероприятий», однако КПД их застрял на метке примерно в тридцать процентов. Часть аборигенов сомневалась в успехе эксперимента ван Боотса, часть – в опасности оного, часть – в возможности спасения как таковой. И каждый – буквально каждый! – норовил вступить в пререкания, будто заседал в дискуссионном клубе! Когда распахнулись панельные створки главного центра управления, гул множества голосов вырвался наружу, словно порыв горячего ветра. И вместе с шумом пришло… нечто иное. И на секунду затмило все прочие чувства, точнее, исказило их до неузнаваемости. Я – на расстоянии нескольких лет и парсеков от того дня – насторожился было, но уловил лишь смутный отзвук, который жестоко выдрессированная нервная система вулканца мгновенно отфильтровала вместе с прочими избыточными раздражителями вроде неинформативного гвалта, запаха сгрудившихся тел и бешеного вихря с трудом поддающихся интерпретации эмоций, колебавшихся от панического страха до нескрываемого злорадства и непоколебимой уверенности… Умозрительная прозрачная преграда между нашими сознаниями уплотнилась и окрепла, я снова превратился в обычного наблюдателя… «…настоящий кошмар!!! Вы не представляете, что будет! Никто в целом мире не представляет, чем…» «…вдруг начнется лавинообразный распад?! И где энергия…» «…или взорвать станцию?! Еще хуже сделаем! Пока у нас хотя бы есть…» …Драли глотки едва ли не все, но лишь мнение тех, кто стоял у полукруглой панели центра управления, заслуживало внимания. Директор СТЦ, багровея и надсаживаясь, тщился призвать к порядку доктора Якоба ван Боотса, Великого и Ужасного. Точнее, маленького и подвижного, будто на его внешности сказалось тесное общение с субквантовым миром. Я не видел знаменитого ученого прежде – знание мне дали извне. В противном случае я сроду не узнал бы его, ибо снизойти до полемики или, хуже того, до оправданий доктор не удосуживался, храня величаво-презрительное молчание. Отбивать атаки оппонентов (пока что словесные) он любезно предоставил своим помощникам… сообщникам, как выражался обозленный директор. Их много было… людей и нелюдей, мужчин и женщин, пожилых и недавних студентов… в обычной одежде, явно привезенной с родной планеты, в безликой и практичной форме из серебристо-серой ткани, которую фабрикуют примитивные полевые репликаторы, дешевые и надежные, точно каменный топор, в разномастных лабораторных робах, и даже – самое прискорбное – в гордых цветах Звездного Флота… Пестрая компания. Талантливые ребята, наверное. Энтузиасты. Фанатики. Подключить пятый разгонный блок, использующийся исключительно в качестве резервного, при четырех активных, перехватить управление циклотроном, добиться ректифицированного потока тяжелых надионов – задачи не из простых. Появление флотской штурмовой группы не стало для них сюрпризом – чем еще мог закончиться рискованный опыт? Либо вмешательством извне, либо победой «косного» здравомыслия коменданта над его же неожиданной деликатностью. Затем и блокираторы на пульт поставлены – чтобы никто не сумел помешать, пока эксперимент не минует «точку невозвращения»… Даже взвод десантников не слишком обеспокоил бы ван Боотса – но опасность, исходящую от молодого офицера научного корпуса, доктор осознал интуитивно… «…должны понимать! Какая, к дьяволу, катастрофа?! Теория Галеаса – псевдонаучный нонсенс! Сколько можно дробить классификацию электромагнитных…» «…допустить, что Химарицу прав, то первое же наблюдение пучка тахионов позволит создать принципиально новую отрасль…» «…хотя бы практический смысл! Беспрестанное возвращение из небытия затраченной энергии, а что касается энтропии…» «…просто представить себе возможность управления временем…» …Внушительная многослойная стена, отделяющая центр управления от рабочего туннеля, отличалась чрезвычайной прочностью. А по астрономическим масштабам – едва ли существовала в пространстве. Там, за ней, совсем рядом, разворачивался процесс, не имевший естественных аналогов в наблюдаемой Вселенной, там рушился один из последних порогов на пути разумной мысли, и творение природы само обращалось творцом. Триумф, после которого мир прежним не будет – если уцелеет… «Мистер Франклин. Очистить помещение. Немедленно». Галдеж достиг пика, но тут уж и звездолетчики, и местные вояки очутились в родной стихии. Открытое сопротивление – прекрасно! Гораздо лучше бестолкового топтания подле горстки высоколобых наглецов, вроде бы нарушающих правила, однако специальным мерам не подлежащих… «Ничего у вас не выйдет! – вызывающе, чему мало способствовали заломленные штурмовиками руки, крикнул какой-то взъерошенный тип, безбожно проглатывая половину гласных. – Вот увидите!» Зал опустел за считанные мгновения. Пальцы легли на сенсорную клавиатуру – та послушно отзывалась, значит, доступ не отрезан, а только ограничен. Изменение кода… окончательно терять контроль ван Боотс не пожелал… Разгонные блоки постепенно, с достоинством выходили на полную мощность, наперебой подгоняя оранжевые шкалы индикаторов. И тем отчетливее становилось тревожное ощущение, не находящее отклика в безграничной вулканской памяти, не имеющее адекватной интерпретации. Оно представляло угрозу для психики. Сознание истолковывало возникшее чувство как безынформативную иррациональную эмоциональную реакцию – и давало сигнал к ее подавлению. Но направленная репрессия препятствовала получению необходимой информации. Вывод был очевиден. …Преграда не рухнула, пускай и достигла отмеренных ей пределов прочности. Я подозревал – или боялся? – что она не рухнет больше никогда. А сейчас – провалился в жидкий лед, который не мешает дышать и двигаться. Нет, слов не хватит… это чувство разнообразно как сон. Существует единственное точное описание, и я, сам о том не подозревая, уже сформулировал его. И теперь прочитал то же самое в воспоминании Спока – «словно все-все вокруг неправильно»… «…тем более обосновано мнение доктора ван Боотса и его команды. Капитан, я прошу… подтвердить приказ». «Приказ подтверждаю! Что за ерунда?! Лейтенант, вы отдаете себе отчет…» …Дальше – быстрее. Обрывки, калейдоскоп… Первая неудачная попытка взломать систему защиты, вторая, третья… Отброшенная фронтальная панель пульта… Хаотичное, на первый взгляд, переплетение проводов… Четыре ложные силовые линии… Процессор-дублер, заклинивающий скаттеры… Извлеченный из гнезда крохотный силицилловый микрочип, укол неуместного торжества… Потемневшие индикаторы и угасающая дисгармония… А еще – невзначай долетевшим эхом почти разорванного контакта – круглые от обиды глаза того самонадеянного парня и злосчастный чип, упавший к его ногам с раскрытой ладони… Много ли времени прошло? Нет, отнюдь, – ничтожные секунды. Длительность обманчива… - Насколько допустимой ты считаешь аналогию? – осведомился Спок. - Что? А… Да, похоже. Безумно похоже… – Хотите, признаюсь? Мне было не до аналогий – нарисовалось, видите ли, отвлекающее обстоятельство. Какой-то придурок имел наглость увидеть моего друга моими глазами раньше меня! Что за несправедливость?! Ну ладно – капитан Пайк или Ухура! Пусть даже зануды из вулканской Академии наук, которых Спок, надо полагать, послал подальше в изысканных выражениях, я еще готов простить, но тут!.. Запах дыма догорающей рощи вернул меня к реальности… – И что это такое? - Тебе известно, что вулканцы не могут работать на Спиральном тахионном циклотроне дольше трех месяцев подряд? Ну конечно. А как же! Вчера специально запрос в сеть подавал, до одури мечтал выяснить! - Принято считать, что некоторые накапливающиеся эффекты галлюцинаторного свойства вызваны относительно высокой концентрацией свободных бета-надионов в рабочих помещениях. Теоретически они способны исказить электромагнитные волны таким образом, что избыточная чувствительность… - Спок! Если без лекций совсем никак, то хоть не отвлекайся, а! – взмолился я. – Принято считать – я уяснил. А на самом деле? - В свете проведенных тобой наблюдений… – Нормально?! Я еще и наблюдения ухитрился провести?! – …приоритетной представляется версия, основанная на понятии тахионной деструкции. Я моргнул. Глупо ухмыльнулся. Моргнул снова. - А она что, правда, есть? Немая сцена. - Извини? - Ну… тахионная деструкция. Я думал, это ерунда… отмазка для налажавших киношников. Такой… бог из машины – когда позарез надо выкручиваться… Брось, неужели не смотрел ни разу? «Бросок в преисподнюю», второй сезон… ну, там, про эсминец «Пионер»… или «Апокрифы вечности»… нет? Черт… Немая сцена в драме абсурда. - Ладно, деструкция так деструкция. Я разве возражаю? И чего… с ней? - Тахионная деструкция считалась и считается гипотетическим явлением – до начала экспериментов на СТЦ никому не удавалось подвести пучок тяжелых бета-надионов к порогу Маркенхайзера, сохранив его устойчивость. Существует не менее тридцати семи теорий, описывающих дальнейшее поведения частиц, но в классической науке принято опираться только на учение Химарицу о квантовании времени, которого придерживался и доктор ван Боотс. Труды Галеаса мало кто воспринимает всерьез… большую часть жизни он посвятил изучению черных дыр, не достигнув заметных результатов, однако на склоне лет написал трактат, скорее философского свойства, о моральной стороне науки. Среди прочих примеров безответственности ученых он упоминает попытки практического исследования тахионной деструкции, поскольку считает их чрезвычайно опасными. Эти отсылки заставляют предположить наличие тщательно проработанной теории тахиона, оставшейся тайной для публики. Косвенные же данные позволяют сделать вывод о том, что Галеас воспринимал тахион как потенциальную частицу, чья скорость допускает существование на разных уровнях… реальности. - Чего?! - Видимо, Галеас был сторонником версии о стабильности вероятностных потоков и, как следствие, о множественности реальностей – наблюдение черных дыр лишь способствовало развитию его убеждений. Тахионная деструкция, по его мнению, означает преодоление потенциальными частицами границы между взаимно запутанными параллельными реальностями. Для описания предполагаемого эффекта Галеас использует распространенный в андорианской литературе поэтический фразеологизм – «разрыв мироздания». - Смело, – сглотнул я. Уж очень мне их поэтичность не понравилась. - Сопутствующие пучку тахионов метаэлектромагнитные колебания, согласно Галеасу, несут информацию, которая способна привести к изменениям в космогонических процессах – при максимальной амплитуде и частоте. И даже при затухании может вызвать иллюзию нарушения причинно-следственных связей в развитии и поведении живых организмов. - Просто иллюзию? – рискнул уточнить я. - Истинной причиной, разумеется, будет являться сама деструкция. Но стремящаяся к бесконечности вариативность следствий поспособствует ослабленному восприятию связи между ними, реализуя тем самым мнимый алогичный принцип «следствия без причины». Слияние реальностей, по Галеасу, подразумевает необратимое искажение естественной истории биологических видов, а также, в большей степени, истории цивилизаций разумных существ. Разумеется, это все неподтвержденные гипотезы… меньше, чем гипотезы… – Спок скрестил руки на груди каким-то… защитным и оттого неуверенным жестом. Я удивленно задрал брови. – Но что если вулканцы на Спиральном циклотроне ощущают не излучение, а первичное воздействие тахионной деструкции? Эволюция не стоит на месте… Животные обладают способностью предчувствовать стихийные бедствия – антропологи считают, что жители Земли утратили ее с развитием цивилизации. Зато вулканцы сохранили активными практически все уровни физического восприятия, присущие живым организмам. Могли возникнуть и новые… Реакция на целостность реальности… - Я-то вроде не вулканец, – напомнил я, изрядно огорошенный вдохновенным взглядом Спока. Если существует наркотик, способный выбить коммандера из колеи, то вот вам, пожалуйста, – самое оно. Тахионная деструкция, блин… Разрыв реальности… - Расы Земли и Вулкана следуют единым эволюционным путем – в масштабах галактики биологические различия между ними минимальны. Но изменения не происходят мгновенно. Ты можешь представлять собой мутацию, следующее звено в эволюционной цепочке, – порадовал меня Спок. – Или причиной стало слияние разумов – его долговременные последствия довольно слабо изучены… - Нет-нет, – запротестовал я. – Погоди, так не получается. Для этой вашей деструкции нужна здоровенная, мощная космическая станция, правильно? Но здесь-то у нас Земля, ничего похожего нет. А хоть бы и было – как нацелить какое-то дурацкое колебание в точности на конкретного человека? И на кой черт?! - Спиральный циклотрон был построен девятнадцать лет назад, а спроектирован на двадцать два года раньше. Научно-техническая база устарела, как и сведения относительно поведения тяжелых надионов. Даже люди, при желании, уже давно могли бы разработать более эффективную методику, не полагайся они исключительно на резервы циклотрона. - В смысле – «даже люди»? – оскорбился было я, но вдруг осознал, что Спок сейчас не в том состоянии, чтобы корректно подбирать выражения… что он и близко не имел в виду смекалистый подвид homo sapiens родом с планеты Земля… «Человек» есть счетное слово. Человек меряет по себе. Нам лень ломать язык и выдумывать новые слова, мы привыкли именовать «людьми» разумные расы – любые. Хм, а точно любые? Похожие на нашу?.. Сравнимые с нашей?.. Или – знакомые нам?.. Он понял мое замешательство. Угадал мой следующий вопрос. И следующий тоже… - Управляемая тахионная деструкция недостижима методами известных Федерации технологий. Порыв ветра, разыгравшись, метнул в нас горсть огненно-красных искр. Горячая крупинка ужалила щеку. Я благодарен за то, что Спок не принял мои предчувствия за болезненный бред. За его готовность строить выводы на сомнительных предпосылках потому лишь, что предпосылки эти – мои. Но если все – немыслимое, невероятное, невообразимое! – правда, тогда… тогда… - У кого же… хватит сил на… такое? - Браво. Я не ожидал. Мы не ожидали, что интеллект, замкнутый на электрохимических процессах, допустит подобное решение в сравнительно короткий срок. Оранжевые точки неподвижно висели в воздухе напротив моего лица, россыпью золотого песка отражаясь в громадных и темных глазах вулканца. А бесцветный голос за спиной выворачивал мир наизнанку. Глава 8. - Вы кто? – я разлепил губы, разродившись самым незамысловатым вопросом в мире. Не сильно нуждаясь в ответе, кстати говоря. Они были – никто. Один – а стоило присмотреться внимательнее, как уже трое, если не больше. Лица разные, нормальные человеческие лица с мелковатыми, невыразительными чертами, но почему-то сливающиеся в тусклый блин и мгновенно изглаживающиеся из памяти. Одежда… тоже ничего особенного, неприметный обыватель в толпе, только вот – ни складки лишней, ни завернувшегося неловко рукава, ни оттопыренного кармана, ни осевшей частички сажи. Звуки угасли, а звезды пропали, захватив с собой растущий полумесяц, и отвердевшее небо прихлопнуло пустошь плотной глухой крышкой. Края горизонта приблизились и ухнули вниз, будто планета сжалась в крохотный астероид… Но темнота обманывала взгляд: всмотрись пристальнее, не полагайся на крохотный клин реальности, выхваченный боковым зрением, – и пространство послушно разворачивалось обратно, словно скомканное покрывало. - Твой спутник наверняка догадывается, – отозвался тот, что стоял позади. Постно-кислые рожи первой пары наводили на мысль об аварии на фабрике аммиачных удобрений. – Пусть он скажет тебе. - Потенциальная раса, – синтезированным голосом автомата произнес коммандер, напряженный, точно раздираемое вибрацией крыло планирующего шаттла. Опущенная вдоль бедра рука сжимала фазер. Когда успел, интересно?.. – Также обозначающаяся в официальных документах как фактор Х или К-цивилизация. - Нет нужды перечислять все алфавиты вашей галактики. Условное наименование не дает фактов – лишь представление. Представления достаточно. - Зачем ты говоришь с ними? Зачем ты говоришь так много? – открыл рот один из передних. Пялился на меня, однако обращался явно к своему сотоварищу. Мерещится, или губы его действительно движутся не вполне в такт? – Мы здесь, чтобы скорректировать всплеск информационного поля. Время. - А также для того, чтобы исследовать феномен гиперактивности информационного поля. Дальнейшие шаги будут зависеть от результатов комплексного анализа. - Нет необходимости. Полученная ранее информация полностью подтверждает рабочую гипотезу. - Разовая акция приведет лишь к кратковременному эффекту… - Э, народ! – возмутился я. Мой друг, похоже, перестал дышать, дабы в случае критической ситуации не отвлекаться на пустяки. – Вы чего за консилиум тут устроили, может, просветите?! Неопределенного колера бельма хором воззрились на меня с утроенной сосредоточенностью. Не просверлить, часом, пытаются?.. - Излишне, – проронил «корректор». - Оптимально, – с порядочной долей яда, как мне померещилось, возразил тот, который был поживее. – Мы напрасно не рассматривали фактор макроуровневой субъективной аккомодации поля применительно к информационной теории. – Манерой изъясняться он вдруг жутко напомнил мне Спока, чуть не заставив заржать вслух. То-то бы ребятки удивились, наверное… - Цель? – заинтересовался молчавший до сих пор хмырь. Ну, или К-хмырь, если угодно… - Я не намерен в дальнейшем повторять такого рода операции, усугубляя неизбежное искажение. Необходимы кардинальные меры, осуществление которых требует максимальной осведомленности. - Бесперспективно. Информационное поле не подлежит прямой коррекции. - Бесперспективно недооценивать возможностей опосредованного воздействия. Я спрошу. – Сделал шаг, и прочие фигуры словно запахнулись в мантии из сгущенного жарким маревом воздуха. – Ты Джеймс Кирк, – любезно известил он меня. Я не спорил, хотя тянуло потребовать доказательства. – Мы искали тебя. - Я не прячусь, – угрюмо огрызнулся я, ничуть не воодушевленный началом. - Коммуникационный сбой. Мною подразумевались трудности, сопряженные с поиском доказательств соответствия твоей личности требуемым параметрам. Я… мы искали человека, который через промежуток локального времени, колеблющийся между двадцатью и сорока пятью земными годами, станет причиной необратимых изменений в развитии нашей цивилизации. Замолк. Ждал, пока я проникнусь? И хрен ли? - Что, вымрете? - Практически неосуществимо. Изменения коснутся исключительно сферы массового сознания. - Ну… извините, – понадеялся я исчерпать конфликт. У чужака аж рябь по физиономии пробежала. - Данные изменения в данный период кажутся нам нежелательными. - Кому это – вам? – напористо осведомился я. – Или здесь вся цивилизация собралась? - Каждый имеет право решать, – подал голос кто-то туманный. Мой собеседник недовольно шевельнулся. - Мой… наш мир совершенен и таковым должен остаться. Несвоевременный контакт с людьми бесповоротно изменит вектор его дальнейшего развития. Когда твой корабль прорвется в континуум, аксиологические идеалы человечества распространятся в нашем обществе и приведут к кризису. - Да ладно вам паниковать. У человечества есть и… хорошие идеалы. - Категории добра и зла неуместны. Основное расхождение заключается в том, что человечество отвергает индивидуальность. - Вот уж нет!.. - Джим, они трактуют индивидуальность шире. - Как?! - Вселенная во мне, – медленно, словно в затверженном некогда ритме проговорил Спок, – и я во Вселенной. Чужак улыбался холодной резиновой усмешкой. Я повторил бессмысленную фразу про себя. Снова и снова, пока она не въелась в мозг и не раскрылась там, точно разрывная пуля… Боже. Приравнять ничтожное к необъятному. Возвести личное в высочайшую степень. Эгоцентрическая система мира – для каждого… а сколько их? И какие силы состоят на службе у храма их… индивидуальности? Так же нельзя, нельзя… - Но откуда ты знаешь?! Ты – откуда знаешь?! - Легенды множества цивилизаций содержат общие мотивы. Мифы о богах со смертными страстями, властных над всем, кроме законов мироздания – потому что они не создавали его, а сами являются его частью. Мифы о божественной воле, противиться которой способны лишь другие боги. Об Олимпе, где божества становятся людьми. Мы идем к тому, что прежде породило воображение… Это – наше будущее. Почему же ты нисколько не растерян, коммандер?.. Что ты уже решил?.. - Сначала – ваше, вулканец… или кем ты там себя считаешь? Ты ведь и сейчас понимаешь меня… а значит, понимаешь нас. Сначала – ваше. Любая власть начинается с власти над собой, иначе мир не выдержит стольких богов. - Вы не боги! – вякнул я. - Удобное наименование. Мы можем все, что вы можете представить. Базовые характеристики совпадают. - Вы можете все, – тихо проговорил Спок. – Но создавали цепочки бессмысленных случайностей вплоть до изменений планетарного масштаба ради поиска одного-единственного человека. - Не совсем цепочки, – недовольно уточнил тот. – Как правило, лишь стартовую ситуацию. Прочее следует отнести к недостаткам ваших технологий и причудам психики. Смейтесь, если угодно, но вот тут-то меня и накрыло. Не раньше, не позже. Я очень тупой, наверное. Или перебрал обезболивающих, а теперь медикаментозную блокаду прорвало… До меня дошло. Они сделали это! Те, кто передо мной! Они все это подстроили! Не люди, не инопланетяне – совершенно иные существа, которые, похоже, не видят разницы между вооруженным хулиганом и стихийным бедствием, между альтернативной реальностью и собственным задним двором… Что за бред, что за несуразная паутина… или примитивным смертным существам вроде нас не дано постичь их замысел?.. И где мое изумление, где трепет, где восторг соприкосновения с великой тайной?.. Я вне себя. Мои друзья… мой город… мой рассудок, наконец! В какой игре меня заставляют водить?.. - Вы… но зачем?! – я едва удерживался от крика. Разумные слова ушли, хотя только что кипели в горле. – Убить меня? Вот так?! Обрушить землетрясение на целый город?! Зачем?! Лучше бы тот дурак выстрелил в меня, чем с ножом бросаться… лучше бы вы остановили мне сердце во сне, если вам такое раз плюнуть… или камень на голову скинули – и конец! - Убить? – скривился чужак. – Без необходимых доказательств твое уничтожение лишено смысла. Искусственно наведенные событийные флюктуации, которые ты счел попытками убийства, являются всего лишь этапами эксперимента, призванного подтвердить верность наших предположений. - Эксперимента, – отчетливо, точно смакуя, произнес я. Будто бы переспросил, ничего удивительного, однако на самом деле – нет. Не переспрашивал. Ставил печать под своим окончательным мнением о них. Даже злость поутихла. Категории добра и зла неуместны – точно подмечено. Какое уж тут зло? Что толку злиться на бурю, засуху, наводнение… что там еще беспокоило людей прежде? Их не должно быть – точка. Не должно быть в одном мире со мной. Эксперимент… Прозрачный город-лабиринт. Дома падают, перекрывая путь, выскакивают игрушечные враги, находятся приманки, падают створки… и здоровенная перепуганная крыса мечется среди картонных нагромождений. Красных от крови. Боги… тоже мне боги нашлись. Из машины. Даже не органианцы, еще развиваться и развиваться… пожалуй, Спок прав… наше будущее… не столь далекое будущее. Тьфу, паскудство какое… Кстати, капризные божества в древних мифах – порядочные сволочи, если вдуматься. - Именно. Возможно, стараясь соблюсти критерий естественности, мы допустили некоторую повторяемость, но именно экспериментальный метод, как наиболее продуктивный, доказал безошибочность предварительных теорий. Изначально предполагалось, что нетипичная реакция на излучение, которое вы именуете тахионной деструкцией, заставит тебя всякий раз покидать заданную точку, тем самым избегая опасности. Однако результат превзошел любые ожидания – мы даже прекратили эксперимент, хотя статистическая достоверность требует большего количества опытов. Ты по неясным мне причинам противился инстинкту самосохранения, хотя мы постепенно увеличивали интенсивность эманации, доходя до пограничного уровня вмешательства, зато попутно выяснилось, что твое присутствие стабилизирует модифицированную реальность. Следовательно, в настоящий момент локального времени ты представляешь собой формирующийся феномен, условно именуемый гомеостатической константой разомкнутого множества реальностей. Если до меня что и дошло, то общая синтаксическая конструкция плюс пара-тройка знакомых слов, упорно не складывающихся в смысловое целое. - Ты не знаешь? – мой ступор не остался незамеченным. – Полагаю, я немного ошибся с временной идентификацией… Я вопросительно глянул на Спока. Нет, на сей раз проблема, видимо, заключалась не в моем невежестве. Хотя… - Информация, – задумчиво произнес чужак. – Информация живет по собственным законам. По разным законам – на каждом физическом и метафизическом уровне. Ее частицы взаимодействуют, трансформируются… но не исчезают бесследно и не возникают из ниоткуда. Информация, в том числе преломленная разумом, образует неоднородное поле… На него способен влиять каждый – кто-то в большей, кто-то в меньшей степени… в целом разница невелика, а размеры воздействия ничтожны. Но время от времени возникает «линза» – и количество воспринятой ею информации переходит в качество, а мысль и чувство претворяются в действие непреодолимой силы. Точку бифуркации. Поворотный момент. Это тоже физика, правда, не та, к которой вы привыкли… Все уже десятки лет витало в воздухе, Джеймс Кирк. Но ты первый правильно вдохнул его. Стал глазами слепой души мира… - Что витало?.. Что я… - А ты сам не чувствуешь, какая лавина сдвинулась из-за тебя? Не чувствуешь, как наслаиваются события? Ты – это идея. Случайная оболочка для идеи, для новой вехи в развитии. - Я не понимаю. О чем вы… - О тебе. Ты – квинтэссенция человечества своей эпохи. Твои стремления, возведенные в высшую степень, определят его путь. Тут ты похож на нас, Джеймс Кирк… - Это все чушь какая-то. Так не бывает! – заявил я. - Как же вы влюблены в собственное невежество! – сбился с размеренного тона откровенничающей сивиллы мой собеседник. Эк его пробрало. Видать, накинутая личина обязывает – я не уверен, что в натуральном облике они похожи на людей… – Ничего не знаете о пространстве, времени, о причинности, а изобретаете бесполезные дефиниции и штампованные теоремы. Эффект бабочки, эффект мэйнстрима, эффект дарума, эффект гомеостазиса!.. Они верны – и одновременно ошибочны, они сосуществуют – и порой сосуществуют хаотично! Откуда тебе знать, что вообще бывает во Вселенной? Неужели Эйнштейн и Гейзенберг напрасно учили людей, что любой абсолют неправомерен? - Ого, да ты, я смотрю, готовился… - Я могу рассказать о наших теориях перенасыщения и угнетения рассеянного информационного поля – но ты не сумеешь их оценить, а меня они не приблизят к истине, которую я не пытаюсь подменить чьими-то предположениями. Зато у нас есть бесконечное время для наблюдений и бесконечное количество вариативных миров, где эпоха за эпохой происходит одно и то же. Наступают моменты, когда мэйнстрим действительно зависит от ничтожной бабочки. Миллионы разнообразных причин и следствий тесно оплетают ее, образуя тончайшие связи, – и превращают в постоянную величину. Таков один из циклов мироздания. Полагаю, постепенно оно начинает оберегать своего избранника. - Вы с ума посходили! Мне просто повезло, что выжил в ваших чертовых опытах! - Разночтения в терминологии несущественны. - Это не разночтения. Это чистая случайность. Вы не можете делать какие-то абсурдные выводы. Я вам не верю! - Во-первых, мне нет нужды лгать. Во-вторых, особенности вашей психики заставят тебя верить. Ты догадался о нас – и поверил в нас сразу и безоговорочно, потому что людское самомнение вынуждает преклоняться перед собственным разумом. Восприимчивость к нашим технологиям позволила тебе осознать свою исключительность. Теперь ты нас видишь – и иные доказательства не нужны. После встречи с богом человек прежним не становится. - Вы не боги, – бессильно повторил я. Тот промолчал. – Но почему я? Я просто человек! - Точка бифуркации не имеет масштаба. - А если бы я тоже погиб? Или скажете, такого не могло случиться? - В тебе нет тонкости, землянин, – проявился в неприятной близости «корректор», чей вид демонстрировал презрение совершенно по-человечески, что вызвало у меня неуместный приступ злорадства. – Линейность мышления. Каприз природы не сделает тебя бессмертным или неуязвимым. Биологический мозг не способен охватить сложность расчетов, призванных откалибровать силы естественного и искусственного воздействий. - В случае ошибки, – вмешался первый, – нам пришлось бы вновь смотреть вероятности, продолжив поиск. И при необходимости вернуться к заданным хронологическим координатам. - Смотрели бы свои вероятности сразу! Заранее! Чтоб наверняка! Почему еще кто-то должен умирать? - О, это уравнение с множеством параметров и множеством неизвестных. Никто не может точно определить и отследить каждую из общего числа вероятностей, даже мы вынуждены иметь дело с понятием «обозримого количества» – и прилагать массу усилий, чтобы сузить математическое пространство. - Нельзя убивать тысячи ради какого-то поиска! - Я начинаю догадываться, чем нам грозит контакт с вашей цивилизацией… - Вы бы еще всю планету уничтожили заодно со мной! И искать бы не пришлось! - Данный вариант рассматривался. К сожалению, вмешательство существ истинного порядка порождает чудовищные искажения. Мой долг… наш долг перед миром обязывает свести их к минимуму. Роль человечества в истории Вселенной огромна, мы не были намерены рисковать, инициируя кардинальные изменения. Речь идет лишь об отсрочке. Рано или поздно люди изменятся. Мы наблюдаем давно. Мы ждали, что на ваш облик повлияют другие расы – а происходило наоборот. Цивилизация Центавра не научила вас осторожности, но позабыла о собственной скрытности. Андорианцы еле-еле уживались друг с другом, но позволили втянуть себя в проект с Федерацией. Вулканцы, с их нелюбовью к длительным странствиям, не привили вам чувства родного дома, а ввязались в общие исследовательские программы. Земля дает нервную энергию всей галактике. Федерация – это человечество, Звездный Флот – это человечество. Вы еще молоды. Ни принципы вашего мышления, ни моральные основы культуры не поддаются четкому анализу. Но молодость пройдет. Мы будем готовы к встрече, когда вы научитесь если не ограничивать, то хотя бы направлять свою энергию. Сгладить поворотный момент истории, сместить его в будущее – вот чего я добиваюсь. И мне бы не хотелось, чтобы ты считал меня… нас… безусловными врагами человечества. - Почему? - То, что ты олицетворяешь, разрушит наш мир. Мы стремимся этого избежать при помощи твоей физической гибели – сейчас, в момент окончательного завершения формирования линзы, а также наименьшего расхождения вероятностей. Однако остается опасность рецидива. В отличие от неустойчивой человеческой психики рассеянное информационное поле не поддается… традиционным средствам воздействия. Это не забытые на подвеске ракеты и не случайный пуск. Путем влияния на конкретных индивидуумов можно внести в поле коррективы, можно блокировать ассоциативную память целого поколения, трансформировав память отдельных его представителей. Но насколько долговременным будет результат? Что помешает рассеянной информации собраться в новой линзе и погнать множество людей в том же направлении, усилив эффект? Этого нельзя допустить. Ведь иначе – спустя год, два или три – мне придется снова начинать поиск. Повторять эксперименты. Ты понимаешь, Джеймс Кирк? О да. Я понимал. Неужели Ларри был прав и тут? В любом мире, в любой реальности – все одинаково?.. - Чего ты хочешь? - Необратимо модифицировать информационное поле Земли. Чтобы такие, как ты, не беспокоили нас. Никогда. Или хотя бы до указанного мною периода. - Чего ты хочешь от меня? - Знаний. Кто ты? Чем ты отличаешься от других? Что заставит цивилизацию приспосабливаться к тебе и выведет ее на новый виток развития? Что ты дашь остальным расам? Я обязан узнать. - Но я сам не знаю! - Ты – условно разумное существо, и не знаешь чего-то о самом себе? Это противоестественно. Объясни – и мы уйдем отсюда. Никто больше не пострадает. - Как объяснить? Что?! Вы явились, устроили катастрофу! Вы убили моих друзей, а потом наплели какой-то бессмыслицы о линзах и полях! Как мне объяснить вам ваш собственный бред?! - Психический спазм, – заявил предпочитавший отмалчиваться. – Неудачная попытка. Следует вернуться к прежнему сценарию. - Я предупреждал, – вклинился почти неразличимый в темноте скептик. Обоих проигнорировали. - Настаиваешь? – уточнил мой собеседник. – Предпочитаешь живую идею живым людям? Своей матери? Своим друзьям – кто уцелел? Или жителям пяти-шести городов, где ты ни разу не бывал? Или этому вулканцу у тебя за спиной? - Вы… ты так не сделаешь! Он нес сущую ахинею. Не был я никакой идеей. Да и какие у меня идеи, откуда им взяться? Я ведь не ученый, не философ, не политик… Нет, я, наверное, готов согласиться, что время от времени появляются люди, меняющие историю самим фактом своего существования. Полководцы там, правители, изобретатели, философы… пророки. Но я?! Я же ни о чем не думаю, я просто живу. Не пытаюсь осчастливить целый мир… спасти, перевернуть или завоевать его. Я только хочу поскорее двинуться вперед, увидеть что-то… особенное, найти что-то, и не терять алчной жажды нового дня… и чтобы мои друзья были со мной, и чтобы у них все было хорошо… и чтобы жизнь была такой, что не заставляла их разрываться между долгом и совестью… и чтобы я был кому-нибудь нужен, и мог помочь, если потребуется, и не приходилось, скрипя зубами и глотая слезы, смотреть на то, что я исправить не в силах… и чтобы не нашлось тех, кого я не смог бы защитить, и чтобы это желание никогда меня не покидало… Вот и все. - Продолжай… – просочился в уши вязкий голос. – Этого мало. Это все было и раньше. Это было всегда и везде. Разве так сложно? Право, какая странная раса… - Ты сам сказал… – Нет, я не верил. Ни на йоту. Но я должен был опровергнуть его слова. Ни один из их планов не должен был осуществиться. Я отрицал этих существ всеми фибрами души, всеми клетками тела, отрицал каждый их взгляд, каждый замысел. Они стали моей антиматерией. Я не ждал от себя такого… отвратительного чувства... Они изменили меня – чего я тоже не собирался прощать. – Ты сказал, вы не в силах серьезно повлиять на… информационное поле. Ты так сказал. - Кто же я буду, – практически беззвучно проговорил чужак, – если перестану ставить перед собой невыполнимые задачи? Все в конечном итоге зависит от людей, а люди не особенно сложны. Необходимо лишь знать, в каком направлении двигаться... Не трать мое время понапрасну. На меня расставили надежную ловушку. Даже собери я волю в кулак и закрой от них сознание – хотя вряд ли выйдет – каковы альтернативы? Гибель людей – пусть немногих, но близких, пусть незнакомых, но невинных? Или… Или – что? Изменение какого-то там поля? Разрушение реальности?.. Что это такое? Чем грозит нам то, что звучит столь абсурдно?.. А в качестве бонуса смерть – моя смерть… Умереть в любом случае – ничего, ровным счетом ничегошеньки не изменив! Похоже, я обзавелся новой фобией… - Продолжай… – Он смотрел на меня в упор. Но перед глазами почему-то мелькали себе и мелькали виртуальные «боевые птицы», а в голове щелкали цифры технических характеристик. - Ты не сможешь помешать, – чуть удивленно произнес чужак. С трудом отвлекшись от придирчивой оценки маневренности клингонского корабля, я осознал, что он говорит не со мной. - Защитить разум каждого человека – не смогу. Даже одного человека. Но если ты намерен спровоцировать угнетение ноосферы, исказив массовое сознание жителей Земли, то должен знать, в каких случаях этот процесс имеет обратную силу. - О, я вижу, на Вулкане активно занимались сходными вопросами, – как-то чересчур поспешно подхватил пришелец. – Ваша беда заключается в чрезмерно узкой трактовке понятия «ноосфера». Или… вы намеренно заимствовали наивный земной термин, чтобы избавить… хм… кое-кого от искушения? - Оставь эту планету. – Спок скользящим шагом приблизился к помрачневшему собеседнику. Голос коммандера будто бы стал ниже и тише, но по вялому лицу самозваного божества рябью пробежало сердитое и досадливое изумление. – Иначе поиск вашего мира станет основной целью существования человечества. - Ты не успеешь! Я могу убить тебя в любую секунду! - Ни одно действие не опередит скорость мысли. - Для вас любая скорость – однонаправленна. Ты умрешь в тот миг, когда еще не подозревал о моем существовании! - Ты не сумел справедливо оценить степень восприятия вашей технологии человеческим мозгом. Ради установления ментального контакта ты добиваешься предельной концентрации реципиента, излагая ему массу лишних подробностей. Ты избегаешь прямого воздействия на объекты материального мира. Ты способен лишь выборочно контролировать высшую нервную деятельность людей. Так как ты можешь судить о детях Вулкана? Я не верил ни ушам, ни глазам. Это был не Спок… Не мог быть! А три фигуры обрели плотность и угрожающе придвинулись, как в первые мгновения контакта. - Нет! – Мой собеседник вскинул руки, отстраняя своих сородичей. И заговорил торопливо, вертя головой, словно старался поочередно переубедить то их, то, отчего-то, Спока: – Подождите! Подожди! Ты напрасно считаешь, что человечество не обойдется без него. Мы не опускаемся до инициации социального регресса. И Земля, и Федерация добьются величия на другом пути. - Кто дал вам право выбирать пути для иных цивилизаций? Любая раса, достигшая определенного уровня развития, признает свободу воли разумных существ. Я потерялся совершенно. Что за безумие творится вокруг? К чему этот авраамов диспут, раз им под силу уничтожить нас едва ли не одним своим желанием? Почему вдруг они словно забыли про меня? Почему двое из троих пришельцев, между которыми нет согласия, молчат и позволяют заниматься ерундой? Или у них коллективный разум, изредка пребывающий не в ладах с самим собой? Зачем уговоры – что зависит от чьей-то правоты? Или… каждый вопрос и каждый ответ, каждое признание и каждый протест бросают горсть камешков в… как его?.. рассеянное информационное поле? Но почему же он не со мной теперь спорит?.. - Неужели? А по какому праву вулканцы отказывали в помощи людям и решали, что лучше для Земли? По какому праву? - По законам истории. Положения Основной Директивы выполнялись задолго до создания Звездного Флота. Искусственно замедлив или ускорив технический прогресс человечества, Вулкан лишил бы Землю независимости, и ее облик нес бы отпечаток чуждой ментальности, оставленный насильно. Бездействие обратимо. Невмешательство обратимо. А то, что решились устроить вы… Меня прохватил озноб. Они были почти неотличимы. Казалось, они даже говорили сходно. Говорили о людях – решали, судили, оценивали… Это будущее… Наше будущее… когда мы перестанем быть людьми. Наверное, перестать быть людьми довольно легко… - Да что устроить? Нам обоим известны перспективы человечества. Разве будет ошибкой упростить им задачу? Я вижу и прошлое и будущее, много вариантов будущего… Есть среди них и такой, где ты останешься жив. Где ты забудешь, что здесь происходило, – я могу это сделать, не сомневайся, – но след все же останется. Стоит ненадолго отвернуться от звезд и посмотреть под ноги, как нелепость ваших представлений об устройстве Вселенной раскроется сама собой. Ты увидишь сеть, оплетающую целый мир, единую структуру, которую скрепляют не фундаментальные взаимодействия, а последовательности неочевидных причин и следствий. Они не состоят из частиц, как вы привыкли, и энергией, в вашем понимании, не обладают, но измерить их можно. Можно рассчитать траекторию сигнала, и сорванный на Земле цветок после череды управляемых случайностей приведет к взрыву сверхновой в Магеллановом Облаке. Мир станет для вас тем, чем стал для нас, мир станет послушным, и половина пути, разделяющего наши виды, будет пройдена за считанные годы. Конечно, потребуется новая математическая система, родится принципиально новая физика. Но ты справишься, ты почти уже видишь. Удачное сочетание… полукровка – незашоренный взгляд, свободный ум… Это знание – ты сможешь сохранить его для близких… или подарить миру. Поначалу поверят не все – сотня, тысяча, десять тысяч, пятнадцать… Впрочем, ведь бывает и так, что десять тысяч решают судьбу цивилизации. А ваша история – разве одиночкам ни разу не удавалось сыграть в ней основополагающую роль?.. На это ты согласишься? Стоит такой рывок жизни одного человека? Боже мой. Он сам хоть сознает, что предлагает? Что он предлагает – добровольному изгою, выродку? Как тут отказаться? Нет, я не сомневался в моем друге… но больше не мог различить его в пылающей тьме суровых королей древности, за холодным светом философов эпохи Перелома… На зыбкой плящущей грани между огнем и ночью, застывшими во вневременьи, его узкое суровое лицо казалось незнакомым – и нечеловечески… завораживающим. Если каким-то чудом дело обернулось так, что он действительно что-нибудь решает… Не знаю… Я согласился бы отдать жизнь – за меня выбирало сердце. Вулканцами управляет рассудок. Рассудок определит цену – а есть ли что-нибудь важнее грандиозного скачка в развитии цивилизации? – и ничто не удержит наш мир… и их не остановит ничто… - Речь идет не о жизни одного человека. Ты покупаешь реальность. - Я отдаю могущество своей расы. Что тебя не устраивает? Спок вытянул руку с фазером, словно прицеливаясь в грудь чужаку, – и разжал ладонь. Оружие беззвучно упало в траву – индикатор заряда вспыхивал суматошными полосками. Я апатично закрыл глаза. Ну и ладно, не больно-то и хотелось… все равно устал как собака… шло бы оно и ехало… - Стагнация. Вот зараза, а глаза я закрыл очень вовремя. Потому что в следующую секунду эта смертоубойная хреновина взорвалась. Вы не думайте, я отлично знаю, что бывает с перегруженным блоком питания ручного фазера. Отлично знаю, как это выглядит, звучит и насколько прискорбные вызывает последствия. Я на полном серьезе приготовился отдать концы – авось удастся непредвиденной кончиной порушить планы наглым визитерам, может, в том и заключался смысл… так вот – ничего подобного не произошло. Меня отшвырнуло прочь и поволокло по земле, но взрывная волна не обладала и десятой долей расчетной мощности, не было ни поражающих элементов ни особого жара ни боли зато словно затянуло вглубь в бесцветные стекла необъятной мозаики витража гигантских зеркал, разрывающих на сотни самостоятельных отражений кривых и к счастью не очень а я не сказать чтобы смотрю со стороны, нет, я – тону в каждом из них но я совершенно точно уверен, что не совершал убийства в котором меня обвиняют, и кричу, скатываясь по лестнице, что мои документы приняли, мам! пап! они приняли документы, я поеду на экзамены, сколько бы капитан Пайк ни жаловался, что раньше заполучит инсульт, чем добьется единодушия от своих помощников, а день, когда мы наконец поладим, станет последним днем его карьеры, и я готов задохнуться, но спасти корабль от явившегося из небытия агрессора, помешанного на генетическом превосходстве, однако внезапно створки заодно с куском стены сносит направленным взрывом, ком раскаленного пластирона пробивает противоположную переборку, хорошо, что там всего лишь очередной пустой ангар, и сметает двоих несостоявшихся убийц, обращая их в алую, испаряющуюся в плазменном облаке кашу, – удачно сложилось, разумеется, ну а если бы я тоже там стоял? хотя нет, вряд ли, не загони они меня сразу в угол, я бы давно справился с ситуацией, благо, нештатной она перестала быть лет пять назад, с тех пор, как я принял командование, и главное усвоенное правило было – не упускать из вида пути отступления, ладно, просчитался чуть-чуть, зато на последнем моем убийце отыгрался сполна, вколотив ему зубы в глотку, об оружии бедняга от неожиданности позабыл, и я, завладев фазером и выставив минимальный поражающий, опаливаю ему шкуру процентов на семьдесят – наша забава не окончена, не рассчитывай, продолжим, когда оклемаешься, сволочь, – сам же, под аккомпанемент уморительно истошных воплей, с вызовом оглядываюсь на своего старшего помощника, но тот, как бы ни относился к подобного рода вещам, взирает на корчащегося от адской боли человека с неизменным равнодушием, видимо, признавая за мной право развлекаться или вершить суд как вздумается, а меня вновь охватывает неистовое желание прострелить ему пару суставов и полюбоваться на реакцию, но пока воздерживаюсь – он мне как-никак жизнь спас, а ведь шрам через верхнюю губу до сих пор заметен, не сдержался я тогда, что греха таить, вот был бы прекрасный шанс расквитаться, но Спок, точно угадав мои мысли, непринужденно сбрасывает тяжеленную штурмовую винтовку с плазменным подствольником на руки одному из своих зашуганных до потери пульса стукачей-адъютантов – щенок аж сгибается – и уже безоружным проскальзывает сквозь оплавленный проем, откидывая за спину откровенно флибустьерский хвост небрежно стянутых обрезком световода волос, а я вновь медленно зверею, не чувствуя ни малейшего намека на привычную атмосферу страха, обыкновенно возникающую вокруг меня: «Черт подери, коммандер, вы хотя бы на сканеры смотрите, прежде чем двери вышибать?» – «Так точно, сэр, не беспокойтесь, системы жизнеобеспечения не пострадали», – еще издевается, зараза… «Уж извините, сейчас я больше склонен беспокоиться о себе!» – «Тогда вам не следует передвигаться по кораблю без охраны, капитан», – о том, что два с половиной трупа разной степени сохранности и были моей охраной, я дальновидно молчу, бросаю только: «Да пошел ты…», но без особой злости – я искренне рад, что он по-прежнему не хочет моей смерти… не перехватить ли, пока не поздно, инициативу? но где же я другого такого найду… «Но почему, что не так?» – «Ты не понимаешь? О господи, ты действительно не понимаешь?» – она заходится нервным смехом, а я, словно идиот, стою столбом и глаз не могу отвести от светлой пряди, щекочущей нежную шею… «Будь у меня в соперницах десяток или целая сотня женщин – я бы боролась! Но что прикажешь делать с галактикой? С твоим экипажем, с твоей славой? У тебя не осталось ни кусочка души, который мог бы мне принадлежать» – «Неправда!» – «Больше, чем правда. Прости, Джим, мне не нужна легенда. Я не хочу в один прекрасный день получить полную коробку орденов и горячие соболезнования Флота. Не хочу видеть тебя раз в пять лет. Мне нужен живой человек, самый обычный, который всегда будет рядом» – «Летим со мной, и я буду рядом!» – «Лететь с тобой? Превратиться в лишний винтик твоего корабля? Нет, никогда» – «Тогда я действительно не понимаю. Ты… ты меня не любишь, да?» – «Не упрощай! Не смей упрощать!», – сердится сквозь подступающие слезы, а в чем я виноват?.. – Если бы не любила!.. Но я знаю, что не нужна тебе! Это не упрек, не думай, но это есть – и все. Нельзя ведь жаловаться на то, что дождь падает вниз…» – «На Радуге не падает», – шучу через силу, а она долго-долго молчит… «Прощай, Джим», – слышу в конце концов… «Все равно от вас никакого толку», – отчаянно выплюнул я, вокруг неодобрительно заворчали, человек десять от силы, подполье чертово… «Отчего же, – мягко возразил Вацлав, – мы пытаемся помочь людям, чем можем» – «Да чем, чем?!! – не унимался я, а план шел прахом. – Прячетесь по норам, занимаетесь живой контрабандой, помогаете сменить одно гетто на другое, вы только даете повод развязать бойню, правительству пора вас на содержание брать», – я захлебнулся криком, Вацлав издал предостерегающий возглас – мелькнула тень, я ощутил подсечку, земля ушла из-под ног, а он, быстрый как ветер, вдавил колено мне в подвздошье, так что затрещали ребра, кости наравне с укрепленными биопротезами, и воздух выдавился из объятых огнем легких, я рванулся – бесполезно, и никто, вообще никто не двинулся, паника сковала их, один Вацлав повис у него на плечах, тоже без толку, железные пальцы сдавили горло, коснулись воспаленных язв, оставшихся после газовой камеры, нет, нет, не надо!.. волна невообразимой психической мощи выпотрошила мой разум до донышка, и я с ненавистью заглянул в чуть раскосые глаза, лучащиеся черной яростью, такие же, как у ромуланских «чистильщиков» на Гайме, ну убей меня, тварь… хотя нет, не совсем такие же… и захрипел, вновь обретя способность дышать, кто-то помогал подняться, совал воду, а Вацлав умиротворяющим тоном шептал что-то ему – прижавшемуся к сырой, покрытой потеками ржавчины стене, будто загнанному в смертельную ловушку, – а после твердил мне в ухо, извиняясь, я почти не слышал, отходя от шока: «Простите, Джеймс… вам стоило выражаться менее категорично… потомок кого-то из вулканских старейшин, один из последних… вы не представляете, что с ним делали… груз генетической памяти просто чудовищен, некому было учить его, как жить с этим… поймите, мой лучший солдат – и почти что безумен… простите нас и объясните, пожалуйста, что вы намеревались предложить», – запинаюсь, однако говорю: «Мне и недели не исполнилось, когда погибла Федерация… я не помню другой жизни, не верю в утопию, я не мечтаю о славном прошлом… лишь хочу, чтобы прекратилась травля… бегущая дичь дразнит псов… мы должны обрести новый мир или отвоевать этот…», Вацлав вздыхает, он немолод и болен: «Искать или сражаться, – кивает он, – искать или сражаться… да, звучит неплохо, я разделяю ваши мечты, но у нас нет сил, Джеймс… в космопорт Кхерты не пробиться ни в одиночку, ни группой… я не могу ничего запретить своим бойцам, и все же, боюсь, на верную смерть никто с вами не пойдет», но тут раздается негромкое: «Я пойду», – и меня осеняет догадка, что я тоже сумасшедший, раз соглашусь на такое, а я соглашусь, и мы загасим пламя кровью… когда маневровые двигатели взревывают от натуги, я, кажется, ощущаю мучительную дрожь, сотрясающую корпус корабля, – погоня продолжается четырнадцатые сутки, наш энергетический потенциал грандиозен, но такими темпами у механизмов элементарно начнет иссякать запас прочности: на лихорадочном маневрировании первых шести дней мы уже потеряли две трети инжекторов, теперь чешем по прямой, на околосветовых скоростях, будто в каменном веке, – если что-нибудь случится с инерционными гасителями, спешно переведенными в щадящий режим, экипаж по стенкам размажет, никакие скафандры не спасут… господи, да о чем я! механизмы! – у людей запас прочности куда меньше: сказываются две недели постоянного нервного перенапряжения, трех-, четырех-, пятикратные перегрузки, человек тридцать уже в лазарете, диагноз – от банальной истерики до острой лучевой болезни: из-за разбалансированного распределения энергии вспомогательные реакторы порываются пойти вразнос, хладагент гоняем по третьему кругу очистки, радиационные «пробои» вынудили заменить километров пять прочнейших кабелей ЭПС – корабль не предназначен для столь продолжительных гонок на маневровых движках, выведенных на максимальную мощность, системы не успевают компенсировать износ, не успевают!.. конечно, мы в любой момент можем уйти на варп, но тогда преследователь потеряет нас и отправится на поиски новой добычи – последней стала Имшадаве и восемь миллиардов разумных инсектоидов с рудиментарными слюдяными крыльями… преследователь, гигантский раскаленный сгусток псевдоживой материи, Ариман – так мы прозвали его – не блещет интеллектом, он бросился в погоню, стоило атаковать, но вооружение Флота бесполезно, остается бегство… а пространство тянется невыносимо медленно, а капитан молчит, просто выстаивает одну вахту за другой, вместо тех, кто не держится на ногах, и мало кто в команде понимает: «Энтерпрайз» не отвлекает врага, а идет к давно намеченной цели, к необитаемой системе Беты Друида, но я-то понимаю – я высказал эту бредовую идею, кто же знал, что капитан сочтет ее осуществимой, но вот беда: «…защитное поле формируется за одну целую семь десятых секунды до старт-момента искривления, Ариман не успеет проникнуть достаточно глубоко, чтобы звезда коллапсировала…» – «Подпустим вплотную?» – предлагаю азартно, опасаясь, что Спок откажется… «Нет, он слишком велик. Мы… пойдем через фотосферу на маневровых», – и у меня сердце заходится от гибельного восторга, да хоть до самого ядра, и не рассчитывай выгнать меня с мостика… пока звезды на центральном мониторе вытягиваются в бесконечность сверкающими белыми лучами, я ударился о прозрачную преграду, не умирай, нет, пожалуйста, и небывалого камня арка выросла перед глазами, заполняясь клубящимся туманом, призраком проявился из черноты громадный чужой корабль, а я несмело прижался лицом к обнаженной ключице, ощущая всей кожей жар, силу и гибкость тела, казалось, скрученного, точно хлыст, из плетеных ремней, но хищно свистнувшее лезвие уже рассекло грудь, адмирал на мостике, да какого дьявола вы на ухо орете, из пехоты перевелись что ли, где-то в вышине злорадно засмеялись гортанные голоса, и лязгнул металл запирающейся двери, я найду тебя капитан только дождись, мы обязательно придем, да что ж это такое прошлое будущее пробормотал я тряся головой словно пытаясь то ли вытряхнуть прочь то ли воскресить в памяти тускнеющие картины не думаю скорее вероятности волны вероятностей а ты можешь удержать их зачем это же невероятно это странствие какого никогда прежде не было ты можешь скажи теоретически да такое возможно… Я лежал на траве, у меня болели спина и бок, и ветер гнал надо мной тусклое облачко оранжевых искр. Где-то поблизости шипение лазерого резака обрывал грохот падающих обломков шаттла. Ровный белый свет лился с низкого плоского неба, и что-то оголодавшим москитом пищало над ухом. Зато боль слабела, словно чертов москит потихоньку высасывал ее из вен, а нудные звуки будто бы затирали те необычайно живые, правдоподобные видения, которые я, кажется, не просто подглядел – а почувствовал… Когда под веками воцарилась положенная природой темнота, я рискнул моргнуть, впустив в мозг немножко окружающего мира… И немедленно зажмурил глаза обратно. Мне даже почудилось, что с весьма громким хлопком. Защитная реакция, видите ли… - …еще раз, когда-нибудь, я узнаю о применении блокиратора поискового излучения, тем более при введенном чрезвычайном положении, ноги вашей не будет на борту. То же касается остальных чересчур сообразительных членов экипажа – я полагаю, вы донесете до них эту простую мысль? - Так точно, сэр. - Хорошо. Теперь, может, скажете наконец, чего ради вы оставили корабль? - Ради разрешения возникшего в Академии конфликта, сэр. Должен заметить, капитан, что в указанный момент чрезвычайное положение на борту еще не было объявлено, а потому я счел возможным уделить некоторое время обязанностям инструктора. - А также врубить блокиратор, проигнорировать мои приказы и напоследок смыться куда-то в пустыню. - Я уже признал свою вину, капитан. - Хоть бы притворились, что раскаиваетесь, коммандер. Да-да, знаю!.. Это к слову… – Тон капитана Пайка разительно изменился. – Спок, ты мог погибнуть. - Не думаю, сэр. Я не покидал безопасных районов города. - Нет там безопасных районов… Что ж… Тот конфликт… разрешен? - Да, сэр. - А ты сам? Ранения? Контузия? - Нет, сэр. Физиологический датчик неадекватно отреагировал на явление сугубо психосоматического характера. - Хм… вот как. В таком случае, коммандер, обратите внимание на тот прискорбный факт, что наш варп-реактор до сих пор не выдает больше семидесяти процентов от заявленной мощности. Не хотелось бы снова разгонять инженерную службу… Я, обратившись в слух, дождался, пока затихнут шаги – разумеется, шаги капитана Пайка, их-то я слышал, – и осторожно осмотрелся. Интерьер был не сказать чтобы совершенно незнакомым. Кстати, оборудование у нас в Академии имелось и покруче… Господи, неужели приснилось? Неужели меня просто контузило при аварии шаттла? Или… мне стало плохо на футбольном поле? Или сразу после землетрясения?! - А ну-ка лежите спокойно! – скомандовала симпатичная белокурая девушка, нависая надо мной. Проклятье, не выношу врачей! Окажись на ее месте какой-нибудь язвительный хмырь вроде Боунса – сбежал бы тотчас! А послать подальше такое чудесное явление попросту не смог. Самообладания не хватило. Потому и расслабился послушно, стараясь не пялиться чересчур откровенно и не задумываться о ее возможном звании. Между прочим, слабо угадать второй вопрос, который задала мне милая, невзирая на старания казаться строгой, жрица Эскулапа? Первый, разумеется, заключался в сакраментальном: «Как вы себя чувствуете?» А вот второй… Ну да, естественно… - Порезался, когда брился, – проворчал я. Девушка на шутку не отреагировала, подрегулировав вместо того настройку сканера и нацелив его на серые полосы техноскотча. Право, они с Ларри быстро нашли бы общий язык… - Безобразие! – не выдержала она. – Вы что, оставили его больше чем на сутки? - Кровь же шла! – неубедительно оправдывался я. - Технический скотч не приспособлен для перевязок! Почему вы сразу к врачу не обратились? - Чтобы на меня не орали битый час! - И вовсе я не ору, – возмутилась та. – Хотя ваша безответственность того стоит! – Распылила мне на грудь и живот какую-то холодную – подозреваю, что нарочно охлажденную из вредности, – дрянь и принялась стирать ее тампоном вместе с вязкой субстанцией, в которую мигом расползся суперпрочный полимер. Моя вера в прогресс определенно пошатнулась. А от того, что предварительно девушка надела перчатки, пошатнулась вера в гуманизм… Впрочем, особо неприятных ощущений не последовало. Раны выглядели терпимо – в самом деле, ведь не затянулись бы они за пару дней! А серьезно воспалиться все равно не могли. Но у сестрички имелось собственное мнение – наверное, секретное, поскольку выражалось исключительно посредством поджатых губ, неодобрительного хмыканья и укоризненных взглядов. Она обработала порезы дезинфектантом (к счастью, без запаха, иначе я не удержался бы от тошноты, вспоминая разбитый шаттл), залила 40-процентным раствором СРТ и мазнула хирургическим клеем. - Я пойду? – натянув любезно выданную черную тренировочную футболку, робко поинтересовался я, пока девица размышляла над бактерицидной повязкой. Если честно, льстил себе по-черному. На деле я с трудом перебарывал убеждение, что, отлипни сейчас от больничной койки хоть дюйм моей плоти, – остальное немедленно улетит в какое-нибудь подпространство. - Не думаю, – скептически произнесла та. – Царапины, ушибы, сотрясение – это, в сущности, полбеды. Вот стрессовое состояние меня по-настоящему беспокоит. - Да ладно, док! Ничего страшного! – Но моя искренность ее, похоже, не убедила. - Я даже насчет релаксанта не уверена. Вы сегодня уже принимали сходные препараты… я не знаю точно, как передозировка повлияет на тот коктейль, который вам в Академии из крови взбалтывают. «Вам»? Значит, вольнонаемная. Или по контракту, прямо из медучилища… А по поводу неуверенности – чистая правда. Звездолетчиков лечить не проще, чем инопланетян… особенно курсантов – у нас еще мутации не устоялись. - Я бы рекомендовала просто полноценный отдых… для начала. - Я о-очень тороплюсь. - Куда? – с очаровательной и опасной непосредственностью осведомилась девушка. Хороший вопрос. А правда – куда? И откуда? И зачем?.. Удрать, точно капризный ребенок, из больницы? Узнать хотя бы, где я? Нет, ну некоторые соображения, конечно, есть… Понять, что произошло? Где реальность, а где галлюцинации? Изложи я свои сомнения прямо сейчас – напугаю барышню до смерти. А у нее под рукой уйма сильнодействующих препаратов… Впрочем, та успела выдумать собственную версию. - Я вас понимаю, кадет. Эта трагедия… вы провели в Академии несколько лет, завели друзей… Но что вы можете сделать – тем более на грани нервного срыва? Кому вы поможете, если сляжете с психологической травмой? А до нее недалеко, уж поверьте… Флоту теперь понадобятся все резервы, нельзя понапрасну рисковать собой. - Флоту? Какая трагедия… А разве спасательная операция… что-то пошло не так? - О… вы не слышали? Простите, вам нельзя нервничать. - Мэм, пожалуйста! О я чем не слышал? - Операция, конечно, продолжается. И поиск. Но сразу вывезти успели немногим больше трети курсантов. Транспортеров на Земле мало, их вообще мало – конечно, начальство спасли… я так думаю. У командиров и коды введены в банки данных. Остальные… - Что, новый удар? – разом осип я. - Удар был далеко в море, – виновато продолжила девушка. – А береговая линия сложная, там долго велись строительные работы. Никто не предполагал, что волна вообще захлестнет бухту, но она пошла дальше… пять миль в глубь материка… и территория Академии… - И никто ничего не сделал?! - Что же можно сделать с цунами? Корабли с орбиты пробовали остановить его, но ни мощностей не хватило, ни скорости. Испарить миллионы тонн воды не удалось, только спровоцировали экологический кризис. А нам запретили вмешиваться – дилитиевые камеры «Энтерпрайза» не выведены на полную рабочую мощность, фазеры не готовы, только маневровые бы на атмосферном маневрировании сожгли. Капитан Пайк жутко сердился. Ни командование, ни администрация его не послушались… и еще эти потери, у нас есть пропавшие без вести – датчики отказали, а тел не нашли, и вас вдобавок выдернули в последний момент. В смысле… у коммандера Спока датчик пошел за седьмую отметку, а вас заодно лучом зацепило… И оба были без сознания. Но коммандер почти сразу очнулся… - Он знал? – перебил я. – Знал про цунами? - Наверное. Он вроде был внизу, когда началось… вы ведь слышали капитана. Капитана – да. Зато ее я почти не слышал – собирал в условный «кулак» раздрызганные нервы. Сил не хватало, но им пришлось бы найтись. Я вытянул бы из своих мышц последнее, чтобы увернуться от норовящих удержать меня рук, выскочить в коридор и бежать, бежать… от неведения, от знания, от отчаяния. На Землю, в мой полуразрушенный город, в затопленную Академию… Бездействие жгло как огнем. Огонь в груди, огонь в голове. Я не сделаю ничего полезного – но ничего не делать нельзя. Хорошо, если сестричка не сообразит заблокировать двери… мне не хотелось поступать грубо. Но я мог. Не сомневаюсь, что мог… и это было отвратительно. Честное слово, Спок вернулся вовремя. Из меня словно воздух вышел… едва ли не со слезами. Вот был бы позор… Девушку коммандер спровадил, похоже, одним взглядом. Та принялась было бормотать что-то наподобие эпикриза, однако заикаться начала на первом слове, а до последнего не добралась вовсе, извинившись и торопливо подорвавшись с места. Я из вежливости дотерпел до ее полного исчезновения из отсека. - Почему ты не сказал? – выдавил я… а ведь собирался крикнуть. - Мне казалось, у нас имелись более актуальные темы для разговора. - Ну и что?! Я должен был знать! Сразу!! - Твоей психике угрожала опасность. Избыточная информация могла усугубить стрессовую ситуацию. - Я должен был знать!! – Я стоически попытался подняться. Пошатнулся, отбитые ребра взвыли, и голос мой превратился в стон. Обеспокоенный вулканец помог мне сесть снова, опираясь о его локоть. С длинным и шумным, словно набегающая волна, вздохом я разогнул спину и откинул тяжелую голову ему на плечо. По телу разливалась скверная тряская слабость, не позволявшая даже сжать толком пальцы. Спок, видимо, почувствовав ее, на секунду прикоснулся разгоряченной щекой к моему ноющему виску… Его самого била тщательно сдерживаемая дрожь, выдавая цену внешнего спокойствия. Он не лгал капитану Пайку – серьезным ранением случившееся называть не следовало. Но не лгал и забивший тревогу физиологический датчик. Это было – и таким, как он, подобное не обходилось даром… Значит, не привиделось и мне. Под кожей забегали мурашки. - Черт… Ты прав, да, конечно… Но это… это для меня уже слишком… Я не хотел… - Тебе очень тяжело сейчас, Джим. – Он не спрашивал… и, создавалось впечатление, не выражал сочувствия. Просто… объяснял. – Ты слишком много пытаешься взять на себя. Учитывая условия, подобная реакция не выходит за пределы психологической нормы. - Ну еще бы… Я же в глубокий космос нырять собирался, а впадаю в истерику, как хористка… Но это было… Это вправду было? Я видел… разные вещи, странные… Что это такое? Прошлое? Будущее? – пробормотал я, потирая лоб, словно пытаясь то ли вытряхнуть прочь, то ли воскресить в памяти тускнеющие картины. Хотел спросить еще кое-что, но почему-то смолчал… - Вряд ли. Скорее, вероятности. Волны вероятностей… Информационные призраки. Реакция малого контура нестабильна – колебания затухли слишком быстро, чтобы необратимо трансформировать нервные сигналы. Видимо, тахионы действительно преодолевают границу между альтернативными реальностями… - Какое, на хрен, колебание?! Откуда оно там взялось? И куда делись эти?.. - Я не знаю. Видишь ли, я осмелился предположить, что их организм обладает неким механизмом защиты, отчасти сходным с тем, который заставляет наш мозг реагировать на тахионную деструкцию, только значительно более развитым. - Э-э… И? – блестяще воспроизвел я одну из таблиц, памятных по подготовительному классу, – с их помощью учительница демонстрировала нам звуки и буквы. - Эта реальность для них – чужая. Поэтому до последнего момента они предпочитали действовать посредством контролируемого внешнего воздействия. Угроза несанкционированной и неконтролируемой деструкции могла спровоцировать защитную реакцию. Если мы способны лишь заметить колебание, то они, вероятно, отброшены на прежний, безопасный уровень пространства. Допустимо предположить, что подобное происходит при возникновении конфликтов между данными существами. - А-а… – Право, мисс Стэнтон гордилась бы мной… Каковы, однако, те твари, а?! Самим, значит, не нравится, когда кто-то химичит с реальностью, а на нас экспериментируют! - Я говорил, что технология значительно усовершенствовалась с момента создания Спирального циклотрона. Энергетический цикл фазера позволяет критично изменить массу надионов и на доли секунды разогнать их до предпороговой скорости, поглотив энергию взрыва. - Обычного фазера? – уточнил я. - Почти обычного. - Спок, ты же чокнутый! Совершенно! – восторженно задохнулся я. Такое редко случалось – чтобы он не отводил взгляда, когда меня захлестывали эмоции. А вот теперь – нет. Присев в изножье моей постели, уперев стопу в край койки и обхватив колено руками, – откуда мне так знакомо это движение? – он задумчиво всматривался в меня… с чуть настороженным ожиданием, будто в… неисправную шкалу сложного прибора или… в зеркало, впервые после тяжелой болезни… - Доктор Маккой сказал бы, что я заразился от тебя. Комок дернулся и прочно встал поперек глотки. Пальцы невольно потянулись к горлу – протолкнуть его, освободить дыхание… Ларри… Я забыл, почти забыл… Но Спок не мог быть настолько жестоким. Значит… неужели… это «ради разрешения возникшего конфликта» означало… - Боунс… он… ты что-то… - Он жив. И вернется в Академию, когда отменят чрезвычайное положение. Хоть пара кусков разбитого мира встала на место. Я бросился бы на шею коммандеру, но постеснялся – не Зонга все же, и дело отнюдь не в выигранной гонке на форсированных «стрижах» с испорченной балансировкой… Зонга… Дважды я набирал воздуха в легкие, однако его не хватало, чтобы выразить охватившее меня чувство… - Но адмирал сказал… разве он не будет против? - Академия понесла колоссальные потери. Даже если адмирал Хетлинг не оставит пост, он явно не будет против возместить их хотя бы на сотые доли процента. - Да, наверное. Конечно. А ты… не должен был… Знаешь, я… – И выпалил внезапно: – Прости за то, что я сказал там, в парке! – Нужны были совершенно другие слова, важные и красивые, но они все как назло потерялись где-то. Глупо, конечно… – Про Нийоту! Мне не стоило… - Не извиняйся. Ты был прав. Я поступил бы именно так, если бы ее и тебя не успели эвакуировать. Даже зная, что вы никогда больше не заговорите со мной. Ох уж эта несносно прямолинейная манера изъясняться… Не могу решить, хуже она или лучше их столь же невыносимой сдержанности, плавно переходящей в скрытность. Дал бы мне по морде и дело с концом… - А Ларри… – замялся я, потупившись, – как ты его-то нашел без генетических образцов? Спускался вниз? - Да. Я искал в полевых госпиталях, развернутых сразу после начала землетрясения. Это было несложно. - Сложнее уговорить? - Определенно. - Но он… в порядке? - Госпиталь в парке Сан-Пабло далеко от побережья и расположен на возвышенности. Застройка запрещена. Доктор Маккой в порядке… я имею в виду физическое состояние. Мягко сияющие в хирургически резком свете потолочных панелей глаза, словно опустев, приобрели отрешенное выражение. - Там… совсем плохо, да? – прошептал я. – Ты видел?.. - Некоторые вещи… да, я видел. Видеть – это… не самое… Сосредоточившись, я представил, будто каждый мой нерв перестал посылать сигналы от органов чувств, а вместо того тянется наружу, погружаясь в незримый поток, пронизывающий пространство, – иногда почти получалось – и, кажется, зацепил краем сознания… вопль множества голосов… удушающая волна паники, боли, обрывающейся в никуда черноты… я стоял, раскинув руки, над океаном бушующей смерти, и каждая новая капля керамической дробью вламывалась в грудь и в мозг… Поспешно встряхнулся. - Но теперь уже все… Те… они не вернутся? - Я не знаю. – Честно сказать, второе «я не знаю» от Спока за несчастные несколько минут вгоняло меня в суеверный трепет. – Вряд ли они отказались от своей цели. Так. Придурок. Сволочь. Расслабился на секунду. Вымотался, заполучил пару синяков и немедля посмел вообразить, будто случилось что-то обыденное. Подрался со старшекурсником, упал с флаера, заигрался с перегрузками… Четверть часа в лазарете – и порядок… как же! Разумеется, чужаки неправы, называя меня каким-то особенным, виноватым во всем, отвечающим за все, однако наличествует вроде бы в характере одна поганая черточка – я либо делаю сам, либо не верю, что необходимое будет сделано. И если меня называют пофигистом, то лишь потому, что я легко уживаюсь с подобным неверием. А сейчас уживусь? Сейчас, когда мои усилия, вполне вероятно, не стоят выеденного яйца… - И ты меня сюда притащил?! Если даже они больше не сунутся близко, то все равно разнесут корабль в щепки! - В данный момент это самое безопасное место из числа доступных нам. - Звездолет на орбите?! - Искусственная гравитация. Искусственная атмосфера. Вооружение. Системы защиты. Влияние неконтролируемых факторов сведено к минимуму. - Нет, ну я, положим, головой треснулся – а с тобой-то что?! Хотя… мне бы помолчать. Сам хорош… Дом, если припомнить, редко был для меня убежищем. Брюзгливые поучения дяди, какая-то сочувствующая и лезущая не в свое дело родня, вечная мамина тоска, от которой не спасали ни работа, ни приятели на неделю … Я убегал на улицу, к друзьям… В интернате вроде бы стало спокойнее. А потом Академия… Академия все и решила. Разве не туда я дернул, когда город рушился вокруг меня? Тут уж кому что… - А дальше как? – вскинулся я. – Надо что-то делать! Там, внизу, ты говорил… и их это напугало… Я, правда, не очень въехал… ты сказал… - Вулканцы могут сообщаться с ноосферой родной планеты, Джим. И отчасти влиять на нее. Старейшины, члены Совета. В разной степени, но могут. А через нее – влиять практически на любого своего соплеменника. Это, во многом, врожденная особенность. Генетическая память миллионов поколений дает такую возможность, являясь своего рода концентратом… информационного поля и играя роль связующей цепи. Любой из них мог бы стать диктатором… или живым воплощением бога. Сначала они сдерживали амбиции друг друга… потом Вулкан изменился. - Значит, твой отец… - Да. Он тоже. - А мы… - К сожалению, среди людей крайне редко встречаются индивиды, обладающие способностью воскресить в сознании наследственную память. - А ты? Ты можешь – через свою мать, да? И сделать так, что… Вот черт, серьезно?! Или это был блеф? - Не имеет значения. Мы не знаем наверняка, поверили они или нет. - Плевать на их доверие! Надо же попробовать! Мы должны от них избавиться! - Не так. - Да почему?! Ты ведь слышал! Они возьмутся за людей. Если ты попытаешься… - И какая разница – они или я? - Есть разница! Если дать волю им, то с каждым человеком будет как со мной! Допустим, они не способны залезать в наши головы сразу, зато сумеют смоделировать любую ситуацию. Поставить человека в такие условия, что тот станет каким угодно – каким им угодно! Они якобы проверяли, тот ли я, кто им нужен. А вдруг не только? Вдруг эксперимент был шире? Они могли испытать на мне свою идею. Довести меня до ручки, вынудить измениться и проверить результат по своим вероятностям. Я не знаю, вышло или нет, но не хочу, чтобы с другими такое вытворяли. Это будет прямым насилием! Они будут убивать! Целыми городами, как сегодня! Шантажировать нас тысячами жизней! По-твоему, хуже то, что вы делаете с сознанием? Тебе не жаль людей?! - Избирательно. - Как-как?! - Жалость – эмоциональная категория. - Твою ж налево, опять!.. Как же общее благо? - Подмена истории благом быть не может. - По вашей логике так положено, да? – подскочил было я, но сил попросту не хватило. Не только физических – внутри что-то перегорело. – А сердце?! - Сердце перекачивает кровь. - Ты меня понял! - Это правило без исключений, Джим, нельзя его нарушать. Если кто-то и может сейчас вмешаться в реальность, то лишь ты один. - Бог мой, ты что, им поверил?! Поверил во всю ту бредятину про меня?! - Ни опровержение, ни подтверждение их гипотезы на мое решение не повлияют. - А я… - Ты человек. Это твой мир. Если бы… я мог разбудить твою генетическую память… - Вот уж спасибо! – ужаснулся я. Больно надо! Не знаю, что и как они с собой вытворяют… хотя нет, в общих чертах знаю, в том и проблема… Боль и страсть минувших тысячелетий… – Не говори ерунды! Они ошибаются! Если даже меня убьют, это будет просто смерть одного человека! - Кем бы они тебя не считали, они уже тебя выбрали. Как образец, как пример. Заблуждаются или нет, но они уверены в собственной правоте. Ты для них – особенный. Ты стоишь между двумя вариантами будущего. Им следует сосредоточить все усилия на первоочередной задаче – таковы требования логики. Пока ты жив, у людей остается… надежда. Что-то маленькое, живое, ненужное протестующе трепыхнулось в груди. Но для меня было поздно… - Пока я жив, весь мир у них в заложниках! Что я могу против них? Им со мной разобраться – раз плюнуть! А нет – примутся еще за кого-нибудь! Я должен был умереть, так безопаснее для всех! - Нет. - Почему?! - Ты сам сказал. Смоделированная ситуация. Психическое кодирование. Они хотят, чтобы ты так думал. - Сколько угодно! Все это чушь! - Нет. Вспомни. Когда ты решил, что я готов согласиться с их точкой зрения… - Извини! – раздраженно бросил я. – На самом деле… - Неважно. – Да, он не обиделся. Информация как информация, что с нее взять? Информация не оказывает воздействия… Типа того. Блин. – Но подобного произойти не могло. Их позиция неприемлема. - А по-моему, тот тип был вполне серьезен. - Ты же их видел. Общество без будущего, зашедшее в тупик, расходующее колоссальную мощь на бессмысленные цели. Его развитие практически остановилось. То же самое едва не произошло с Вулканом. Я понимаю это, любой вулканец понимает… Нас спасла встреча с людьми. Никакая другая раса не привлекла бы их… нашего внимания. И никакой другой человек… не привлек бы моего. – Кажется, Спок окончательно исчерпал отпущенный ему лимит откровенности, что, признаться, пронимало до костей. Проняло бы – но сейчас я был слегка не в том настроении… - Ага, кроме Нийоты. - Тут другое, – серьезно возразил он. – Ты должен понять. Осуществление любого их замысла не решит проблему, а лишь усугубит положение. - Это ты так думаешь! - Если твой разум не приемлет прочих аргументов, то да! - Что? - Увидеть твою смерть, – с преувеличенной четкостью произнес он, – в мои планы не входит. Я откинулся на подушку мало не в шоковом состоянии. Этот день ранил мое тело, мой рассудок и мою душу… Но я человек, не больше и не меньше. Я живу только сегодня и чувствую только сейчас. То, что произошло с моим другом… не мне о том судить. Мне чудилось и раньше – что с чужаками спорил не тот, кого я помнил. Я решил – обман, ловкий блеф, отвлекающий маневр… Да – и нет. Он не лгал. Не вполне. С ним был тогда другой, который знал за собой право говорить на равных с любым. Его разбудила смертельная угроза. Благородство и несправедливость, явленные перед ее лицом. Безмолвный вопль сотен гибнущих. Встреча с будущим, обратившая нас в прошлое. Десятки и тысячи непрожитых жизней, слившиеся в секунды. Осознание собственной воли и власти. Добровольный отказ от них. Бессилие и отчаяние. Мир на ладони и тяжесть выбора за грядущие поколения… Принято считать, что вулканцы сильнее людей… Человеческая природа взяла верх над логикой? Я не знаю. Я не уверен. А может, тот, другой, тоже, на мое счастье, успел привязаться ко мне?.. Мы поминаем вулканский гнев и воинственность, когда возникает нужда объяснить их странную философию. Однако мы забываем об обратной стороне. Что есть любовь, вскипающая безудержной волной? Какова преданность, затмевающая дневной свет? Чем способна обернуться доброта, которая не признает границ? Цена была выше, много выше, чем нам представляется сейчас… Но эмоции затмевают разум. Я бы заметил… Значит, есть еще одно, о чем мы забываем. Гармония. Жизнь не совершает ошибок. Существа, не умеющие сосуществовать в гармонии, обречены на скорое вымирание. Вулкан выжил и позволил себе роскошь войны на истребление. Значит, была некогда и гармония… Древнее ярости, благодатнее бесстрастия… «Ты в большей степени вулканец, чем твой отец…» Я пророк?.. А хорошо это или плохо?.. Он был божественно спокоен. В происходящем не было логики, и он перестал ее искать – возможно, обретя тем самым нечто, чего ему недоставало прежде. Рассудок не диктовал правильного решения, и он готов был следовать желаниям. Готов был признать, что они хотя бы есть, и смириться с теми, что не имеют рационального обоснования. Поставить некоторые вещи выше сугубо разумного начала. Опереться на них при выборе. Хорошо или плохо?.. - Но… но как нам… Они все равно убьют меня, если захотят. Убьют тебя – ты слишком опасен. Мы и не заметим. А если заметим – не успеем ничего сделать. Все бессмысленно. Будто на симуляторе. Наверное, я говорил напористо и зло. Ярость загнанной в угол жертвы слегка разгоняла серую пелену, до сих пор туманившую ушибленную голову, и потому я принимал ее как лекарство. Я мечтал, чтобы меня перебили, чтобы возражали… чтобы потускнела наконец идея меланхоличного пролеживания кровати в ожидании мелкого локального апокалипсиса. Это ведь не для меня. Единственное, что, пожалуй, четко выработал у меня тест «Кобаяши Мару», – устойчивую неприязнь к разного рода опусканиям рук и поджиманиям хвостов, пускай и небезосновательным. Разве я виноват, что мне в кои-то веки не хватает сил быть собой?.. - Ты представляешь, наверное, как это бывает? Ты ведь решил, что тест тебе не нужен, раз не проходил его… - Я его программировал. – Голос боевого офицера походил на обернутый в бархат клинок. Опустившийся плашмя мне на маковку. Располагай ситуация к дискуссии, я бы подобную новость без комментариев не оставил. – Тест не подсказывает, какое решение принять, кадет. Он учит следовать тому, которое принял. - Какое решение? Какое тут может быть решение?! Я лукавил. Решение было. По-хорошему сказать, даже не одно. Но мы не сделали… Не сделали того, что могли бы сделать. Того, что должны были. Я не умер – Спок не дал мне умереть. А сам не отважился рисковать свободой нашего мира. Мы так выбрали. И теперь, ненавидя себя, искали другое. Не правильное – потому что правильного не существовало. Но зато самое… разумное? справедливое? честное? доброе?.. Нет-нет – самое правильное из неправильных. Такое, чтобы отдаться ему всецело и уйти с достоинством, не сходя с ума, не скуля от стыда или страха… Такое, чтобы протянуло хоть соломинку утопающей надежде… «Я не знаю!» «Ты знаешь. Мы знаем оба. Невозможное для меня. Для тебя – естественное. И единственное для нас». Я соображал секунды три – потом широко и ненатурально осклабился. - Они же всемогущи. - Тогда любое действие теряет смысл. Таков твой исходный тезис? - Мой исходный тезис? Вот мой исходный тезис – как бы устроить такую, блин, деструкцию, чтобы их повышибало на хрен из нашей реальности? Навсегда! - Ты неверно толкуешь термин «тезис». Как и многие другие. - Слушай, а серьезно? Можно так? Пусть поймут, что на них есть управа! - Теоретически… – задумался Спок. - О-о-о… – простонал я, возвращаясь к подзабытому экскурсу в мир увлекательной фонетики. - Теоретически возможно. Но подобная операция потребует задействовать ресурсы Спирального циклотрона… - Всего-то?! – Я отчего-то не сомневался, что и в высших эшелонах власти найдтся люди, которые поверят невероятному рассказу. У меня есть доказательства – мои мысли, моя память, их трудно фальсифицировать. Через сеть я расскажу правду миллионам жителей Земли – и получу циклотрон в подарочной упаковке. Да, рассказать всем – очень правильный ход. И пусть чужаки устраивают катастрофы пачками… Вспомним старые добрые крестовые походы… - …подвергнет серьезному риску существование галактики в том виде, в каком мы ее знаем… - Зараза! - …и займет не менее трех лет, причем два с половиной года уйдут на разработку теории направленной тахионной деструкции. - Как же, как же. А обращение эндоэнергетической реакции невозможно в принципе. Посмотрим – где три года, там и три дня… Блин, а чего мы вообще ждем? - Мы ждем выхода варп-реактора на полную рабочую мощность. Вот гад, а! Ну, кто скажет, что именно и в каких масштабах он предполагал заранее?.. - А что, неполадки устранены? – пакостно ухмыльнулся я. - Неполадки отсутствуют. Предположение капитана Пайка относительно задержек в процессе инициации варп-ядра являются плодом его фантазии, вызванного стрессовой ситуацией. - Спок, я надеюсь, ты ему этого не сказал? Или хоть не прямо так… - Почему? Это же правда. - И что… – я без особых успехов давил смех в зародыше, – …что он ответил? - Процитировать? - С-своими словами… - На ближайшие двенадцать часов он хочет забыть о моем существовании. - Слушай… – я делано откашлялся, – значит, «Энтерпрайз»… я могу рассчитывать… - Да, – не задумываясь, ответил Спок. О, я представляю, что мы скажем капитану Пайку. И куда ярче представляю, что он нам ответит… Но об этом можно подумать позже. От возбуждения я чувствовал себя гальванизированным трупом. Когда все кончится, я сдохну. А проиграем – сдохну непременно. Объясните кто-нибудь, я окончательно тронулся, раз думаю о таком с явным облегчением?.. Объясните кто-нибудь, на что мы надеемся? Ладно я, но во что же ты веришь, командир… мой капитан… нет, надо не так… вера – понятие иррациональное… - А на что ты рассчитываешь? – тихо, себе в подбородок, прошептал я. – На что еще мы можем рассчитывать? - На то, что информационное поле недолго будет статичным. На то, что существует бесконечное число вероятностей, и расчет действительно представляет собой сложную задачу. На то, что наши действия непредсказуемы. На то, что у них нет времени для разработки новой тактики. - Спок, у них полно времени! Ты же слышал их намеки! Как представлю, что кто-то уже шурует в прошлом, тошно делается! Вдруг мы уже в сорок восьмой раз тут сидим и ничего не помним? И опять ничего не сделаем? Или сделаем – а они по новой? - Вполне допустимо. Однако, скорее всего, искусственное расслоение вариативной реальности столь высокой интенсивности относится к факторам, провоцирующим феномен, который они называли искажением. Дьявол, неужели он дословно запомнил вылившуюся на нас ахинею? - Ты считаешь… они не смогут… не захотят устраивать что-нибудь… очень глобальное? - В лучшем случае они не вернутся. В худшем… – Спок вдруг замолчал, прикрыв глаза и чуть запрокинув голову. Я ничего необычного не слышал, но – оцените мою реакцию – из медотсека мы вымелись одновременно. Глава 9. Корабль был с иголочки. Как серебристо-белая хризальская игрушка. Ужасно дорогая, между прочим, игрушка… Люди в отсеках попадались часто – видимо, основная отладка уже была завершена и «Энтерпрайз» принял на борт если и не весь экипаж, то как минимум одну полную смену. Или, может статься, команду собрали из-за чрезвычайной ситуации… А ситуация тем временем становилась все чрезвычайнее и чрезвычайнее… Не знаю, каким чутьем уловил ее Спок, но сообщение на коммуникатор и извещение по ВКС настигло нас едва ли не на полпути к инженерной палубе. Мне, помнится, доводилось уже бегать по этим коридорам, тогда полутемным и пустым. Даже примерно тем же маршрутом… А хоть бы и нет – матчасть мы учили назубок, а корабли строят по считанным, давно известным типам. Времени на ностальгию, впрочем, перепало самую чуточку. Будь я один, на меня вовсе не обращали бы внимания – люди не успели притереться друг к другу, превратившись в большую семью. Если оно вообще сладится – капитан Пайк не станет приносить эффективность в жертву дружбе. Он умеет и привязываться, и прощать, но команду себе выстроит на ином фундаменте. Будет необходимость – с нуля выстроит, продолжит перекраивать снова и снова, пока результат полностью не устроит его… Ладно. Сейчас мне поминутно перепадали «отголоски» обеспокоенных вопросительных взглядов, которые многие члены экипажа бросали на коммандера. Предупреждение слышал каждый, и в полноценную «цветовую» тревогу сигнал еще не перерос, однако люди стремились выяснить подробности, пускай и не касающиеся непосредственно их специализации. Я прекрасно понимал и разделял такой подход. С первых учений ненавижу это! Занять места согласно вахтенному расписанию, ждать дальнейших указаний – и не дергаться, бла-бла-бла! Тьфу! А захочешь разведать, что стряслось, быть в курсе общей ситуации, держать ее под контролем – так не отзовется ни одна из пробегающих мимо гнид! Вдобавок и осадит – мол, Устава не читали! Совсем как… ладно, о присутствующих не стоит. В реакторном отсеке, где, казалось бы, ребятам полагалось суетиться и нервничать, напротив, царила предгрозовая настороженная тишина. Правда, ничего не искрило и не взрывалось, но за многочисленными датчиками следили столь пристально, что обзавидовался бы постановщик лучших сетевых детективов. Чтобы выстроить коллектив по стойке «смирно», разогнать наименее занятую половину, пресечь стихийные расспросы, добиться внятного доклада и вытребовать их командира, Споку потребовалось максимум слов пять и примерно столько же не связанных с вербальными процессами движений лицевых мышц. Когда все присутствующие шкурой прочувствовали тяжкую длань Звездного Флота, я не удержался. - Тебе не нравится командовать, да? – шепнул в заостренное ухо. - Капитан Пайк предположил, что мое назначение благоприятно скажется на эффективности работы. – Спок пролистнул информационную «ленту» вделанной в переборку панели внутрикорабельной связи. - Но в принципе тебе не нравится. Приказывать, принуждать других. - Личные предпочтения… - Знаю-знаю. Не имеют значения. А люди такие вещи чувствуют. Им, наверное, тоже не очень приятно. - Когда я говорю о личных предпочтениях, то имею в виду не только свои. Между тем вернулся отряженный на поиски вахтенный офицер, мелкий и оттого вдвойне бравый энсин, похвальной рысью умчавшийся выполнять приказ коммандера – видимо, чтобы не нарваться впоследствии на что похлеще. И он нарвался-таки – на шумное, слышное за секцию недовольство менее важного, зато более непосредственного начальства. Схема расстановки приоритетов, однако, красовалась на непрошибаемой физиономии парня… Я тихонько отодвинулся к гермозатворам, отрезающим от отсека шлюз-«аквариум» и просторную, намертво изолированную камеру, где за кожухом, способным выдержать направленный взрыв, пылало миниатюрное солнце варп-ядра. Неотрывное наблюдение за главным ходовым реактором требовало специальных мер безопасности. Прозрачный материал, разработанный для стен и дверей шлюза, по многим параметрам уступал и бериллиевой бронзе, и платиново-иридиевым сплавам. Но уж в плане прочности – уступал не особенно. Никто из экипажа не мешал – на меня по-прежнему падала тень коммандера Спока. Я ничего толком не мог рассмотреть, какое там! Но было ощущение – здесь сердце. Знаете, что происходит, когда во время сложной операции у пациента останавливается сердце? Киберхирург перенаправляет один из интегрированных микронных сосудов к пострадавшему участку и посылает слабый разряд. И жизнь продолжается… Тут почти то же самое. Или по-другому – как начинает биться сердце у ребенка, у едва сформировавшегося эмбриона. Только медленнее, гораздо медленнее… Первая инициация реакции материи–антиматерии в новом двигателе занимает целые часы, разгораясь постепенно. Это сложно, правда, и порой не обходится без разного рода накладок… такая мощь – нужна осторожность. Потом реактор в зависимости от поставленных задач будут многократно разгонять, глушить и раскочегаривать снова, но гасить совершенно – нет, никогда. Разве только в доке, ради длительного капитального ремонта или модернизации. Не во всяком порту найдется оборудование, чтобы заново «поджечь» ядро… Шлюз притягивал меня как магнит. Не представляю, как и что именно Спок почувствовал сквозь палубы и переборки… дыхание корабля, пока оно не начнет тебя убивать, почувствовать нельзя, пусть даже вулканцам. А вот звездолетчикам, поговаривают, можно… И мне вдруг показалось, что… Или нет, не то… из макушки в пятки толкнулась знакомая, отвратительная волна, превращающая плоть в податливую пену… Нет, нет, нет!!! Это просто нервы… Успокойся, кадет, ну же! Немедленно!.. - Скачки? - Так точно, сэр. Пока вроде в пределах нормы, но… амплитуда растет. В геометрической прогрессии. - В геометрической? Вы глушите реакцию? - Черт, откуда вы… В общем, да, сэр. Вы поймите, я боюсь, реактор мгновенно вразнос пойдет, если мы сейчас выведем предохранители. Так хоть скачки постепенно выравниваются… - Капитан в курсе? - Еще бы. Он приказал наблюдать. Во время запуска мало ли что бывает… - Это соответствует действительности. - Да, сэр. - Мистер Скотт, мне от вас нужно не согласие, а профессиональное мнение. Причины указанного явления и его возможные последствия. - Да не вижу я объективных причин, коммандер, в том и проблема! Все было в порядке! Идеальная герметизация, полный вакуум. Кристаллическая решетка проверена по атому. Всегда есть шанс нарваться на квантовую флюктуацию, согласен, но случайная разбалансировка таких четких и продолжительных всплесков не дает, она компенсируется за пару секунд. Вы посмотрите на предохранители – молекулярная вибрация, как будто мы на полных оборотах тормозим! Они так дольше сорока минут не выдержат… - Ваш прогноз. - Да какой там прогноз! Либо выйдет полегоньку на рабочую мощность, и все сгладится, как обычно. Либо… так скакнет на пике, что обломки до Юпитера долетят. - Экстренное гашение? - Посыпемся, сэр, голову даю на отсечение! Поздно. Если теперь ввод деактивационных стержней совпадет со скачком, тут не то что дилитий, тут «темный» инертан прореагирует! - Отвод? - Ну… в принципе… только куда отводить? Обитаемый космос вокруг… - В варп-двигатели. И моментальный переход. - Переход… Ку-куда?! - В сектор Пингвина… к примеру. Разобрав знакомое название, я скоренько подкрался обратно. Дело определенно перебиралось в любопытную плоскость… - Далеко… В общем, можно попытаться. Только двигатели не запустить с недогруженным реактором, там «мертвый» блок в основные схемы вшит. Капитан сегодня уже пробовал… чуть не погорели. - Выведем предохранители. Всплеск даст полную рабочую мощность. - Нет, сэр! Простите… но это слишком опасно. Всплеск может дать намного больше… или пусть даже не даст – времени на передачу энергии попросту не хватит. Было бы два последовательных потребителя… - Слушай, – мое терпение лопнуло, – ты думаешь, это они, да? Они это устроили? Опять случайность? - С вероятностью семьдесят пять процентов. И двадцать пять – на приказ капитана форсировать запуск реактора. - Черт! Но зачем?! Почему не убить меня, раз так приспичило? - Они не хотят тебя убивать. Они хотят понять тебя, Джим. - А может, тебя? Может, они с тобой торгуются, Спок? Собеседник коммандера изумленно переводил взгляд с вулканца на меня. Ну да, пара полоумных… Хрен вам, а не субординация, джентльмены. Я тут пока не служу. Да и не успею послужить – если наши чудовищные враги сию минуту разнесут «Энтерпрайз» в клочья… Кстати, вот где-то я его видел… «Звездный загар», пятнистый из-за плохо залеченных лучевых ожогов, растрескавшиеся от острой реакции на едкие модификации арадиатина губы, удивительно живые глаза и самый невообразимый акцент, которому мне когда-либо доводилось внимать… Ага, блин, «в горах мое сердце», не иначе… Немного старше нас – как Ларри, наверное. На медицинский и инженерный факультеты Академии не принимали выпускников обычных школ – разве что, совершеннейший вундеркинд попадется. Требовалась университетская подготовка или, на худой конец, изрядный опыт работы… - Здесь до тебя трудно добраться. Они ждут, что ты покинешь корабль. - И покину, будь уверен! Я не позволю… - Так у нас больше времени… - Да нет у нас времени! Не у них – а у нас! Черт… черт!! Я потерянно ругался, не в силах остановиться. Если бы знать заранее… если бы опередить… если бы я сразу понял, что происходит какая-то дрянь, если бы рассказал Споку… Догадались бы раньше… и наших ребят, и город бы спасли! Ну почему… мы ведь тоже можем, мы почти как они… осталось сделать… В конце концов, половина вещества во Вселенной движется в обратную сторону по времени! Пишут же в статьях, что ученым удается перемещать во времени отдельные частицы… так расщеплять и воссоздавать материю на частицы мы тоже давно умеем – даже живую, даже людей! Почему на этом все, почему не дальше?.. Неужели нельзя… …Твою ж мать. Я вздрогнул, вообразив на секунду, что говорил вслух. Нет вроде… а, собственно, к чему? После сегодняшнего и мои-то нервы вылезают наружу точно хрустальные иголки. Никакая сверхчувствительность сюрпризом не станет… Короче, даже не пытайтесь мне вкручивать, будто это свет неудачно падает! Положим, я не находил в своем озадаченном организме ни намека на возможность хотя бы почувствовать присутствие каких-то там информационных полей и имел на редкость смутные представления о ноосфере. Но сейчас, натолкнувшись на «поплывший» было, однако немедленно заострившийся до микрона взгляд Спока, способный, кажется, без затруднений превратить кусок угля в бриллиант, видя, как вздох замер у него на губах, даже я ощутил – как она содрогнулась… как меняется мир. - Что?! – клещом вцепился я в коммандера. – Только без вероятностей, ладно? И без теорий! У нас любой шанс на вес золота, вообще любой!.. Он отвел мою руку – вроде бы, а сам судорожно стиснул кисть чуткими горячими пальцами. Я коротко кивнул… - Мистер Скотт. Вводите деактиваторы в режиме предохранителей. - Не помню такого режима в инструкции… - Не мне объяснять вам детали. Нам нужно время. Я полагаю, проблему со второй линией отвода энергии можно решить. Я не включал секундомер, хотя и стоило бы, ибо на инженерной палубе творилось что-то невообразимое. В начале, как водится, было слово. И слов было – по самое некуда. Я вообще-то присутствовал и по идее отчетливо слышал все сказанное – но разбирал, признаться, мало что, впадая в прострацию на словах длиннее двенадцати слогов. Знакомые понятия сплетались в абсолютно невразумительное целое, а значительная часть незнакомых, чудилось, изобреталась прямо на ходу. Вникнуть, и то с трудом, мне удалось лишь в самую суть. Вникнуть – но отнюдь не переварить. Так она и дрейфовала по черепу здоровенным твердым куском… - Ради всего святого, коммандер! – прорвалось в задремывающий мозг тщетное воззвание мистера Скотта. – Ну что я могу поделать с законами физики?! – Правда, особо искренним оно мне не показалось. Через экран местного терминала, нагло подключенного к центральному процессору по резервной схеме (боюсь представить, сколько «второстепенных» пользователей озадаченно принялись тыкать в потемневшие дисплеи), потянулась светящаяся линия формул. Они ничего мне не говорили. Усугубляли ситуацию незнакомые буквы и символы, категорически не уместившиеся в учебники по математике… Я бы на месте законов физики поживее сделал ноги… - Хорошо, допустим. Можно попытаться перенастроить транспортер на выборочную квантовую транспозицию, мощности компьютера хватит. Похоже на волновую функцию, но чего?! Человеческого… мозга? - Скорее, человеческого сознания. - Это невозможно, коммандер! Извините, но это даже не биологический термин, а… ну, я не знаю… Пусть и в упрощенном виде – как динамическую совокупность электромагнитных сигналов… я все равно не представляю, каким способом ее можно зафиксировать в изолированном состоянии! Сохранив относительную пластичность… И неверие было тоже, куда без него?.. И свет, и тьма… Формулы разрастались, продолжая ничего мне не говорить с еще большей выразительностью. Компьютер отчего-то остался в стороне, и часть их перекочевала на переборку посредством маркировочной пасты. - Вы ошибаетесь насчет биологической составляющей данного процесса. Она существует. Она изучена и воспроизведена на технологическом уровне – в основном ради научного интереса. Метод не применяется только потому, что его использование признано бессмысленным. Да уж. Видимо, как и наличие лишней системы защиты в программах станции «Либра»… А действительно, на фига? Ну и менталитет… - Я не… о-о… вы имеете в виду?.. – Инженер выглядел ошарашенным донельзя, и тут я вспомнил. Вспомнил о воспоминании… Циклотрон, опыты, беспорядки, группа ван Боотса… «Ничего у вас не выйдет!» Вот, значит, чем дело обернулось… – Но я думал, катра не расценивается как… Сэр, и вы готовы задать матрицу?.. - Ни один человек не располагает подобными сведениями, мистер Скотт. Ни один человек не должен ими располагать. - Почему?! Такую возможность нельзя хранить в секрете! Это же интеллектуальное бессмертие… - Ткани человеческого мозга не выдержат нагрузки. Пока нет. А искусственный носитель до сих пор не разработан. Он крепко запомнил услышанное. Я видел. Еще как… Есть искры, из которых разгораются пожары на полгалактики. Не нравилось мне все это. Какого дьявола?.. Спок со мной таким не был никогда – или очень редко. Очевидно во мне не хватало чего-то важного… А они двое… точно волны с совпадающими фазами… Ничего не происходит просто так… - Пусть даже так, – упрямо пробормотал Скотт. – Ничего общего с квантовой запутанностью, ничего общего с мезонным отражателем, с выкладками Химарицу, с тау-ретрансляцией, с любой из разработанных теорий! - Все решает скорость. Скорость перемещения при транспортации практически не ограничена в световых пределах. - Мы же не о будущем говорим! А отрицательная скорость… Господи! – Он с силой хлопнул себя по лбу. Руки инженера, от обкусанных ногтей до закатанных выше локтя рукавов, напоминали голубую мечту пластического хирурга. Среди отметин от кислот и электрических разрядов, разнообразных шрамов и примитивных царапин тянулась, грея мне душу, серая полоса технического скотча… Оптовым заказом он их, что ли, выводит?.. – Вы ведь не релятивистскую скорость имеете в виду, точно? Искривление по обратному вектору… чтоб меня!.. Масса некритична, согласен, а структуру в узком канале есть шанс сохранить… И это было откровение… Честное слово, скрижали, хлопнувшие Моисея по темечку, не произвели и половины того эффекта. Шестым чувством, я вдруг осознал, что прямо передо мной долгие годы исследования сжимаются в минуты, фактически творится подлинное чудо… Неужели они действительно способны… зацепившись за глупую мысль, за промельк пустой мечты… Так не бывает. Или – именно так и бывает? Очертя голову… Мы – люди… Мы несем хаос… Гений есть хаос… Движение есть хаос… И жизнь… Нужно ли бояться нас?.. Почему тогда ничего не происходит? Конечно, искусственное торможение реакции подарило нам лишние минуты – но чего стоят минуты для тех, с кем мы схлестнулись? Что за новая игра? Почему они медлят? Страх?.. Любопытство?.. Или ждут, что я сломаюсь и открою тайну? Да какие у меня тайны?! Я до сих пор в толк не возьму, что тут затевает мой друг… а он поступает иррационально – или… рациональнее некуда. По-другому нельзя. Тест «Кобаяши Мару» всегда надо сдавать… Господи, а вдруг мне почудилось? И сбой в реакторе – обычный сбой в реакторе?.. - Но энергия… единовременный вброс… Схемы транспортера и на двадцатую часть не рассчитаны – они же расплавятся в момент! - Не сразу, если легировать платы бериллиевой бронзой. - Где я ее возьму в чистом виде?.. Правда, в стабилизаторах бортовых орудий… Коммандер, это ведь саботаж! И продержатся платы от силы полминуты… Если мы вообще к ним энергию подведем – такого напряжения ни один проводник не выдержит. Ни один аккумулятор! Даже ходовой сегмент ЭПС держит за раз только восемьдесят процентов от общей мощности ядра. Тянуть новую линию – сутки уйдут! И потом, какую линию? Столько свободной бронзы на корабле нет, хоть режьте! - А репликаторы не справятся? – вякнул я. Вот на кой дьявол, объясните, полез? Меня заметили, а заметив, смерили уничижительным взглядом старой девы, оскорбленной скабрезным анекдотом. И добро бы Спок возмущался – пусть он дальше язвительно приподнятой брови в жизни не пойдет. А то нашелся тут… - Репликаторы? Блеск идея. Интересно, чего же мы тогда дилитий, как распоследние неандертальцы, в шахтах ковыряем? Капитулируя без борьбы, я пожал плечами. - В прокладке дополнительных кабелей нет нужды, – бесстрастно заявил вулканец. – Насколько мне известно, ваши опыты с беспроводной передачей энергии наконец завершились успешно. Злорадствовать нехорошо, но я почувствовал себя отомщенным. На несчастного инженера будто вылился ледяной дождь. - И откуда вам о них известно? – хмуро спросил Скотт. - Подобная информация входит в сферу моей компетенции. - Это был… просто эксперимент, коммандер, сэр. Он не представлял угрозы. - Он завершился успешно, – повторил Спок. - Вы не понимаете… В лаборатории хватило нескольких ватт. Если настройка вдруг собьется, если вырвется энергия варп-реактора… - Я вполне представляю себе последствия, мистер Скотт. Но другого выхода нет. Как нет и времени. Опустив голову, тот постукивал мыском сапога по боковой панели пульта управления. И это было сомнение. И это было более чем естественно. - Вы что, на самом деле собираетесь провернуть… такое? – недоверчиво проговорил инженер. – Зачем? - Мы бы рассказали, – с искренним сожалением вздохнул я, – да только здесь должен остаться хоть кто-нибудь нормальный. Слушайте, сэр, я понятия не имею, что получится, но мы… мы до жути хотим все исправить. Там, внизу… кошмар, и нам кажется, есть способ его избежать. А может, избежать еще худшего. Звучит безумно, но разве это повод не попытаться? Инженер в растерянности оглянулся на Спока. Лицо коммандера оставалось непроницаемым. - Но как же… капитан? Он вообще в курсе? Это все крайне опасно. – О, спохватился. Офицер, блин… А я-то жду, дойдет до бунта или нет. Ясно, каждому свое… Меня, например, опьяняет полет… и момент, когда тактические экраны вспыхивают напоследок победным золотым светом, и еще раньше – когда разрозненные наблюдения внезапно складываются в решение… и сущий пустяк – одни лишь перечисления разведанных и неизвестных миров, имена, полные опасности, красоты и загадки… У других – иная жажда, но всем одинаково нелегко оторваться от спасительного источника. Даже чтобы посмотреть, не стреляет ли кто в спину… - Я доведу до сведения капитана Пайка необходимую информацию. Кода сочту нужным. - Коммандер, я… не могу. Простите… - Мистер Скотт, я достаточно изучил технологию, чтобы обойтись своими силами. Но ваш отказ не сможет ни ускорить процесс, ни сделать его безопаснее. - Сможет. Если капитан вам запретит, никто не пострадает. Я должен сообщить ему… - За ваши действия отвечаю я. За любые действия. Или вы намерены лично объяснять капитану ситуацию? Очередной удар о неповинную панель вышел сильнее прочих. - Я должен! Я… За такие фокусы меня уже отправили один раз на Хельхейм, – криво усмехнулся Скотт, нервно сжимая карабин рабочего пояса. – Метеориты сачком отлавливать… - И здорово напугали, верно? – выпалил я. Его угасшие было глаза рассерженно сверкнули. - Да что ты вообще знаешь, парень? - Ничего не знаю, – послушно согласился я. – Ничего, кроме того, что нам нужна помощь. Честно. Пожалуйста… – Самая банальная фраза на свете. Но есть волшебные слова, которые всегда срабатывают. Вернее, должны срабатывать всегда, и мир станет намного проще. И лучше. Ну… лично я так считаю. В повисшую паузу уместился бы конец света. С учетом сложившихся обстоятельств – вполне буквально. Или я сам тут кончусь… - Вы скажете, что выполняли приказ, – проронил Спок. - Очень надо, – горько хмыкнул инженер. – Загружайте вашу программу, коммандер. Если справитесь. Я подготовлю аппаратуру. Мне вновь казалось, что перекрытия прогибаются под ногами, как тогда, в зале «Кабель-мачты». Добравшись до транспортационной камеры, я забрался в кресло второго оператора, вымотанный, будто тащился по зыбкому болоту. Снежно-белые стены камеры малость расплывались, и дрожь обычного волнения перерастала в жуткий колотун, словно я превратился в одно огромное сердце. В предынфарктном состоянии… Они ведь могли появиться в любой момент… если мне не приснились последние сутки, если я не лежу сейчас в лазарете, загибаясь от потери крови после неудачного матча по хайболу… Взять и возникнуть, а то и принять надлежащие меры без предупреждения… Р-раз – и кто-нибудь из команды, например хорошенькая медичка, внезапно вспомнит, что ее в школе коварно бросил парень, смахивающий на меня. Явится и пристрелит. Или на базе земной ПКО произойдет маленькая досадная случайность. Или пилот крейсера, зачаленного в соседнем доке, вдруг затеет полихачить на выходе из порта. Распашет нам борт – да так метко, что транспортеры на лоскуты порвет. До меня, кажется, начали доходить принципы работы… э-э-э… управляемой тахионной деструкции, и особой радости не вызвали. Что внушили им всем – полоумному десантнику, неведомому оператору «Либры», пилоту с разбившегося шаттла?.. Что я – враг, кость в горле, проклятый соперник? Что система несовершенна и ее следует немедленно отладить, нажав одну-две лишние клавиши? Что жизнь – нестоящее дерьмо, покончить с которым надо красиво и с размахом, утащив за собой в могилу десятки молодых девчонок и парней? Зачем?! Зачем – так? Я видел ракету, сорвавшуюся с мертвого кораблика, – там не нашлось бы замутненного, одураченного сознания, только косная материя. Зачем же они обращают людей против людей, раз тахионная деструкция способна изменить путь любого тела во временах и пространствах? Или не способна? Не любого? Не везде? А может… они не хотят? Они – живые. У живых есть капризы, привычки и слабости. Мы, например… ну… носим одежду. Делаем окна прямоугольными и круглыми. Любим детей. Мы не обязаны – но подавляющее большинство так привыкло. А они – лепят из чужих душ, потому что лепить из материи им не нравится. Хорошо, если так. Живые – смертны… у живых полно страхов и чувствительных струнок. Рановато я, однако, размечтался… Покуда все – вообразите, буквально все вокруг – таило опасность! Я задышал чаще – стены и потолок приближались, – и затравленно наблюдал, как небрежно ладони Спока касаются механизмов, полных, между прочим, очень острых и быстро нагревающихся деталей. Да это полная шиза… Похоже, что-то во мне все же разладилось, что-то, чего не заметили обычные приборы… Ларри мог бы, но он далеко… если и вправду уцелел. Мне страшно захотелось сползти по стеночке на пол… Не надо им разрушать корабль. Меня и так уже почти нет. Осталось очень мало… Вот я и следил с параноидальным тщанием за вулканцем, вводящим команду за командой в терминал. Пока он внаглую перебивал базовую прошивку, избавляясь от протоколов безопасности, меня переполняло самодовольство – я, помнится, лихо проворачивал сходные штуки. Дальше, увы, начинался темный лес… Но я продолжал тупо пялиться на экран. Иначе нельзя, когда мир грозит рассыпаться на фрагменты. Мое воспаленное внимание спаивало его воедино и придавало инерцию. Разве нет?.. Ничего нельзя выпускать из-под контроля… - Он хоть кто? – я чуть не испугался звука собственного голоса. - Монтгомери Скотт. Старший инженер двигательных установок USS «Магеллан». Вероятно, главный инженер USS «Энтерпрайз». Капитан еще не принял окончательного решения, но он выражал недовольство работой коммандера Цзиньлина. - А ты третью должность не потянул? - Мистер Скотт – один из крупнейших специалистов современности, – не отреагировал на мой полудохлый сарказм вулканец. - Оно и видно. Я, по-моему, про него и раньше слышал… может, от Джерри Сокольского. Только я думал, речь о ком-то вроде… Максвелла или Карапетяна. - Так и есть. Осталось довести данную точку зрения до сведения Ученого совета Федерации и самого мистера Скотта. - Тахионные авантюры подпортили карьеру? - Каждому из группы доктора ван Боотса дали возможность загладить свою ошибку, приняв во внимание их потенциал или прежние научные достижения. Должным образом воспользоваться предоставленным шансом удалось не всем. - Ага. Слышал выражение «прогулка по граблям»? - Прости? - Да ладно, забудь. Скажи лучше, долго ты уговаривал капитана Пайка? - В общей сложности четырнадцать часов. - Быстро. - Согласен. Бригаду техников, ввалившихся в отсек, гоняли в два жала, похоже, не удосужившись толком просветить ребят насчет смысла их работы… Шутки шутками, но раньше я не видел, чтобы оптическое легирование двух дюжин ультраплат силами пяти специалистов занимало меньше семи минут. Причем, легирование металлом, который, я извиняюсь, практически по молекулам соскребли с орудийных стволов. «Один из крупнейших специалистов современности», слизнув кровь со свежесодранных о направляющую резьбу костяшек, колдовал с переменной когерентностью, бесстрашно просовывая пальцы под лазерную сетку, и одновременно переругивался по ВКС с реакторным отсеком. Когда же, выгнав озадаченных техников делиться догадками с озадаченными операторами транспортера, которых согнали с постов, безапелляционно объявив о неисправности системы, он припряг Спока к безжалостному потрошению аварийного накопителя, я – последним из присутствующих! – всерьез заподозрил, что происходящему присуща некая отдаленная связь с реальностью… что это не самообман, призванный скрасить последние, может статься, минуты… - Беспроводная передача через сотню переборок? Насквозь? Правда? - Добавь еще максимальный выброс реактора, – сквозь зубы пробормотал Скотт. – Иначе смысла нет… - А не подорвемся? - Не трави душу. У меня и так два удачных запуска из десяти. - А… - Зато два последних. - Слушайте, а к этой… блин, как ее… к кваронной плазме ваш… переходник часом отношения не имеет? - Не слишком ты умный для «верхолета», кадет? - С чего вы взяли, что я… - Да брось! У вас у всех факультет на лбу обозначен. – Инженер украдкой кивнул на Спока. – Как потом не выкручивайся, а мозги в одну сторону заточены… - Ну конечно! Лишь бы не в ту, как вернее расхреначить Большую Стандартную модель! - Далась всем эта модель! Черт подери, никого не устраивает Большая Стандартная модель! В первую очередь из-за идиотского названия. Никого не устраивала Стандартная модель, никого не устраивает Большая Стандартная модель, и Очень Большая Стандартная модель тоже никого устраивать не будет! Только когда кто-нибудь, вон, например коммандер, выяснит, как происходили стринг-коллапс и сжатие субквантовых облаков, если они вообще происходили, – причем выяснит не для двадцати и не для десяти, а для пяти, для пяти нормальных измерений! – вот тогда появится нормальная модель, которая меня устроит. И уж из нее мы будем делать священную корову на полном основании. А не поднимать вой из-за чисто теоретических разногласий! Теоретически кваронная плазма и существовать-то должна исключительно в колбе! А «туннелю Теслы» даже геологические образования не нужны… - Туннелю Теслы?! Черт, а вы названия сами придумываете или Ученый совет помогает? - Да пошел ты!.. – У него была хорошая улыбка. Заразительная и открытая, без капли затаенного чувства. А я, пожалуй, был не вполне справедлив… – То, что я придумываю, хотя бы ясно как работает. И для чего нужно. А ваша идея – сумасшествие! Сплошные допущения и парадоксы… Не представляю, чего можно так добиться. - Один человек, мистер Скотт, – заметил Спок, – как-то высказал оригинальное предположение. Если критическая ситуация требует срочных действий, но вычислить оптимальный их характер не представляется возможным… Ну, сказать честно, «один человек» изъяснялся менее витиевато. И сидел теперь, глупо раззявив пасть, поскольку не подозревал, что кто-то поймет его полушутку правильно. Я поступал так, и меня это выручало. Или втягивало в неприятности… Не помню, что чаще. Вот тот случай, когда я не сознавал толком, серьезность проявляю или опасный авантюризм. А как иначе, раз подсказать некому и не на кого положиться… - …тогда, – машинально подхватил я, – надо делать то, чего никто не ждет. Все удивятся – хоть будет время пораскинуть мозгами. Мистер Скотт сокрушенно покачал головой. - Коммандер, сэр! – окликнул он несуразным, похоронно-приподнятым, тоном. – Это невероятно, но установка готова. Вы не передумаете, а? Капитан точно не обрадуется, если мы похерим ему второй корабль. И тут меня в три погибели скрючило от смеха. Без малейшего повода, без причин. Хохот, независимо от меня, мощным приливом поднимался из живота и вырывался наружу со всхлипами и одышливым стоном, не унимаясь и не ослабевая, словно внутри прорвался какой-то важный клапан. Тело сотрясали конвульсии, и, ощутив резкий удар в грудь, я решил, будто наткнулся на угол пульта. Но дыхание внезапно оборвалось, а потом воздух до отказа наполнил легкие, задержавшись аккурат настолько, чтобы рефлекторный испуг заставил меня умолкнуть. Стерев выступившие слезы, я судорожно отмахнулся от Спока с его гестаповскими методами. - У тебя припадок, Джим. - Да какой, на хрен, припадок?! – выкашлял я. – Просто мне стало… о-о-ой… - Джентльмены. Будьте любезны объяснить, что происходит на моем корабле. Замерев, я понукал мои клетки всосаться в многослойный пластик кресла или, на худой конец, начать пропускать свет. Желательно, весь. В панически расширенных зрачках Монтгомери Скотта уже отражалось гостеприимное небо Хельхейма… Понеслось, мелькнуло у меня. Но – не было ничего. Ничегошеньки. Спок медленно обернулся и встретил тяжелый взгляд своего капитана. Ни слова. Ни жеста. На мгновение я оцепенел от страха, вообразив, что с Пайком сделается что-нибудь скверное… Нет. Конечно, нет. Не то. Никогда. А говорить беззвучно он мог только со мной. Зато дать понять… почувствовать… просьбу? Одну. Может статься, последнюю… Их всегда было мало… Вопрос веры… доверия… Не найдется ли у других того, чего нам катастрофически недостает?.. - Господи! – сдался наконец Кристофер Пайк. – Но «Энтерпрайз» хотя бы не взорвется? – Мне, должен признаться, польстило, что наши с капитаном мысли двигаются в общем направлении… Впрочем… - Маловероятно, сэр. - Запросто, сэр. - Да хрен его знает! Сэр. - Ладно, – вымученно кивнул капитан. – Коммандер, учтите, рапорта меньше чем в двести килобайт я не приму. - Да, сэр. - Хорошо. Поговорим позже. Лично я предвкушаю очень долгий разговор… Да, Кирк, – мимоходом бросил капитан. – Ваше присутствие меня отчего-то совсем не удивляет. – И пока я жевал язык, силясь придумать ответ, он покинул кабину с видом человека, борющегося с острым приступом мигрени. Мистер Скотт вытер ладони о штаны. - Лет десять жизни как с куста, – посетовал он. – Надеюсь, не напрасно. - Слушайте, – я отважился внести уточнение, – вы всерьез считаете, что сделали из обычного корабля… – Но тут инженер, неодобрительно сощурившись, воззрился на меня сверху вниз. Черты его этак многозначительно отвердели. - Это не обычный корабль, – назидательно отчеканил Скотт, на сей раз четко выговаривая гласные. – Это «Энтерпрайз». Флагман, первый в серии. Если он не оправдает затрат, то останется единственным в своем роде. Ты в курсе, как проектируют линейки космических кораблей? У него ресурс модернизации фактически неисчерпаемый… пока не откроют новый принцип звездоплавания. Да и потом тоже, как-то расслабленно подумал я. Где же открывать новые принципы, если не прямо здесь? Я ведь читал отчеты и ясно видел, что Кристофер Пайк не был ни прирожденным воином, ни талантливым исследователем. А героем и легендой Флота – был. Был безупречным лидером. Неутомимым… «золотоискателем». В мятежных и смятенных душах тех, кто пополнял его причудливый паноптикум, клокотала невероятная, чудовищная энергия. Копилась ли под спудом или расточительно выплескивалась в пустоту, неважно – она просто существовала, и капитан умел разглядеть ее. Но не испугаться, подобно многим другим, а разбудить… направить. Какое место я сумею занять среди них? Сумею ли?.. Нет, будущее под вопросом. Сумел бы?.. - Вряд ли данное приспособление соответствует вульгарным представлениям, почерпнутым из художественной литературы, – заметил Спок. Вернувшись у компьютеру, он подключил к системному блоку свой «смарт» при помощи универсального разъема. Интересно, зачем? Для обычной синхронизации достаточно беспроводных каналов. Я сам пользовался кабелями только ради скорости или при чересчур большом массиве информации… – Оно имеет больше общего с земным опытами по квантовой телепортации рубежа XX–XXI веков. Передача информации, а не материального объекта. - Вот кстати, – вмешался Скотт, отлипая от монитора. – Что с объектом случится? Фотоны фотонами, но с такой мощностью тут вдобавок наклевывается здоровенный поток гамма-излучения… - Да, это необходимо для расщепления электронной оболочки. - Семнадцать грэев! Коммандер, скажите, что вы не будете испытывать эту хреновину на людях! - Успокойтесь, мистер Скотт. Я не намерен испытывать установку на людях. Что с предохранителями? - Держатся. Вибрация растет, вырождение кристаллов – шестьдесят три процента. А тогда как вы собираетесь… о, дьявол!.. …Не могу выразить, что за тиски сжали меня. От возмущения, ярости и боли слова не шли из горла. Редко мне доводилось испытывать такую благодарность, какую я ощутил по отношению к озадаченному инженеру, – за то лишь, что ему хватило воли говорить, когда я утратил дар речи… - После выброса вы введете резервный комплект предохранителей. Времени хватит на расстыковочные маневры и варп-прыжок. В секторе Пингвина вы погасите реактор – или, возможно, подобные меры уже не понадобятся. - На маневры?! Капитан не разрешит выход из порта! - Кадет Кирк даст необходимые пояснения. Он также объяснит общий план действий в указанном секторе. – Означенный кадет свирепо замотал головой, у него сводило челюсти… – Дальнейшее за вами. Вы обладаете соответствующим опытом. - Даже если капитан поверит! Мы не успеем!.. - Вы слышите, мистер Скотт? Система оповещения не работает… - Разве? – опешил инженер. – Почему? Спок в одно плавное движение выбил на сенсорном пульте сложнейшую комбинацию команд. Информационная панель ожила… нет, взорвалась какофонией сигналов. Вой тревожных сирен с инженерной палубы, пение индикаторов, извещающих о состоянии двигателей, требовательные гудки систем жизнеобеспечения, пиликанье вахтенного контроллера… И так по всему кораблю… мне померещился топот множества ног, закручивающийся спиралью вокруг камеры… - Другого выхода нет. Расстыковка начата. - Как? Автоматика? Коммандер, вашу программу немедленно отзовут. - Кто? – Спок приподнял бровь. – Вы? Инженер замолк. Нет, он не смог бы. Никто не смог бы… А я… - Спок!! Только не так! Не надо! – Он поймал меня за плечи. - Джим, доза не абсолютно смертельна. Не для вулканцев. - Спок… - Мистер Скотт. Активируйте установку. Это приказ. - Есть, сэр. – Да, это был приказ. Не только по названию. И в нем слышались не только слова… В дверь транспортационной камеры застучали, потом забарабанили. - Медотсек. – Скотт переключил канал ВКС. – Состояние реанимационного блока. Хорошо. Подготовьте бокс. Что значит «зачем»?! Выполняйте немедленно! – Пояснил вяло: – На всякий случай. – Но он явно не верил в случай. - Подождите. – Я поразился, до чего холодно прозвучал мой голос. Руки и ноги словно крепились на шарнирах – непонятно, как подчинялись. – Спок, то, что ты сделал с фазером… Можешь показать? У нас нет другого средства против них, а вдруг придется… Возле транспортеров обязательно хранили оружие. Они порой становились важнейшей линией обороны – или объектом защиты. Чуть промедлив – я умер и родился вновь – коммандер открыл небольшой сейф. Я приблизился жестяной походкой. Серебристый корпус, заряд, режим – шоковый по умолчанию… норма. - Сюда? – я прикоснулся к верньеру, неловко крутанув фазер. И, смущенно убирая руку, задел спусковой крючок. И еще раз – поскольку одного разряда не хватило даже для того, чтобы заставить его осознать произошедшее… Спок не чувствовал моей лжи. Он никогда не хотел ее чувствовать… Я опустил обмякшее тело коммандера на пол. Я подонок… - Считаете, я не прав, мистер Скотт? – осведомился негромко, поигрывая фазером. - Ты спятил, парень. Ты погибнешь! – Инженер дернулся было вперед, но я быстро взял его на прицел. - А он нет. Вы чье общество предпочтете, когда настанет пора спасать мир? - Послушай… как там тебя?.. Джим. Хватит, не дури. Мы что-нибудь придумаем. - Ага. Я уже придумал. Либо вы включите эту штуку, либо я. Там рядом не видно кнопки самоуничтожения, точно не видно? Попятившись, я вскочил на платформу. - Да, еще… Скажите, что… если ни у кого из нас не выйдет, пусть он сделает… сделает, как я вначале советовал. Ничего страшного. Чушь все – насчет того, чей мир и чья планета. Скажите, он такой же точно, как мы. Он ведь видел то же самое, что и я. Всегда все было по-разному, только одно повторялось! Мы были там оба! Если и есть какая-нибудь долбаная константа, то это она! Ясно? - Ни слова. - Ну и ладно. Прозрачная створка перегородила камеру, надежно изолировав пост оператора. Радиация не просочится, а как насчет выстрела из фазера? Стоящий за пультом инженер сосредоточенно хмурился. - Не стоит. – Есть тут микрофоны или нет? Ладно, догадается. Я выразительно помахал оружием. – Без фокусов, идет? Мы поступаем правильно. Вы же офицер, вы обязаны защищать командира… Нам твердят, что любая жизнь бесценна, но мы-то знаем, как на самом деле. Жизни очень, очень по-разному ценятся. - Он убьет меня. – Ага, слышно, значит… - Нет. Это нелогично. Вам еще будет чем заняться. Запускайте, мистер Скотт, не губите корабль. Куда-то энергию все равно отводить придется. Платформу опоясали световые кольца. Вот и все. Я терпел долго, но я сделаю по-своему. Я готов на новый ход в игре, я выбираю «меньшее» из зол. Я не вулканец и не способен равно взвешивать судьбы цивилизаций и отдельных людей. Я выбираю Академию. Я выбираю Сан-Франциско. Я выбираю рухнувшие шаттлы. Нет никакой истории, нет предопределения, нет избранников, нет информационных полей. Люди всегда – слышите, всегда! – примут правильное решение, научатся рано или поздно, но людям для этого надо быть живыми. Я не верю в абстракции. Зато верю в Эрика, в Зонгу, в Дитера, в Лауру, в Хетлинга, в Кристофера Пайка, в своих друзей и своих недругов. Я не полечу к тахионному циклотрону ради поиска непревзойденного оружия для битвы с чужаками. У меня своя война, я отправлюсь на нее один. Я не стану ферзем, которого берегут, не выпуская с клетки. Никому не позволю так с собой обращаться. Мне не нужен секрет, который меняет реальности. Если наш невероятный план осуществится – никто не умрет. Кроме меня. Потому что, если потребуется, я повешусь на Золотых Воротах. Позволю выпотрошить свой мозг. Заставлю… постараюсь убедить Спока превратить Землю в новый Вулкан или Центавр, если они пожелают. Я найду их, заключу с ними сделку – пусть услышат, иначе мое решение обернется пустыми мечтами. Никогда прежде я не осознавал свою мысль настолько сконцентрированной… И плевать на искажения, плевать на подмену истории. Это чистейшей воды лажа. Фигня. Хренотень. Чепуха. Галиматья. Недоразумение. Людей не переломишь. Придет новое поколение, а потом следующее. И мы сделаемся прежними, как задумывала природа, или бог, или еще кто-нибудь. Вот новое и, полагаю, самое оригинальное решение распроклятого теста. Не столь важно, кто победит сегодня – отважные защитники «Кобаяши Мару» или имперские рейдеры. Потому что в итоге Федерация по-любому наваляет клингонам, разве нет?.. А если план провалится – я просто умру. Сгорю в гамма-лучах. И они уйдут. И, может статься, Спок и Скотт найдут способ не пускать их больше сюда. Клево, да? Я в выигрыше. Как бы не обернулось – я в выигрыше! Спок пришел в себя, я видел. Паралич не отпустил, а глаза были открыты – жуть, и мне упорно чудилось, что даже после смерти они останутся открытыми. Пустота, черная как далекий космос… Галактика огромна – но больше нет таких… способных, казалось, в доли секунды активировать варп-реактор. Прости. Прости, ты хотел спасти меня. А я хотел… Да ладно, на все, чего я только мог пожелать, достало бы четырех слов. Я незаметно сложил пальцы свободной руки, опущенной на бедро, в вулканском приветствии… На счастье… Ну скорей же! Телепатические способности являлись одной из функций мозга, вулканцы не находили в них ничего необычного да и люди успели попривыкнуть, не относя больше ментальное восприятие к характеристикам ЭСВ… Но сейчас я всерьез опасался, что затворы вот-вот снесет напрочь… Или мой собственный мозг поджарится – похоже, уже начал… Сигнал. Едва успели… Меня, с того момента как очнулся в лазарете, то и дело покалывала совесть, что хоть коротенькое сообщение матери не удосужился отправить. А теперь подумал – и хорошо, что не отправил. Подарить надежду и после отнять – хуже нет… Если вам интересно знать, было ли мне больно, – да, в общем, не сказал бы… Глава 10. …Боль сгинула. Вся, какая имелась в наличии, – в ребрах, спине, шее, голове, короче, везде. Только в ушах ужасно звенело и жужжало. Сквозь дребезжащий шум доносились невнятные голоса. Я открыл глаза – ну, они вообще-то были открыты и прежде, так что я как бы просто подошел к распахнутому окну. Окну, прорезанному в моем черепе. Помогло! Просторный зал, высоченный потолок… через забранную стеклом стену льется золотой предвечерний свет, в нем купается огромная площадь, уставленная изящными, соразмерными фигурами космических кораблей. И маячит напротив, что-то уж очень близко, смутно знакомая рожа. Хотя нет… отчего «смутно»? Довольно хорошо знакомая… Кожа оттенка «калифорнийский недожаренный», выгоревшие на солнце разлохмаченные волосы – вечно они выгорают за считанные дни и кажутся потом светлее, чем есть. Лицо обычное, зато вполне правильное… черты не помешали бы и помельче, и поизысканнее, ну да ладно, не девка, чтобы любоваться. «Оклахома», – емко характеризовала его Эллин, а Настя говорила: «Рязань», и если для первого какие-то сомнительные географические основания имелись, то по поводу второго ничего определенного сказать было нельзя. Как и по поводу того, комплименты отвешивали милые дамы или хаяли почем зря. Судить по поведению – возражений у них не возникало… Наглый провокационный прищур в шалых глазах – почему они кажутся чуть печальными? Неужели любой с легкостью распознает браваду за их неизменным, до нелепости жизнерадостным блеском?.. К физиономии прилагалась дружелюбно протянутая ладонь. - Да, – несколько удивленно согласился знакомый субъект. Разве я его о чем-то спрашивал? – А ты… Полли… Пол? Безумный оркестр в моей голове завершил настройку. Сквозь мешанину звуков пробились чистые и низкие тревожные ноты, завершив аккорд опасным раскатом контрабаса. Я был в шоке. У меня на пальцах тускло отливали медью кольца соноринга. Я не знал, что говорить. Я не знал, что делать. Но одно я знал точно – если выкручусь, «Энтерпрайз» останется и без старшего офицера, и без главного инженера. Убью на хрен. Талантливые сукины дети! Неужели, практически решив задачу чудовищной сложности и собрав машину времени едва ли не из двух тостеров, нельзя было поточнее задать пространственно-временные координаты?! Моя память, мой интеллект, моя душа и мои чувства – то, что было мной, но не было моими клетками, – зацепилось не за тот мозг!!! Или я виноват – программа не для меня рассчитывалась? Или чужаки вмешались в последний момент? Но стоп, так я далеко зайду… Страх перед неизбежным, непреодолимым вмешательством извне парализует. Не боги же они на самом деле… Хуже другое – у меня совершенно нет времени. Молчу уж про тело… В стремительно убыстряющемся темпе посвистывали флейты… Мой… визави продолжал изучать меня с нарастающим беспокойством. Видок, верно, был странноватый, под стать ощущениям. Мне следовало развернуться на сто восемьдесят градусов и проваливать поскорей. Или надо… хм, неплохая идея, но… но что будет со мной? А с этим парнем?.. Имею ли я право? Кто он – с фактической, юридической, с моральной точки зрения? Кто он – и кто я? Я испугался – мелодия рванулась вверх, едва не уходя на ультразвук… У кого хватило бы самообладания поступить так – на моем-то месте? Я, черт побери, не привык обходиться без себя! Однако какое искушение… Вдруг и разрушать здание не потребуется?.. И цепная реакция кваронной плазмы не поставит город на грань уничтожения… Но я испугался – и сбежал. Нет ничего хуже, чем… нет большего порока… чем трусость. Да, так… …Короче, он догнал меня у щитка пожарной сигнализации, которую я, сорвав пломбы, врубил на полную катушку. Пусть хоть чуть-чуть меньше людей… больше времени, спасателей и медиков. Я ведь ничего не могу обещать… А он вроде как пожелал выяснить, все ли в порядке. У меня, видите ли, было такое лицо, словно со мной дохлый муравьед по-китайски поздоровался. Ушам не верю – как?! как он выродил подобную метафору? Наверное, очень смущался… В нем, помнится, порой проявлялась пугающая чуткость – к несчастью… или же наоборот. Или почувствовал – нечто?.. В сентиментальных книжках иногда пишут, взгляд у людей с годами не меняется. А может, это судьба… А я, кстати, знал правду. У него под ногами земля горела. Достали упертые приятели с их дурацкими проблемами, достала эта обстановочка, когда стыдный детский страх «вылететь из школы» становится вполне реальным, надоело корчить из себя славного малого и обнаруживать, что опостылевшая маска не отдирается от кожи… Вставший с ног на голову мир стал только лишь запоздалым катализатором. Он хотел все бросить, отстраниться, исчезнуть хоть на миг, вырвавшись из течения, которое уносило неизвестно куда. Страдалец хренов… Друзья отдаляются, учиться надоело, хайбол разонравился, каждый норовит на шею усесться! Да мне бы его заботы… Ты слабак, Джеймс Кирк. И чего я всю жизнь с тобой вожусь?.. …Подробности мы выясняли на бегу. И на лету – когда неслись прочь от «Кабель-мачты», угнав с парковки самый мощный на вид «стриж». Пригибаясь ниже к седлу ради скорости, я чужим голосом выкрикивал через плечо уйму всякого разного, и слова уносило ветром. Я вспоминал Айову и Академию, маму, Хэнка и Рикки, Боунса и Зонгу, Спока и капитана Пайка. Жаклин, девушку со слюнявым лабрадором, Марго, дочку адмирала, и Дженнифер, чей громила-приятель сломал мне ключицу стулом. Нийоту, с которой я понял, что любовь бывает чистой. Драку в баре и вступительный экзамен по физике пространства, прыжок с крыши Административного корпуса и награду за первую учебную миссию на дряхлой «Виктории», фатальную перегрузку локальной сети и слияние разумов. И «Энтерпрайз»… События, факты – ерунда. Я говорил о переживаниях, о сокрытом, о том, что не известно никому… Воображение, натренированное «Апокрифами вечности», не протестовало, но, похоже, окончательно убедило его лишь упоминание о порезах, залепленных полосками техноскотча. Я ощутил, как он, рискнув оторвать ладонь от моего плеча, просунул руку под футболку. Ага, денутся куда-нибудь, дожидайся… Город проносился внизу, беззаботный, безопасный. Кварталы мелькали, словно пестрые клетки на встряхиваемом лоскутном одеяле, приближалась синяя кайма океана. Забавно, а вчера… ой нет, еще сегодня!.. или вчера?.. короче, в прошлый раз того же времени нам едва хватило, чтобы добраться из зала ожидания до стоянки флаеров. Право, в рассуждениях старика Эйнштейна присутствовал смысл… на школьном занятии его осознать куда труднее. Я выжимал из миниатюрной машинки последнее. Городские «стрижи» не очень-то рассчитаны на гонки, у них приличные ограничения по высоте и скорости, введенные ради общественной безопасности и для удобства транспортной полиции. Но против шустрой пары рук встроенный компьютер не устоит… Несколько раз флаер облучали уличные сканеры – впрочем, штрафов я не боялся ни прежде, когда пользовался поддельными карточками, ни тем более теперь, когда сканеры грозили с минуты на минуту обратиться в пыль вместе с улицами. Погоню же, которая и вправду могла нас задержать, фараоны не ленились затевать исключительно в критических обстоятельствах – а для таких мы шли чересчур высоко и были чересчур малы. Моему… спутнику я обрисовал ситуацию как умел, вкратце. Заметил даже, что потащил его с собой от растерянности, предложил ссадить где-нибудь в слабо застроенном районе, невзирая на спешку. Но он оказался парнем недалеким – отказался наотрез… - Слушай, я с тобой не шутки шучу! Я понятия не имею, что там! Может, мы вообще зря летим! Может, стоит не пороть горячку, а предупредить кого-нибудь! - Нет, ты на меня не похож! Слишком много думаешь! - Не смешно, ты… демо-версия! У нас шансов добраться вовремя … - Ну сколько?! Еще вероятность прикинь! - Прекрати! Не в состоянии вести себя серьезно?! - Что с тобой случилось, а?! Чего ты такой дерганый?! - Узнаешь, если опоздаем… – неслышно пробурчал я. Вот, значит, что люди чувствуют, впервые сталкиваясь со мной. Придурок, остряк доморощенный, безответственный нахал… Я сам навострился производить подобное впечатление, чего теперь негодовать? Зачем же он меня пытается обмануть? Машинально? Или в глубине души не верит?.. А я бы поверил?.. Так он – и есть я! Выходит, поверил?.. Иначе спорил бы… наверное. К мелочи да придрался бы… - Эй! – я резко ткнул назад локтем. – Передо мной-то свои спектакли не разыгрывай! Я тебя насквозь вижу! - Спиной?! Круто! - Кончай выделываться! Ты мне не доверяешь?! - Доверяю! Я же с тобой! - Не тому, что я рассказал, а мне! Мне самому! - Ни хрена себе предъявы!! Малыш, извини, тебя самого я знать не знаю! - Я же объяснил! - Да ты себя слышишь?! Как будто слова за зубы цепляются! Тьфу! Невозможно с ним разговаривать! Вот тоже проблема… нет, пока я не вел себя на манер сороконожки из сказочки, то есть не размышлял, какую лапу куда ставить, тело не подводило меня. Правда, я привык к несколько большим показателям мышечной массы… Спасибо, хоть обошлось без всякой пубертатной разболтанности и прочих малоприятных дисбалансов. Что-то явно делали с обменом веществ, с эндокринной системой, с сосудами, костями, суставами. Подростки не могут служить во Флоте, чисто физически не могут, сердце не потянет… Капризный соноринг, и тот подчинился, служа своего рода индикатором нервной деятельности, и рефлексы вроде не мешали. Вот именно, вроде. Пока… - Вон он! – крикнул… этот. Внизу, белым пятном среди пронзительно синей бухты, показался крохотный островок, стесанный на горизонталь утес, сплошь застроенный многоуровневыми корпусами правильной геометрической формы. Несмотря на глухие стены, здания, озаренные заходящим солнцем, производили впечатление воздушной легкости. Чудилось, что прибой вот-вот сомнет, смоет постройки с опрометчиво высунувшегося из-под воды камешка… уже лет двести чудилось. Геоэкспериментальна станция возводилась вовсе не в качестве платформы под систему «Либра». Первоначальной целью являлась та, которая отражалась в названии учреждения. Люди когда-то опасались, что однажды им с их стремительным прогрессом попросту не хватит места на суше, и потому решили потеснить океан. Или же, согласно менее романтичной версии, ученые искали способ скоростного возведения сооружений промышленного предназначения, хотя бы фундамента и каркаса… Наш островок, как и его природных «собратьев», породили кости Земли – но всего лишь за несколько месяцев, при помощи генетически модифицированных коралловых полипов и специальных пневматических установок. В ясную погоду его можно было различить с набережной Академии, с высокого участка, однако, кроме плоских крыш, взгляду мало что открывалось. Сейчас кое-где виднелось даже гранитно-серое основание искусственной скалы, по сути не имеющее отношения ни к граниту, ни к скалам. Я не успевал. Не успевал катастрофически. Я не помнил, в котором часу грянул первый удар землетрясения, и нынешнего времени тоже не знал, но секундомер словно тикал где-то внутри. Если еще садиться, искать начальство, разжевывать им… - Слушай! – озвучил мои опасения попутчик. – А охрана там есть?! Или всех подряд пускают?! - Без понятия! - Так рули аккуратнее! А то собьют! - Это же научная лаборатория! Зачем им оружие?! Электронику попортят или полем прикроются… хотя с их энергозатратами на щиты мощности вряд ли… а если перегрузить, то… так… - Не слышу! - Ты плавать умеешь?! – на автомате, мало что соображая, поинтересовался я. - Ты идиот?! Видимо, да. Потому как решил сперва, будто он выражает сомнение в целесообразности моей идеи. А он только намекал на нелепость вопроса, заданного человеком, назвавшимся твоей копией… или проекцией?.. или вообще волновой функцией?.. из будущего. По-хорошему, мне стоило бы себя о том же спросить… Я отодрал щиток, укрывающий, честно скажем, некрупный «мозг» флаера, – деяние, категорически не рекомендуемое инструкцией. Свесился набок – со сдавленным воплем мой спутник перехватил управление, навалившись мне на спину, – и забрался в тонкий механизм по самые локти. «Стрижи» были моим профилем. Я мог бы разобрать и собрать машинку не глядя. Или собрать ее, разобрав предварительно что-нибудь иное… - Прыгай! – крикнул я и, подавая личный пример, изо всех сил оттолкнулся от взявшего опасный курс флаера. Увы, контролировать события дальше возможным не представлялось. Прошибая пятками резиново-упругий воздух, я несся вниз. Соноринг счастливо заливался невероятным сочетанием Вагнера, Альенде и юбилейного альбома «Бешеной атмосферы». Тело не растерялось, сгруппировалось наилучшим образом. Только странным казалось лететь в открытую безбрежную гладь, – почему-то не маячила рядом колоссальная серая стена плотины, возведенной для допотопной электростанции и сохраненной ради опытной ирригационной базы, а заодно в качестве памятника утилитарной архитектуры. Не давил на десны загубник миниатюрного акваланга, не поджидал у берега юркий глайдер с друзьями, и бдительный сторожевик не разражался с небес усиленной динамиками бранью… А вода, между прочим, очень твердая. Хотя со стороны незаметно. Я умел плавать. Может быть, я умел плавать лучше, чем… я. Не лишился чувств от удара, не отбил ничего важного. Из пронзившей воду жесткой стрелы тело превратилось в угря, в мурену, скользящую между прихотливыми струями течений. В памяти возник туманный образ великой реки, то разливающейся среди полей и садов бескрайней ширью, то стиснутой старинными стенами города-крепости, несокрушимой цитадели двух мировых войн… Я крепко зажмурился, начиная кое-что понимать… Нет, еще не сейчас, позже… Вынырнул я вовремя – как раз успел заметить врезающийся в ближайшую крышу флаер. Ни громкого взрыва, ни различимой вспышки – эти штуки вообще-то надежны. Но я от всей души надеялся, что «любая неисправность в оборудовании ведет к немедленной блокировке системы». Действительно любая. Ведь какими бы хилыми ни оказались меры безопасности, предусмотренные на станции, должна же местная аппаратура реагировать на… на настоящие авиакатастрофы, пусть и мелкого масштаба! Я вовремя поднырнул под волну, чтобы взлететь на гребень следующей, – картина течений в «перепаханном» вдоль и поперек заливе напоминала импровизации Кандинского. Хм, да? Ну, допустим… Причал станции – слава богу, имелся и такой – был довольно близко. Я внезапно отметил, что ритм музыки, уверенно рубящей воздух на аккорды где-то у периферии сознания, плавно изменился. Теперь он в точности соответствовал моим гребкам. Ладно, тем проще… - Дьявол! – выплюнул воду мой спутник, ракетой выскочив из воды едва ли не по пояс. – И зачем?!. - Там при нештатной ситуации должно все вырубаться! Теоретически! А то мы бы не успели долететь! - Боюсь, твоей нештатной ситуации надолго не хватит! Да неужели? Тоже мне, гений нашелся… От причала, огибающего островок кольцом, четыре пирса-луча отходили под разными углами, чтобы успешнее противостоять натиску прибоя. Вода под ними оставалась достаточно спокойной, что мои мышцы поначалу восприняли с благодарностью. Потом, прикинув высоту опор, они жалобно взвыли, явно предпочитая размазаться о пирс в потоке соленой воды, чем карабкаться на него. Впрочем, нам хватило ума не карабкаться с разбегу на скользкие столбы, а поискать техническую лестницу… Выбравшись, я торопливо нашарил взглядом силуэты городских высоток, вздыбленными ежиными иглами темнеющие на востоке. Вроде стоят как обычно… хотя современные здания, помнится, не очень пострадали, конструкция усовершенствованная… Отсюда не разобрать… - Мальчики! – раздался женский визг. – С вами все хорошо?! – От ближайших ворот, очерченных еле заметной линией на светлой стене, к нам спешила приветственная делегация. На представителя службы охраны, пусть и на редкость задрипанной, из них тянул в крайнем случае субъект, волочащийся последним. Сделать сей спорный вывод мне позволило кислое выражение его физиономии. На лицах прочих читалось только беспокойство и искреннее облегчение. Зараза, да они нас в потерпевшие зачислили! Пожалуй, пора расширять круг общения… В Академии Звездного Флота, не говоря уже о чисто армейских подразделениях, люди немного другие – от ксенолингвистов, коллекционирующих обрядовые песнопения, до дипломированных специалистов по запрещенным видам ОМУ. А на Земле мы… беспечны. Побочный эффект обретенной мощи цивилизации. Как выразился бы один мой знакомый, степень угрозы перестала быть обязательным критерием оценки окружающей реальности как для отдельной личности, так и для общества в целом. Вообще-то, оно и правильно. Обычные люди не обязаны бояться… Не обязаны чуять беду потрепанной шкурой, затылком, пальцами ног. Не обязаны принимать решения за доли секунды. Или оперативно справляться с землетрясениями, давно превратившимися в анахронизм… - Вы не ранены? – настойчиво допытывалась подтянутая дама в серебристом лабораторном комбинезоне. – Нельзя залетать так далеко в океан на малых флаерах! Тем более на муниципальных – вы ведь не знаете, в каком они состоянии! Как же, как же… Сам регулярно доводил… до состояния. - Все в порядке, мэм, – откликнулся мой… компаньон. – Нам очень жаль. Ваше оборудование не слишком пострадало? - Наше оборудование, – скептически протянул лысоватый мужчина, помахивая набором первой помощи, – реагирует даже на помет чаек. А тут за сотню фунтов рухнуло… - Простите, пожалуйста, – чистосердечно покаялся я. Винясь не столько за произошедшее, сколько за предстоящее… – Но приборы, наверное, уже подключили? - Не ваша это забота, молодой человек, – отрезал угрюмый тип, принятый мной за охранника. В поясной петле у него болтался шокер. Паршивое снаряжение – даже дистантные, даже последние модели… – Идти вы, я смотрю, можете, так что пройдемте-ка с нами. Восемнадцать есть? В полицию сообщать или сперва родителям? Его строгость была по большей части напускной. Окажись мы в действительности заигравшимися юнцами, ничего страшнее длинной нотации в полицейском участке и штрафа за разбитый флаер нам со стороны официальных властей не грозило бы. Местные ученые вряд ли пожелают поднимать шум, нарочно преувеличивая ущерб, – чересчур интеллигентны, судя по тем экземплярам, что нас встретили. Здесь не найдется и подобия режима, который пытались культивировать на Спиральном циклотроне, зависшем посреди полного опасностей космоса. Здесь нас, скорее всего, ожидает чашка горячего чая, сухая одежда, умеренное порицание и транспорт до города. Жаль, что мы отнюдь не заигравшиеся юнцы… Я вот старался не поворачиваться к «аборигенам» спиной или даже боком – промокшая рубашка предательски облепила бедра… Я переглянулся с тем, вторым. Он понятливо взмахнул выгоревшими ресницами – приятно, однако, заиметь вдруг столь сообразительного партнера… Состроив виноватые, подавленные гримасы, мы поплелись следом за здешними обитателями. Внутрь, только бы внутрь… Миновали простаивающую шлюзовую камеру, бесполезную в ласковом климате Земли, вошли в небольшой холл, эклектичная обстановка которого свидетельствовала о пересечении рабочей и рекреационной зон. Нас явно собирались вести к лифтам налево. Следовательно?.. Правильно. Соноринг рьяно подбадривал засильем ударных. Я мысленно прикрикнул на него – мелодия резко убавила в драматизме, сменившись чем-то маршевым, но спокойнее, ровнее, вроде хора приговоренных к казни из «Завоевателей». Я в который раз вознамерился было содрать кольца с пальцев – и снова раздумал. Мне не хотелось… Серебряный стон фанфар показался удачным моментом. Или… именно он указал мне удачный момент?.. Я на секунду замедлил шаг, отставая. Охранника, державшегося бок о бок с нами, интуиция заставила приостановиться и поторопить – поздно. Я мягко потянулся за его шокером… проклятье, длины руки едва хватило, плохо рассчитал! Мой спутник, непринужденно довернув корпус, подтолкнул мужчину плечом. Неуклюжее движение теряющего равновесие охранника одновременно позволило мне и завладеть смехотворным оружием, и «подцепить» беднягу аккурат на выстрел. Тот, другой, своевременно подставил стопу под едва не хряснувшийся об пол череп, но выглядел несколько обеспокоенно. - Никому не двигаться! – с опереточным пафосом выкрикнул я, выхватывая фазер из компактной плоской кобуры, сдвинувшейся за спину и потому оставшейся незамеченной здешними дилетантами. Представляете, я с трудом вспомнил, что вооружен… По-моему, никто не испугался. С непривычки-то… Вот удивление – да, оно было. Для острастки я пальнул вверх слабеньким веерным зарядом, отразившимся от подкоптившегося потолка звездопадом симпатичных, почти безвредных искр. Народ начал что-то соображать – среди извилин зашевелились фрагменты давнишних инструктажей или остросюжетных фильмов. Кто-то охнул, кто-то попятился…потрясающий прогресс. Пока они не очухались, я хлопнул моего спутника, сноровисто шарившего по карманам отключившегося охранника, по локтю и помчался к дверям, расположенным справа от входа. Карточка, изъятая у первой – и, надеюсь, последней – нашей жертвы, прекраснейшим образом подошла к замку. Класс. У нас в Академии не в каждую учебную лабораторию можно свободно пройти. С другой стороны, «Либра» – отнюдь не секретная разработка, наоборот. О ней, как и о защитном периметре Солнечной, атмосферных регенераторах, искусственном белковом синтезе, метеокоррекционных установках и прочем, знает каждый дошколенок. Защита, опора цивилизации… На том, собственно, и погорели. Тем не менее какая-то система безопасности (хотя бы на случай наводнения, хе) должна тут присутствовать, проекты ведь в основном типовые. Если врубят, то отсеки… в смысле, помещения тотчас будут изолированы друг от друга и мы застрянем накрепко. Поэтому спешили изо всех сил и не заблудились лишь благодаря гениальному, бесценному, вечному изобретению, не претерпевшему особых изменений за минувшие века, – плану экстренной эвакуации. Забранные в плексиглас рамки украшали стены чуть ли не через каждые тридцать футов. Разумеется, обозначения на плане носили сугубо условный характер, но не зря же нас учили ориентироваться в космосе – с научной станцией с грехом пополам справились, тем более успели рассмотреть постройки сверху. Мы миновали длиннющий коридор со зверски гулким эхом, слетели, избегая лифтов, на три этажа вниз по лестницам, дважды продирались через технические тоннели… Карточка срабатывала исправно, немногочисленный персонал – вечер на носу, остались одни дежурные – с любопытством оглядывался. Цирк! У гермоворот, снабженных тревожными табло и дополнительными броневыми поясами, околачивалась пара серьезных хмырей, которым наше поведение не понравилось. На мой нынешней вес они были крупноваты, однако заслоном послужили неважным. Когда соноринг внезапно сменил тональность, я пригнулся, подался вперед, и первый из аборигенов буквально опрокинулся, едва меня не придавив. Со вторым мой спутник разделался куда эффектнее, серией стремительных пируэтов и отступлений вынудив того вписаться виском в косяк охраняемых ворот. Ага, вот еще для чего я уволок его с собой… Позер… В итоге мерзкое дребезжание сигнализации застало нас на ближних подступах к центру управления, упрятанному в самой сердцевине станции и опутанному сетью разномастных кабелей, изолированными слоями проложенных внутри стен. Охрана тут тоже имелась – пожалуй, я недооценивал ученую братию. Но флотский фазер, пусть и в шоковом режиме, отличается куда большей дальнобойностью, нежели гражданские «трещалки». А тем горе-церберам даже укрыться было негде… - Не успели! – по-моему, не слишком разочарованно воскликнул тот, другой, глядя на плотно сомкнувшиеся створки. Замки наконец-то заблокировали, ключ не действовал. Предположительно где-то поблизости околачивалась погоня… - Как считаешь, – ровно проговорил я. – Это пластирон? - Не знаю… нет, наверное. С чего бы? А что ты… нет, и не думай! - За угол отойдем. Отошли – галопом, вжались в нишу у пожарной панели. Мой спутник хмурил брови. Соноринг выдавал незатейливый прерывистый мотивчик, подозрительно напоминающий обратный отсчет. - Ты можешь кого-нибудь убить! - Вряд ли. – Мне, впрочем, неотчетливо вспомнилось одно из видений «несбывшегося». – Никто не станет торчать у двери. - А вдруг! - И ты называл меня дерганым? – Черт, батарея разрядится не меньше чем наполовину. Если такой мощности вообще хватит. Но остаться вовсе без оружия рискованно… мало ли… - Ты не упоминал, что собираешься… захватить станцию. - Захватить? Что за чушь?! Я только… - То, что мы устроили, и есть самый настоящий захват! - Заметь, никто особо не возражал… - Мы на Земле, – твердо и веско бросил тот слова, которые я уже не раз повторял про себя сегодня. В голосе его прорезалась странная… основательность. Будто речь шла о чем-то неизмеримо значительном, о символе веры… – Возражать должны не эти вот… а такие, как мы. Я понимаю, рассказывать еще кому-нибудь все то, что ты мне наговорил, глупо, но… – он замялся и завершил скомканно: – …но я думал, ты все-таки с кем-нибудь поговоришь. - Закончил? – холодно осведомился я. И, высунувшись в коридор, шарахнул по самому уязвимому с точки зрения теории месту конструкции – стыку между стеной и рамой. Химические различия обеспечивают оптимальную для взрывного испарения разницу температур или… типа того. Само собой, строительные материалы разрабатываются в расчете на подобные штуки, однако беда в том, что оружие разрабатывается в расчете на изощрения разработчиков строительных материалов. И намного быстрее – деструктивные идеи всегда опережают конструктивные, так наш мир устроен… Я поймал себя на милитаристской мысли о том, что мне нравятся флотские «игрушки». Сразу решается масса проблем… Эффективности ради я очень сильно сфокусировал луч, поэтому выстрел проел сравнительно небольшую дыру – высоковато от пола. Но для моей ширины плеч – и прежней, и тем более нынешней – диаметра должно было хватить. Разбежавшись, я подскочил и, вытянувшись в струнку, ввинтился в отверстие. Расплавленный металл не тек, а сворачивался точно кровь, силясь сохранить изначальную форму, и меня обожгло только чуть-чуть. Кожа на плече – от шеи до лопатки, толком не рассмотреть – вздулась пузырями, клочья ткани прилипли к обнажившемуся мясу, но дальше дело не пошло. Слезы, правда, едва не хлынули… Проклятье, я предпочел бы собственный болевой порог! В контрольном центре дежурили четверо. Четверо и пучили на меня удивленные зенки. Люди как люди… И сирена, и наше вторжение, скорее всего, вызвали у них одно лишь раздражение. Помешали работать, безобразие! «Кто из них?» – лихорадочно и бесцельно прикидывал мой явно пошатнувшийся рассудок. Кто стал орудием чужаков? Кто совершил ошибку? Или проявил самонадеянность? Или дал волю скопившейся злобе на целый мир… хотя уж это вряд ли… И почему именно тот, а не другой или третий? Как они выбирают? Как выбрали его? И как – меня?.. - Отойти от пульта! – скомандовал я, начиная привыкать к жестко императивному типу дискурса. Позади, живописным кульбитом подкрепляя реплику, кувыркнулся на стерильное покрытие мой спутник. Громкую ругань приглушило шипение охлаждающего газа. - Молодой человек, – с праведным возмущением начал один. – Вы понимаете, какому риску подвергаете себя и окружающих… - Отойти, – повторил я, прицелившись в него. Расходовать остатки энергии на предупредительные выстрелы было бы опрометчиво. Вообще-то мне теперь проще прикончить их, чем оглушить. Ограничитель выдаивает аккумуляторы не хуже боевого разряда. – И всем убраться отсюда. Сейчас же. Иначе убью. Медленно, недоверчиво они потянулись к пробитой двери. К коридоре мелькнула тень, раздался сухой треск – и следовавший первым сотрудник станции рухнул, сраженный залпом из шокера. - Не стреляйте! – жалобно крикнул кто-то из оставшихся. За стеной принялась яростно собачиться охрана. - Последи за ними, – велел я тому, второму, и повернулся к пульту. Автоматическая блокировка, вызванная падением флаера, по-видимому, успела смениться аварийной. На каком же этапе отрубилась программа? Что будет, если снять блокировку? Да и как ее теперь отменить? Так, ладно… На гигантском «Иркутске» система была не проще здешней, не говоря уже о высококлассных компьютерах «Энтерпрайза»… Я напрягся, чувствуя, как рвется на свободу иное сознание, как захлебывается соноринг сразу двумя, тремя, четырьмя мелодиями… Ну и пусть – если это поможет. Я рискнул уступить… Я не посмел бы утверждать наверняка, кто устроил зависшей программе «чехарду» с аналоговыми сигналами, путем несложной регуляции напряжения в питающей сети довел несчастную машину до белого каления и смоделировал виртуальную ситуацию, вынудившую переподчинить процессор оператору «Либры»… Кое-что, тем не менее, представлялось очевидным. Я был хакером и не уступал многим. Ну а парни из мобильной пехоты были неплохими игроками в хайбол. Сходная черта – видеть цель впереди. И не придавать особого значения способу достижения цели. Я не писал неубиваемых вирусов для забавы. Я не создавал сложнейших алгоритмов, которые тянули ИИ исключительно третьего уровня, для игры в «крестики-нолики». Возможно, поэтому мне недоставало легкости, смелости… воображения. Везде есть своя Стандартная модель… Мои пальцы безостановочно вводили команды, и каждая в точности соответствовала ноте, тщательно вписанной в общую композицию. Я слышал фальшь и вносил правки в программу, пока музыкальная фраза не приобретала гармоничную завершенность. Когда же результат показался удовлетворительным, я вдруг обнаружил, что система станции напоминает вылущенный орех. Дальше – проще. Придирчиво изучив наличные геоэкспериментальные ресурсы, я забрался в распределительную энергетическую сеть и, отключив кое-где электричество, высвободил мощности для активации порядком «подзапылившейся» за ненадобностью паутины силовых заграждений. Угроза вторжения службы безопасности на некоторое время отпала. Я задышал ровно и глубоко, набираясь решимости. Прежде почва была скользкой. Теперь я намеревался идти по воде. Бог мой, что ж я делаю?.. Бред. А не выйдет? В кого я превращусь? Допустим, меня скоро не станет – уже сейчас сознание мое потихоньку отрывается от заемной плоти – но что тогда случится с моим именем? А тот, другой? Что о нем, что обо мне скажут? Неужели и сюда приложили руку мои неприятели? Безумным преступникам не изменить мир, их норовят забыть побыстрее – стыдно помнить, пусть их честью и выкуплены тысячи жизней… Ого, да ты, я смотрю, поверил, будто Земля вращается вокруг тебя?.. Как же я не люблю это чувство… Я ненавижу… я не люблю себя, когда я трушу… обидно… черт, да что такое?.. Ладно, ладно… поздно теперь… Я подключил громкую связь и постарался говорить четче. – …кто-нибудь попытается проникнуть сюда или попробует заставить меня покинуть станцию… Мой спутник так и держался поодаль. - …буду вынужден запустить энергетический пакет, выбрав в качестве зоны воздействия сейсмически нейтральную область и обратив заложенную в структуру вещества эндоэнергетическую реакцию… Создавалось нелепое впечатление, что он внимательно наблюдает за опасным животным. - …придерживается противоположной точки зрения относительно характеристик кваронной плазмы, рекомендую тому обратиться к старшим офицерам USS «Магеллан» за консультацией… А наблюдал он, между прочим, отнюдь не за бесперебойной работой силового поля, не за перемещениями охраны. Нет, хрена лысого! За мной! - …на любые вопросы при условии открытого доступа к сайтам крупнейших информационных порталов. Я с силой хлопнул по клавише, отключая микрофон. Немного времени есть. Им необходимо как минимум переварить услышанное. Чудилось, что от моих слов, будто от брошенного в воду камня, кругами расходится настороженная тишина. Затапливает станцию, город, кабинеты чинуш и штабы вояк на манер цунами, которого я не допустил. Мания величия… Вероятнее всего, примут за психопата. Но мало ли! Должны ведь ученые разбираться в энергетических пакетах, должны прислушаться! И навести справки, и сообщить куда положено… Если не произойдет того, на что я надеюсь в первую очередь, то хорошо бы поднять шум. Пусть они по давней привычке впутают Звездный Флот – у кого, кроме звездолетчиков, в избытке и боевой, и интеллектуальной мощи? Не у полиции же… Пусть они достучатся до капитана Пайка – я ведь, кажется, «вступил в сговор» с его офицером, черт бы его побрал. Уверен, капитан не пожелает самостоятельно вникать в разные там обратимые-необратимые реакции. А Споку я сумею объяснить… А он окончательно убедит того, другого… И к тому моменту, как моя нестойкая личность канет в Лету, все благополучно начнется по новой… хоть бы мальчика отмазали, он-то не при чем… Правда, теперь я не стану терять время впустую. Сетевые информагентства посмеются над моим сообщением – но не откажутся разместить его на своих полосах. Ради общественной безопасности – не жалко. А это вам не объявленьице, затерянное в сети. Это настоящая информационная лобовая атака. Не поверят сразу – поверят позже. Разве может быть, чтобы в правду никто никогда не поверил?.. И мир покачнется… Я что, рад этому?.. - Чего ты добиваешься? – на высоких нотах внезапно спросил тот. - М-м? - Ты ничего не потребовал. Катастрофу ты предотвратил, станция обесточена почти полностью. Журналисты и сами все прекрасно разнюхают, незачем было отдельно упоминать. Чего же тебе надо? - Это… сложно. Но поверь, ничего другого мне не оставалось. Слишком мало времени, чтобы обдумать планы… - Ты действительно отправишь энергопакет, если нас начнут выкуривать? - Нет, конечно. - А выглядел серьезно. - Ты же играешь в покер! Я блефовал. - Зачем я тебе? – Он снова резко сменил тему, повинуясь, надо полагать, какой-то собственной внутренней логике. - Я говорил! - Ты мог отвязаться от меня! Ты и собирался вначале, но потом передумал – я видел. Почему? - Боялся не пробиться на станцию. - Неправда. Ты хотел убить меня? – снисходительно поинтересовался тот. Я лязгнул челюстью. Как?! Как он догадался?! Что я ухитрился брякнуть подозрительного?.. Спохватился поздно – лицо выдало. Мой спутник кивнул собственным мыслям. - Ты говорил, тебя преследуют. – Разве я говорил? Вот язык без костей! – Не будет меня – некого будет преследовать. Ты же считаешь, что ты – это я. - Я и есть ты. - Нет. Я никогда не хотел никого убивать по-настоящему. А ты террорист. И сумасшедший. Ты знаешь странные вещи, но это ничего не меняет. - Неужели тебе не интересно, откуда… - Нет. Я много чего видел. Мой лучший друг умеет читать мысли. А один первокурсник в Академии угадывает заранее, какой вопрос вытянет на зачете или кто стоит за дверью, – не помнишь его?.. Я думал, вдруг ошибаюсь… ждал, пока ты остановишься – но нет. - Послушай. Ты ошибаешься. Это вообще не ты… В смысле, тебе бы в голову не пришло. Это они. Они так умеют. Путают мотивы, заставляют игнорировать причинно-следственную связь… Если постоянно держать это в памяти, наваждение ослабеет. Это называется управляемой тахионной деструкцией, там возникает особое излучение… Ты сейчас нервничаешь без видимого повода, как тогда, на матче и на космодроме тоже. Необычное ощущение, словно воздух изменился и все стало наполовину чужим. Это потому, что ты чувствуешь… Зараза. Я не слышу своего акцента, но непроходимую дурь-то свою слышать обязан. Всесильные пришельцы, излучение, иррациональный страх, путешествия во времени, переселения душ… Чистый дурдом, диагноз из учебника. Со звездолетчиками, приходится признать, такое часто бывает – против статистики не попрешь… Как тут свежему человеку не… Он прыгнул. Я заметил. Даже подался в сторону. Хм… начал подаваться. Больше покалечился о некстати подвернувшееся ребро пульта, растревожив больное плечо. Хорошо еще, система предусмотрительно требует дублировать команды. Дьявол, а со мной довольно неудобно связываться… И как – как?! – теперь выкручиваться? Какие у него слабые стороны? Мда, уместный вопрос… Не отличается особой физической силой? Но моя сейчас куда меньше. Скорость? Тут однозначно нечего ловить. Выносливость? Измотать противника бегом? Угу… Я, конечно, немного легче – ему будет сложнее рассчитать силу удара… но он вряд ли нацелится размазать меня по полу ровным слоем. Пожалеет… или побрезгует. Короче, проявит сдержанность. Я выгляжу как подросток… Да и чувствую себя… Блин, словно я вновь… ну да, точно! Спокойные до прозрачности глаза, сосредоточенный взгляд прошивает нервы иглой, скупые выверенные движения – и раскованная грация хищника, прирожденного убийцы… Не вполне то, что мы звали «боевым режимом», но близко настолько, насколько отпущено обычному человеку… Словно я вновь на том спарринге, в котором невозможно одержать победу. Я не соперник себе – как тот, второй, сроду не был соперником Споку… Но это значит – провал?.. Я шарахнулся влево, уворачиваясь от твердой словно деревяшка ладони, метящей в основание шеи. Бок, правда, подставил под хлесткий скользящий удар, заставивший тело выгнуться вопросительным знаком, но терпеть было можно. Моего противника подводила предсказуемость. Меня же, как ни странно, выручали истошные трели соноринга. Пока я следил за должной чистотой, глубиной и благозвучием музыкального рисунка, я почти не совершал ошибок. Однако даже предельно затянувшаяся агония не могла исправить положение. Еще не хватало, чтобы охрана воспользовалась удачным моментом… Разок повезло – «связав» руки противника в серии ложных атак, я успел съездить ему в челюсть. Странное ощущение… А паршивец с чего-то взял и обиделся. В общем, я нашел слабое место. Но, как водится, расплатился шкурой. До сих пор он не отпускал меня далеко – уж не знаю, осознанно или интуитивно. То, о чем забыл я, мог позабыть и он. Или я не забыл?.. Просто не хотел помнить, думать… И он не верил, что этим кончится… Короче, для приличного размаха ему потребовался больший простор. Следующим ударом мой противник оттолкнул меня и в запале не поспешил сократить расстояние длинным текучим движением. Времени, затраченного им на отведение назад локтя, кое-как хватило – благо, теория осталась при мне в полном объеме. Усилив толчок смехотворным и неуклюжим подобием прыжка, я покатился по полу, стремясь максимально увеличить дистанцию. А когда поднялся на колени – уже сжимал фазер в подрагивающей ладони. Тот, другой, выглядел изумленным и слегка обиженным… почему? Была все же некая связь?.. Или он не принимал меня всерьез? Или наоборот – принимал чересчур всерьез? Вкупе с той невероятной историей, что я ему выложил?.. Я не видел выхода. Я нажал на курок сразу… Помрачение? Паника? Да, пожалуй… Я привык к оружию, снятому с тренировочного стенда, куда оно было уложено предыдущим кадетом после тщательного осмотра дежурного инструктора. Какая разница? На тех фазерах шоковый режим выставлялся по умолчанию. Всегда. Без исключений. Если о нем забывали, сбрасывался автоматически. Боевое оружие требовало более внимательного отношения, требовало осторожности. Последний выстрел из моего фазера шоковым разрядом не являлся. Следовательно… Соноринг закричал страдающим от раны зверем – тягостный звук и прекрасный. Словно свет, пропущенный сквозь хрустальную призму, он распался на стонущие аккорды, а те сплелись вновь, на живую струну сшитые в чудную и страшную мелодию… …Где-то далеко печальной красоты женщина вдруг уронила книгу, старую, на бумаге, они ей нравились… …Где-то неподалеку человек с беспокойными глазами резким жестом скрутил воротник у горла, словно тот душил его… …Сотнями миль выше вулканец с бестрепетным сердцем прислонился к переборке, ошеломленный внезапной болью…и несколькими милями восточнее хорошенькая девушка сердито сдернула с мочки клипсу наушника, не понимая пробежавшего по коже холодка… …Воображение разыгралось… Или это только снится мне… Я не хотел!.. Прежде был шанс. Я бы ушел – но он-то оставался. Неважное утешение для меня нынешнего – зато больше никто не огорчился бы, никто из тех, кто знал меня. Это легче, честно. Себя мы всегда жалеем меньше, чем близких… ну, я так считаю. Эгоизм наш доводит до мысли: ах, как же они тут без меня, любимого! А теперь… Движимый мерзким любопытством, я склонился над изуродованным трупом Джеймса Т. Кирка. Грудь разворотило и сожгло до черноты, но, к счастью, он умер прежде, чем в полной мере ощутил внутри себя миниатюрную термическую бомбу. Сколько времени отведено мне? Что я почувствую? Что споет тогда мой – уже мой? – соноринг? Боль или для начала безумие? Сохранятся ли обрывки моей памяти, чтобы мучить ночами парня, чье сознание я чуть не разрушил?.. А в принципе… я наверняка намного сильнее. У меня высокий психокинетический потенциал. Я учился, пусть и не слишком усердно… Если приложить некоторое старание, то еще неизвестно, кто в итоге… Я ведь ничего пока не добился! Ничего не увидел… А мои мечты, как же близок я был к их исполнению… в двух шагах! Я, может статься, спас целый город! И послушно уйти?.. Господи. Я думал не о глубоком космосе или серебряном корабле на орбите, где там! Часть меня давно готова была потерять самое главное, готова с того момента, как я ступил на транспортационную платформу, – была согласна, казалось бы, потерять все. Но вот беда – фантазировать о великих подвигах и героической самоотверженности просто, не сложнее, чем в детстве. Трудно осознать, из чего складывается пресловутое «все». А складывается оно из мелочей. Я никогда не узнаю, добьет ли новая антенна до клингонских колоний. Никогда не увижу заранее разрекламированного клипа «Триггера», запаздывающего на целый месяц. Не сумею ухлестнуть за Агнетой и выиграть в «двухголовую змейку» у Эйба. Не получу хвостатую платиновую «комету» на церемонии выпуска и не надерусь потом до поросячьего визга вместе со своим курсом… Ерунда, верно? Ерунда, которая едва ли не слезы у меня вышибала… И я даже не попытаюсь… Что-то разом оборвалось, будто на плотно свивающуюся нить моих мыслей упало тяжелое треугольное лезвие… этой штуки, забыл, слово такое, звучит как будто бы по-французски… Соноринг умолк. Я требовательно потряс головой, сжал в кулак «окольцованную» руку – ничего. Пора? Свинец в животе, пух в ногах… Страшно? И ты хочешь, трус, сволочь, чтобы кто-то другой, кто-то непричастный заменил тебя сейчас?!. - Ты понимаешь хотя бы, что натворил? - Вполне. – Он явился один и не стал утруждать себя выбором обличья. И внешность, и голос принадлежали мертвецу, лежащему у моих ног. Только с одеждой ошибся – предпочел золотистую форму Звездного Флота. – Считай, вы добились своего. - Я не о твоей смерти. Как ты мог… как вы могли?! Время!.. Что вы знаете о природе времени, чтобы так бесцеремонно с ним обращаться? - Ты и сам мог так поступить, получилось бы гуманнее. Никаких катастроф… - То, что ты устроил, – вот настоящая катастрофа! - Вы не оставили выбора. Если ты следишь за людьми, то должен запомнить – мы сражаемся до конца. - До какого конца? Я, прежде чем вмешаться в ход времени, трачу месяцы и годы по вашему счету, чтобы предупредить опасные последствия. А вы без оглядки делаете то, чего не понимаете! Словно дикари, завладевшие оружием богов! Все расы вашего уровня развития одинаковы! Десять тысяч лет, пятьдесят, сто – никакой разницы! Разница должна исчисляться миллионами, только тогда будет толк! - Чем ты недоволен? Хотел меня убить – любуйся. Хотел выяснить что-то – так я пока здесь. И не в состоянии защититься от тебя. Вперед. - Почему ты сдаешься? Столько усилий – и все зря? - Не зря. Раз ты пришел – значит, услышал меня. Я не позволю вам убивать людей. Это я могу. Я могу это понять и могу сделать. Я только человек, я мыслю как человек. Самый обычный, смертный. Насчет ноосферы и информационных полей… не знаю, такие фокусы не для меня. Я в любом случае не верю, что люди станут вашими марионетками, хотя могу и заблуждаться. Я видел, на что вы способны – пробуждаете в людях жестокость, глупость… или там опрометчивость… Невелика хитрость для бога. Ничего вы так не добьетесь. Но – ты запомни тоже – убивать я вам не дам. Я не боюсь никаких ваших искажений. Ради этого я не то что время – я что угодно в порошок сотру. Кого угодно. Я говорил искренне, и со счастливым облегчением слышал, как крепнет горделивая песня соноринга. Хитрый агрегат простил мое минутное помешательство… - А ты держишь слово, Джеймс Кирк. Крепче, нежели сам полагаешь. Знаешь, что твой друг уже мертв? - Как?! Ко… – я проглотил порцию воздуха, точно яд. – …когда? - Угадал. Не сейчас. И не здесь – там, откуда ты прибыл. Разряд фазера парализует нервную систему. Вулканская контролируемая регуляция позволяет быстро справиться с шоком… конечно, если сердце выдержит. Или ты явился из той реальности, где силовое поле сразу поддалось радиации? - Это… это неважно. Ничего этого еще нет. И никогда не будет! - Здесь, возможно, не будет. Зато это уже есть в той параллели, где твой корабль мог бы отправиться к тахионному циклотрону в поисках оружия против нас, прояви ты больше ответственности. Где землетрясение разрушило город. Где разбились те несчастные шаттлы. Что ты сделал для того мира, Джеймс Кирк? Сбежал? - Мир… у меня есть только один мир. Этот. Здесь и сейчас! - Допустим. Альтернативные реальности взаимно проницаемы. Но здесь и сейчас у тебя нет способа справиться с нами. Ты не успеешь никому рассказать. Следовательно, я обладаю совершенной свободой воли, невзирая на любые твои возражения. Парадокс. Ну… он был абсолютно прав. Однако, какая досада. Охота была громоздить нелепость на нелепость. Кидаться из крайности в крайность. Совершать ошибку за ошибкой и злоупотреблять прочими тавтологическими оборотами. Состязаться с птицами в воде, с рыбами в небе. Или, чего доброго, наоборот. Бездумно бросаться в авантюры космологического масштаба. Рисковать своей жизнью, да и чужими. Надо же, и все зря! Я невольно ощутил, что улыбаюсь. - Ничего не понял, а, приятель? Это ты. - Прости, я не… - Это ты. Ты ничего не сделал для своего мира. Он рассмеялся. Точнее, растянул украденную личину, словно латексную маску, и нажал где-то внутри клавишу воспроизведения звука. До чего паскудное зрелище… - Мне спешить некуда. Я сделаю все, что пожелаю, когда ты перестанешь мешать. - Нет. Не выйдет. Побоишься. Твои действия уже спровоцировали агрессивное расщепление реальности, выходящее за рамки естественного статистического разброса. - Что? Откуда ты взял… - Твоим выкладкам теперь грош цена, потому что просчитанного вами варианта отныне не существует. Он закольцевался, как компьютерная программа, и на каждом витке обрастает погрешностями. Мы, может, и дикари, но синергетику информационного пространства в Академии преподают. - Я… - Начнешь вычисления сначала? Или рискнешь продолжить при сложившихся условиях? Ну, давай. Выбери наконец, не тяни. Доведи то, что ты называешь искажением, до необратимого абсолюта. - Ты ничего не знаешь об искажениях. Не можешь знать. - Но предполагать я могу, не правда ли? Вот и послушай мои скромные предположения. Вопреки собственным заявлениям вы до последнего избегали радикальных манипуляций с причинно-следственными связями. Существует три правдоподобные причины подобного поведения. Возможно, это просто вам не под силу, но такой вариант тривиален и выставляет дураками нас обоих. Допустимо также предположить, что сама природа времени, пространства и детерминированности нашей реальности препятствуют активному стороннему воздействию. Положение бездоказательное, хотя и не лишенное смысла. А третий вариант – вы действительно чего-то опасаетесь. Психология существ вроде тебя заставляет усомниться в вашей тревоге за судьбу человечества или Вселенной. Но вдруг изменения нашей реальности действительно отражаются на вашей собственной, искажая историческую картину? Вдруг они действительно запутанны? Вопрос в том, воздействие какого масштаба является критическим – и как именно оно сказывается… - Твое самомнение поражает. Ваша планета – ничто по сравнению… - Слу-ушай, а ты вроде бы разбираешься в нашей культуре, да? Припомни: в мифах и сказка обыгрывается иногда один замшелый прием – с роковой предопределенностью. Разнесчастный герой мечется туда-сюда, старается избежать предсказанного несчастья, но как раз его метания и позволяют пророчеству исполниться. Со стороны кажется: не поверил бы, сидел бы себе тихо, никуда не совался – вот и пронесло бы. Правда, так никогда не получается… Вы называете себя «истинными». Не приходило в голову, что само ваше появление прибавило чуток «истинности» и нашей реальности? Выбрало ее, отметило как доминантную? Что непосредственное вмешательство в ход событий нас связало? Вы загнали себя в ловушку. А не заявились бы – глядишь, и я не добрался бы до вас. И вероятность осталась бы обычной вероятностью из миллиардов, одной из несбывшихся… Крутая такая обратная связь, согласен? Ни один вулканец в мире не счел бы мое рассуждение логичным. Спок, пожалуй, назвал бы его изящным. - А ты – припомни! – забрался уже далеко не в единственную параллель, хотя мог бы бомбардировать нас своим чертовым излучением до одури. Нет, ты влез в закольцованный тупиковый сценарий, в диаметрально противоположные линии развилки! Судьба, точно? - Сочинять ты умеешь. - Как выяснилось, это довольно-таки весело. Например, поразмыслить о твоих компаньонах… если они вообще не были какой-нибудь иллюзией для пущей убедительности. Где они? Патриотично испугались последствий? Или другого? У нас есть одна варварская наука – ксеносоциология… Кто-то из твоих сболтнул про индивидуальное право решения. И смылся. Какой вывод я должен сделать? Развитых общественных отношений у вас быть не может – у тебя слово «мы» с языка не идет. Но если происходит нечто… из ряда вон выходящее, тогда, вероятно, кому-то из вас – одному или группе – предоставляется власть и право изменить ситуацию. Не тебе – иначе ты обладал бы полной свободой действий и не зацикливался на искажениях. Зато если ты действовал без согласования с прочими представителями вида, то в итоге… - Ты забыл, с чего начал. Это предположения – не больше. Даже тебе не хватит наглости объявить их непререкаемой истиной. - Зачем? Я знаю какова вероятность того, что они справедливы. Меня цифра устраивает. Сказать? - Что с тобой? Откуда в тебе взялось это… это… Ты ведь вел себя по-другому, ты был растерян, на грани паники! Ты поступал… - Импульсивно? У вашей линзы к тому же имелись строгие параметры? Или вы подстроили дело так, чтобы других вариантов не осталось? Плевать. Ты напрасно отказываешь мне в способности смотреть собственными глазами. Слышать, понимать – и видеть связь. Может, раньше и было по-другому… Но давай представим, будто мы стараемся говорить друг другу правду. Уж не думаешь ли ты, – я заговорщически понизил голос, – что он погиб просто так? - Нет! - Почему? Ты разве не знаешь, как умирают вулканцы? Или я явился из той реальности, где сам остался прежним – зато целый мир возжелал вашей крови? Или что у вас там внутри?.. Парадокс! - Прекрати! - А самое веское доказательство – ты до сих пор стоишь здесь и слушаешь меня. Знаешь, мне сперва показалось, что ты слегка похож на Спока. Я ошибался… по большей части. Ты сличил несколько вероятностей и решил, будто человек с Земли погубит вашу цивилизацию. Вообразил, что нашел способ спасти ее. Ты один – и всегда был один. Те, кого ты сумел увлечь, в счет не идут. Не они взялись копаться в судьбах мира. Никто не взялся бы. А зачем ты начал?.. Да твой мир надоел тебе до чертиков! Стагнация – красивое слово, но смысл его именно такой. Ты выдумал для себя ответственность за все сразу, ты хотел все сразу исправить – потому что никто больше не поймет и не сумеет, правильно? Не попадись я на твоем пути, ты принялся бы корректировать не будущее, а прошлое. И тебя вовремя остановили бы твои же соплеменники. Для вас существует смерть? - Существуют любопытные альтернативы, – неожиданно мирно отозвался чужак. Лицо его – мое лицо – наконец приобрело вполне человеческое выражение, отдаленно напоминающее некогда виденные мною в зеркалах. - Ты ретроград, не понимающий выгоды спокойного равновесия. Или существо, принадлежащее будущим временам. Привязан к своему миру – это мне понятно. Хочешь изменить его к лучшему – это понятно тоже. Делаешь быстрее, чем думаешь. Бросаешься вперед – и запутываешься намертво. Но разве ты не предполагал, что можешь запутаться? Нет, ты предпочел не видеть недочетов. Иногда это плохо… а иногда, когда вокруг сплошные тупики, какой-нибудь из них лучше не замечать. И надеяться, что выбрал правильно… Ты хотел знать, что делает меня особенным. Я не более избранный, чем ты. Ты, черт подери, похож на меня. Точнее, на него, – я кивнул на мертвое тело. – На того, кто так мешал тебе. - И что дальше? Прав ты или нет, слова реальной силы не имеют. А хоть бы и имели – ты сейчас только признал, что поступил бы так же. - Я и поступлю, пойми. В том и проблема. Только ты будешь гнуть в свою сторону, а я в свою. Бесконечно. И мы такого наворотим – чертям тошно станет. Лишь бы не уступать… - Ты всерьез рассчитываешь остаться сегодня в живых? - Извини, конечно, но до тебя жутко медленно доходит. Неважно – умру я вот прямо здесь или нет. По сути я мертв. – Я облизнул пересохшие губы. Господи, я больше не имею права полагаться на удачу – отпущенный мне резерв давно выбран до донышка. Но, пожалуйста, даруй мне напоследок убедительность и хладнокровие – в счет так и не сыгранных партий в покер! – А с другой стороны – кто я теперь? Я существую единовременно в нескольких параллелях. Возможно, обладаю способностями, которыми не обладал прежде. Физическая оболочка не главное, тебе ли не знать… Я – чистая энергетическая сущность. Знакомое состояние? Спорим, ты и за сотни лет не сумеешь вычислить вероятностную траекторию моих поступков. Наверное, теперь и меня можно назвать в какой-то мере… «истинным». - Не обольщайся. - Почему нет? Если ты останешься на Земле, я буду рядом. Я буду в каждом человеке, чью душу ты захочешь перекроить. Я напомню им, кто они. И твои опасения сбудутся очень быстро. Все будут – как я. Чтобы избавиться от вашей власти люди – и не только они – пойдут на любые меры. Любые! Вы недооцениваете людей – но мы можем все. И самое главное – верим, будто все можем. До последнего. С нами крайне неудобно враждовать, мы нечасто видим логику в поражении. - Я готов рискнуть. - Зачем? Ради какой цели? Ты разве не чувствуешь, что настаиваешь из пустого упрямства? - Люди представляют угрозу. - Огромную. Но те времена, когда люди развязывали конфликты, давно прошли… задолго до звездной эры. - Речь не о войне! Ваша природа… - Я помню. Ты принимаешь нас за сообразительных обезьян, вооруженных хитрыми орудиями не по уму. Это неверно. Наоборот – инструменты у людей слабоваты. А природа наша – правда, судить мне приходится исключительно по тебе – мало отличается от вашей. Слушай, я не скажу, что земляне будут сидеть тихо и никогда не отыщут ваш дом. – А почему бы не сказать, придурок откровенный?! Ты ведь успел позабыть, где правда, где ложь… На кой черт вступать на такой тонкий предательский лед?! – Останься я живым… тогда попробовал бы их попридержать, только шансов мало. Но этого и не надо. Мы не навредим – мы поможем друг другу. Наша цивилизация не готова к контакту? Допустим. А ваша не готова превратиться в муху в янтаре. Пока есть типы вроде тебя – не готова. К счастью. Органианцы застопорились на своем гуманизме, жители Хризы – на равновесии бездействия. Вы на очереди – дальше будет, как сами выберете. Как ты сейчас выберешь – в одиночку за целую расу. Один раз ты промахнулся… - Что ты предлагаешь? - Оставайся здесь. - Что?! - Ну, шаг радикальный, не спорю. Просто для своего мира ты чересчур… ты хочешь слишком многих и слишком странных вещей. Вряд ли они там от тебя в восторге. Зато на Земле, в Звездном Флоте… - Твой рассудок поврежден, Джеймс Кирк. - Да ладно, ладно… Я пытаюсь договориться! - Человек – с таким, как я?! - Не расстраивайся, человек может договориться с кем угодно. Ну, тебе-то такое в голову не приходило – разве с обезьянами договариваются? В лучшем случае, контролируют популяцию… - Договор подразумевает обоюдную выгоду. Что я получу такого, чего не смогу взять сам? - Уже получил. Истину. О себе, о мире – многие жизнь рады были бы отдать за парочку секретов. - Я… понимаю. Ты шутишь. Почему? Я же хотел… хочу убить тебя. - О… Трудновато объяснить. Ты… Пока ты играл во властелина мира, я тебя ненавидел. Может, реакция на тахионную деструкцию, может, дурак был… или, скорее, перетрусил. А раз ты не чудовище, живой… более-менее, то чего ж тогда… Похоже, ненависть не для меня. Ты… вы все… Новая раса, понимаешь? Никто раньше никогда… как будто… Я бессильно пожал плечами. Но соноринг знал ответ. Незнакомая мелодия ложилась на память мягко и плавно, точно облетающие листья на спокойную воду… Я словно начал мыслить звуками, и те становились все четче, превращаясь в настоящие слова… и казалось, что я их тоже знал, что мои губы произносили их – хоть и неясно, на каком языке… и казалось… и кажется – в мире, как прежде, есть страны, куда не ступала людская нога… где не ступала нога… Киплинг какой-то, его мне не хватало… Двойник смотрел на меня. Наверное, мои мысли были достаточно яркими, чтобы долететь до него, а то и прямиком до его замкнутого универсума… или как там?.. - Ты прав. Мне особо нечего тебе предложить. Но и тебе особо не на что рассчитывать. Нам обоим остается только надеяться. По-моему, лучше надеяться на что-нибудь общее. Я прошу – останови это безумие. Сделай так, чтобы ничего этого не было. - Бесполезно. Совершенное уже совершено. Искажение и законы термодинамики… - Да хрен с ними! Энтропия не убывает, но на прежнем-то уровне сохранить ее можно. Будешь оправдываться перед своими – свалишь разницу на нашу машину времени. - Хорошая идея. – Тот хмыкнул. – Знаешь, а меня заинтересовало твое предложение. Я подумаю. - Не ошибись с временной идентификацией. Промахнешься лет на пятьдесят, и я тогда уже… …Мир моргнул. Буквально. А я сделался его сузившимся от испуга зрачком. Зеницей, блин, ока. Гигантские веки сомкнулись и разошлись, оставив меня в тишине между плавящимся золотым небом и белыми, под полированный мрамор, ступенями Учебного корпуса. - Да брось, – с некоторой тревогой протянул Зонга. – Прямо посерел весь! Знал бы, что ты по-настоящему переживаешь, не стал бы подкалывать. Подумаешь, нашел проблему! Не получилось сегодня, завтра попытаешься – если так приспичило. Джим! - А? - Слушаешь меня, нет? Не огорчайся ты из-за идиотского теста, оно тебе надо? Забей вообще! Каникулы скоро. Давай лучше в парк сгоняем, к большому баньяну, там Хан запасной состав дрючит. Может, и меня на замену позовет… спросишь его? Спросишь, а? - Я… да. Да, конечно. Я… попозже, ладно? Мне надо… я сейчас. Я не это должен был сказать. В ближайшие несколько минут мне следовало раздраженно и педантично внушать Зонге, каким бессмысленным по сути занятием является хайбол. В итоге он обиделся бы, обругал меня занудой и поспешил смыться на поиски более снисходительной компании. Я же, смертельно разочарованный очередным провалом – да еще на глазах у Спока, поплелся бы в кампус, со злым азартом предвкушая бессонную ночь над «смартом». Чтобы послезавтра опробовать новую тактику – «размяться», так сказать, перед игрой с десантниками… Я помню. Оцените, мне хватило ума не спрашивать у Зонги, какой сегодня день. Но, черт возьми, неужели нельзя точнее настраивать… в общем, то, что они там настраивают?!! Хотя… я мог обнаружить себя подскочившим на полдюжины футов – с тяжелым мячом в руках. Или – на солнечной аллее, окруженный сокурсниками, и Боунс пытался бы оттащить меня от Миллера, а Спок равнодушно изучал мое окровавленное лицо – и оно ровным счетом ничего для него не значило… Убыстряя шаг, я двинулся… куда-то. Неправильно, ругал я себя, нерационально. Нужно поступать по-старому и свести различия к минимуму. Как принимать решения, если знаешь, что реальностей – миллионы, и каждый шаг далее множит их число? Что в там живут… жили люди, которые потом умерли. Которых я убил. Абсурд – но я их видел. Кажется… А если… Зараза! Вроде бы все кончено, а я сойду-таки с ума!.. Обидно. Что у меня есть? Слово чужака? Он слова не давал, да и есть ли у них такие понятия? Куча полуправды и полуфантазий, вываленная мной в отчаянной попытке напугать противника? Почудившаяся мне на миг человечность? Нет уж. Мне остается бессмысленная надежда. Я… не победил. Тяжелые размышления о сумасшествии подсказали, куда я, собственно, почти бегу. А еще более отчетливую подсказку дало мне не особенно высокое, но длинное, изгибающееся подковой здание госпиталя – одновременно и ведомственного, и учебного. То есть занемогших на свою беду курсантов не просто лечили, а вдобавок использовали в качестве наглядных пособий и подопытных кроликов. Когда блуждаешь, необходимы маяки… Занятия завершились примерно часа три назад, пациентов в лазарете никогда не было особенно много (да и те в основном с разного рода травмами, не требующими постоянного присмотра – даже со стороны автоматических систем), однако лаборатории и кабинеты не торопились опустеть. Наука, так ее разэтак… За время поисков я прервал четыре ожесточенных диспута, сорвал ход выверенной до секунды операции (разумеется, на мозге биоманекена), упустил в коридор кошмарно фиолетовую крысу, а также теплом своего взбудораженного тела нарушил температурный режим изолированного бокса, за что был обруган понятиями, кажется, венерологической парадигмы… Ну, в бокс я, честно говоря, мог и не соваться, приняв во внимание изобилие предостерегающих надписей. Просто… каждое обращенное ко мне слово, особенно искреннее и экспрессивное, как бы заново материализовало окружающий мир, лишало его налета иллюзорности, впечатления искусно поставленного спектакля… Я, пожалуй, даже не воспротивился бы, пожелай кто-нибудь из наших эскулапов мне врезать… Без толку прочесав добрую треть корпуса, я уже почти решился бросить покуда свою затею, когда меня выручили ведущие на наружную галерею двери – распахнутые, что отнюдь не способствовало стерильности, зато обеспечивало помещение сладкими летними запахами. И звуками. Я торопливо нырнул за косяк. - …настолько малозначимую деталь, как игра? - Может, и малозначимая! Но Джиму нравилось. А теперь, когда его взяли в команду, когда этот бугай аталантиец с него пылинки готов сдувать, он даже не говорит об игре. - Вы находите данный факт тревожным? - Я, черт подери, нахожу, что у Джима реактивная депрессия. - Поскольку ваша подозрительность возрастает в определенной прогрессии, следующим пунктом предположительно станет биполярное аффективное расстройство. Доктор, вы не замечали за собой подсознательного желания оградить кадета Кирка от опасностей службы в Звездном Флоте? Учитывая его способности, любой физический дефект предпочли бы скорректировать, однако психическое расстройство… - Вы чушь несете, коммандер! Флот – единственное, что сейчас его занимает! Да еще какой-то нелепый тест… Он намеренно портит отношения со своими друзьями, отдаляется от них, он… он воспринимает все слишком серьезно! В принципе это неплохо, я согласен, но ведь раньше он был другим. А теперь порой ведет себя как… как вы! - Вы считаете себя поборником эмоционального восприятия, доктор, между тем как ваше индивидуальное восприятие носит удивительно односторонний, по преимуществу пессимистический характер. - Вы усматриваете тут повод для оптимизма?! - Я усматриваю тут повод для объективного анализа наблюдений. Вы судите о мотивах поведения кадета Кирка исходя из личного опыта, а он неприменим в данной ситуации. Вам знакома педагогическая деятельность, доктор Маккой? - Не назвал бы ее родной стихией… - Разумеется. Иначе поняли бы раньше. Люди, которых вы называете его друзьями, заняли в мироощущении кадета Кирка несколько иную нишу. Они продолжат пользоваться его расположением и приязнью, но Джим в прежних играх сможет быть только наблюдателем, пусть и не вполне безучастным. Ни соперников, ни компаньонов он в них больше не увидит. Здесь нет его вины или чьей-то еще – Джим слишком далек от осознания собственного превосходства. В восьмидесяти процентах случаев аналогичное положение дел приводит к развитию нарциссизма. В случае же Джеймса Кирка подобную отчужденность порождает ответственность. Гиперответственность, если угодно. За каждого, за целую планету… и даже свыше того. Вы так часто сетовали на то, что Джим не способен повзрослеть. Ваше желание наконец осуществилось. Острота этого чувства постепенно сгладится – но он будет офицером. Возможно, лучшим из всех, кого я когда-либо знал… - Лучше, чем вы? - Это как раз несложно. И поверьте, кадет Кирк в значительной степени верно оценивает происходящие с ним изменения, хотя и затрудняется дать четкое определение своему состоянию. - Вы с ним говорили? И сказали ему то же, что и мне? - Не увидел смысла. Представленная им клиническая картина имела однозначное толкование. - О, проклятье… ну и бревно же вы, коммандер, извините, конечно, за прямоту! Как вам вообще в голову взбрело, будто до Джима действительно что-то дошло?! Да разве он… Пылая, я прислонился к гладкой стене веселенькой зеленоватой расцветки, долженствующей внушать посетителям спокойствие и благорасположение духа… Смешно. Сам о том не догадываясь, я сказал тебе чистую правду, коммандер, но ты – не я. Ты понял. И… и вот еще что. Надежда – нередко заблуждение, да. Наверное, как правило, заблуждение. Но ради того, чтобы никто не испытал испытанного мной… Ради спокойствия этого мира… Не знаю, получится ли, не знаю, какой ценой, – я буду молчать. И – прах меня побери, я пройду этот чертов тест! «Я вижу тебя, Джим», – краешек мягкого пера коснулся моего сознания. Я глубоко вдохнул… - Боунс! Ты не в курсе, у кого-нибудь после шмона фениломнемоцетам еще остался? Лучше концентрированный, а то возиться долго… - Да как у тебя наглости хватает?! – засипел от возмущения Ларри. Коммандер насмешливо прищуренным глазом наблюдал за мной – нутром чую, не верил ни капли. Ну скажите, что я сумею скрыть от него?.. – Еле выкрутился, и теперь решил снова… - Да нет! Тут один придурок послезавтра астрографию сдает, а не выучил ни хрена, да и не успеет уже выучить… Ладно. Ничего. Пусть не было ни соноринга на руках, ни машины времени в недрах звездного корабля, ни чужаков, подчинивших невероятные силы Вселенной, ни откровения и шока, которые едва не свели меня с ума, а Спока, может статься, и свели… Пусть сегодня я снова не знаю людей, которых успел узнать вчера. Пусть мир не узнает, что его история могла пойти иным путем, окажись я менее упрямым. Пусть люди не узнают, что свободой воли они обязаны щепетильности моего друга. Все еще будет… Будет еще и не то… Так, как то суждено нам… или нет! Так, как мы пожелаем. Я верю… Глава 11. Эпилог Нет, глупость. Никто не знает – и не узнает никогда. Нет способа узнать о том, чего, по сути, не было. С изрядным облегчением я сообразил – адмирал подразумевает нечто иное. - Вы о центаврийцах, что ли? – выдавил я, скрывая замешательство. - Адмирал имеет в виду систему, сэр, – откликнулся Спок. – Государственный аппарат Федерации. Пайк с сожалением кивнул. - Вы же не дурак, капитан. Вы наверняка поняли, в чем вас обвиняют. - Да. Измена, сговор с потенциальным противником – это чушь, громкие фразы для красоты. Они упирают на самоуправство, на систематические акты неповиновения, но… почему «врагу»… я же могу объяснить… – Окончательно сбился. Они оба осознают что-то, чего я взять в толк не в состоянии? - Поздно. Ваши объяснения не станут слушать. Последние годы и союзники, и представители неприсоединившихся миров наперебой твердят о том, что Звездный Флот позволяет себе слишком многое. Из послушного орудия он якобы превратился в самостоятельную необузданную силу. Капитаны и адмиралы творят произвол, Совет постоянно идет на поводу у штаба, а подлинная власть в Федерации принадлежит военным. Политическая ситуация требует, чтобы правительство убедительно опровергло такого рода измышления. - Политическая ситуация? Так теперь называется очередная попытка подлизаться к ромуланцам? - Капитан! - А что, я не прав? Чуть ли не каждые пять лет Федерация рвется установить с ними дипломатические отношения. И каждый раз старая песня – жалобы на военный произвол и гонку вооружений… кто бы говорил! И – да, забыл, еще Вулкан, наш вечный камень преткновения, как дьявольски удачно вышло, что Вулкана больше нет! Самое время рискнуть Звездным Флотом ради «неприсоединившихся миров». Я преувеличивал, надо полагать. Но ромуланцы вызывали у меня особенные чувства. Несмотря на отставание от Федерации в техническом плане, я по-прежнему считал их самым опасным противником, хотя многие придерживались иной точки зрения. Судите сами: стратегия клингонов пряма, жестока и незамысловата – короче, предсказуема, в ней чувствуется единоличная воля правителя, подавляющая малейшую попытку изменить избранный императором курс. С ромуланским Сенатом сложнее, уйма подводных течений… Действительно, лучше бы нам договориться, а не воевать. Хитрые сволочи… среди них у меня имелись личные враги, ими я порой восхищался. Друзья, впрочем, имелись тоже… и одна… Господи, в конце концов, единственный корабль, которому удалось взять «Энтерпрайз» на абордаж, был ромуланским. Правда, не распорядись командование в порядке эксперимента установить на центральный компьютер искусственный интеллект пятого уровня, все бы обошлось. Мда… И мне не довелось бы провести несколько незабываемых ночей с потрясающей женщиной… которая сутками ранее пытала моих людей. Но что же я мог с собой поделать?.. Ладно, проехали. - Не Флотом – кораблем. - Моим, – хмыкнул я. Нет, ребята, к чертям ложную скромность, тем более что свою я, по утверждению Нийоты, удавил еще в колыбели. Два года свободного поиска – две «Звезды». Рекорд. Штаб скрипел зубами, но контр-адмирал Маккензи, которому наш «Энтерпрайз» достался, подозреваю, путем жеребьевки за отсутствием добровольцев, был замечательным куратором и, составляя отчеты, предпочитал оценивать конкретный результат, не вдаваясь в избыточные подробности. Мне могли не давать наград – но в чем виновата команда? То-то… «Северная Звезда» – за военные операции – практически сразу, после системы Сильмарилла (черт бы побрал романтика, давшего ее планетам поистине зубодробительные имена!), два звена «боевых птиц» плюс местная криворукая противокосмическая оборона, чудом выкрутились… «Западная» – за научно-технические достижения – после диких гонок до сектора Монсегюра, степень искривления пространства выше девяти, невероятный подвиг… а что корпус по швам не развалился – вдвойне невероятный. Уникальные награды – они присуждаются не человеку, а кораблю, присуждаются навечно, хотя бы экипаж сменялся десятки раз. В истории Флота существовало лишь четыре звездолета, собравшие Венец полностью, – и ныне не летает ни один, все гниют в музее на Армаде. Знаменательное совпадение – четыре корабля, четыре «Звезды». Но симметрия хороша в геометрических задачках… - Кораблем, который в одиночку разгромил союзный флот! Вы хотя бы представляет, какое впечатление производит одна эта фраза в рапорте? Ваша атака на Центавр подвернулась весьма кстати. Показательный процесс поднимет престиж Совета, докажет, что контроль над Звездным Флотом не утрачен… припугнет зарвавшихся… - Приговора пока нет. - Приговор есть, Кирк! – В голосе Пайка звучала озлобленная беспомощность. – Приговор есть с тех самых пор, как пришли первые сведения с Центавра. И согласно приговору, вы виновны. Назначены виновным. В любое другое время командование стерпело бы, как терпело прежде, и суд капитанов наверняка оправдал бы вас, будь дело государственной важности в его компетенции. Однако сейчас необходима жертва – и бросовой она быть не должна. - Но это… неправильно! – Я чувствовал себя… никак я себя не чувствовал. Никем. Иначе меня не предали бы. Ведь предавать нельзя, невозможно. Противно природе. Хуже и не выдумаешь, прав Данте. Если убивают – тебя нет. Если предают – тебя как будто нет, словно ты не стоишь человеческого отношения, словно не чувствуешь, не надеешься, не страдаешь как другие. А боль, напротив, очень реальна. Почему же меня не посещала столь тривиальная мысль, когда самому приходилось… – На Центавре готовился переворот. - Забудьте о Центавре, – мрачно отрезал Пайк, с горечью уже пережитой и отчасти сгладившейся. – Обвинительный приговор теперь – ваша вводная. Финал известен, вопрос в том – каким путем вы к нему придете. - Имеется выбор? - В противном случае адмиралу не позволили бы говорить с нами, – иезуитски проницательно заметил Спок. – И тем более он не получил бы прямого приказа с нами поговорить. Под прямым взглядом ярких, словно у египетских раскрашенных статуй, немигающих глаз своего бывшего офицера Пайк определенно испытывал неясное смущение. Как любой человек… как, собственно, и любой нормальный вулканец. Разумеется, мой друг не стремился к такому эффекту намеренно, хотя при желании… о да, я помню… А, ладно. Видимо, чтобы огласить выдвинутые Трибуналом условия, адмиралу сперва требовалось собраться с духом. Ну-ну, пускай… - Очевидно, вам придется снова пройти тест, капитан. Пройти честно. Как любой вулканец… Как любой человек… Верно. Кроме меня. И, невзирая на сомнительные перспективы нашего положения, я рассмеялся от души, припомнив свою войну с проклятым симулятором. У Спока дрогнули ресницы. - Ага, честно! Я же напрочь лишен свободы действия. - Вы забыли об экстраполяционном варианте с ранением? – Забыл, ждите. Его я провалил с особенным блеском. Зато полученные результаты подтвердили мой авторитет среди курсантов – никто в команде и не подумал отступиться от избранной условным командиром тактики, и последующие шаги… Стоп. Команда. Под арест угодило человек тридцать – в основном, старшие офицеры, руководители отделов, командиры подразделений с заместителями и помощниками – но не все же. И с чего комиссия вдруг подсылает ко мне Кристофера Пайка? Благодарность заставила бы меня выслушать от него что угодно, следовательно, члены Трибунала очень хотят, чтобы я принял их предложение. Кому, интересно, оно будет выгодно? Что вообще за суета? Возникли проблемы? С моего экипажа сталось бы… «Или вы отзовете войска, или я брошу этот корабль на вашу столицу! И мне плевать, что он никогда больше не поднимется!» – в сердцах заявил Скотти, оставшийся на «Энтерпрайзе» за командира, протекторам Новых Колоний на общегражданских частотах Гурона, когда выяснилось, что нашу десантную группу накрыли истребители из Лэйк-сити. И ведь начальство, поначалу ободренное тем фактом, что их проклятая атмосфера сбивает с толку системы наведения, поверило! И половина городского населения поверила тоже, устроив давку на главных магистралях. Весело было… Спок выжидательно изогнул бровь. Я чуть наклонил голову – да, понял. Сделан непредвиденный ход в игре – появился выбор. И понял вдобавок, откуда взялась твоя странная заинтригованность. Прежде я не принимал поражение в качестве результата, отказывался выбирать… Это было давно. Адмирал Пайк настороженно наблюдал за нами. Выводы его были верны. - Подозреваю, джентльмены, неполная информация вас не устроит. - Как в воду глядите, сэр. – Наглость вернулась ко мне вместе с ощущением власти над будущим, пусть и незначительной. – А вас, подозреваю, не особо устраивает необходимость ее скрывать. Почему комиссия задергалась? Адмирал, которого, сколько я его помню, тяготила неподвижность, прошелся взад-вперед по комнате. - Огласка, – с притворным, как мне почудилось, нежеланием проговорил он. Мда, держи я что в руках – точно уронил бы. – Сведения о внутренних расследованиях Звездного Флота для посторонних не предназначены. Но тридцать два часа назад ваш полоумный навигатор взломал сервер Инспекционной службы. В компании с какими-то гражданскими программистами. С кем именно, он не говорит и, конечно, не скажет, хотя остального не отрицает. Данные по центаврийскому инциденту отправлены в сеть. Полмиллиарда просмотров за первые три часа – это только на Земле. В груди взорвался фейерверк, вспенив кровь горячими цветными огнями. Главное, «мой навигатор»! Я, что ли, зачислял экспансивных подростков в экипаж?.. - Что с ним будет? - Отдельное дело заводить не стали, времени нет. Так что в итоге решать вам. Секретариат Трибунала почти сутки бомбардируют запросами – причем официальными тоже. И с других планет. - Почему? - Федерация знает вас, Кирк, и любит. Для жителей союзный миров ваш арест – произвол куда больший, чем вмешательство в политику Центавра. Звездный Флот – один из немногих героических мифов, что нам остались, мечта, которую стоит защищать. Если бы вы увидели, что сейчас происходит снаружи… Он рассказал нам. Сдержанно, сухо и кратко – но я на воображение сроду не жаловался. Внутреннему взору живо представилась людская волна, с раннего утра затопившая улицы, что вели к зданию Трибунала. Неторопливая, безмолвная, неудержимая… Пестрая – зато широкий гребень ее был черным, темно-синим и белым, цветов парадной формы мобильной пехоты, спасательной службы и внутренних войск. А еще – небесно-голубым… Полицейские в оцеплении – не выставлять же охранных роботов против мирных граждан! – заметно волновались, но в толпе не наблюдалось ни намека на беспорядки. Царили тишина и ожидание – опасное, гнетущее… Тот, кто первым не выдержал давящей тяжести, наверное, смотрел или читал какую-нибудь историческую хронику – я будто бы припоминал нечто похожее. Не сам ведь он додумался… хотя мало ли?.. Ладно. По слухам, китель его был черным – я сразу поверил, от этих маньяков чего угодно можно ждать. Он сорвал с груди «Рубиновую Розу» и швырнул боевой орден под ноги опасливо прогнувшейся живой цепи. Когда по серым плитам площади протянулась сверкающая сталью, золотом, эмалями и драгоценными камнями дорожка – видимо, тогда у следственной комиссии начали сдавать нервы… Меня бросало то в жар, то в холод, я отчего-то казался себе маленьким, ужасно крохотным – чего не испытывал, облетая гигантские солнца Юдифи, – но ничего плохого тут не находил. Металл оглушительно звенел о камень, и слова адмирала доносились издалека, издалека… - Вы не в курсе, но основную часть арестованных уже отпустили – за отсутствием состава преступления. Решается участь тех, кто чисто теоретически мог ввести вас в заблуждение, спровоцировать на агрессию или повлиять на ваши намерения. - Ясно… - Свернуть процесс уже не удастся – неизбежна компрометация, да и Центавр не одобрит. - Надо думать… - Ваши подчиненные изначально заявили, что действовали по собственной воле. Прежде это была формальность. Но если на следующем заседании они официально признают, что выполняли приказ, – это будет гарантия мягкого приговора, который успокоит общественность. Капитан, – резкий окрик Пайка ненадолго вынудил меня сосредоточиться, – я не знаю, что конкретно они приготовили для вас. Повторяю – представления не имею. Зато ваши люди останутся в Звездном Флоте. Вряд ли в оперативных подразделениях, и разжалования не избежать, но в будущем… Дальше я, к стыду своему, не слушал. Накатившая эйфория наполнила меня убойной водородно-гелиевой смесью, намертво заблокировав слух со зрением и выдернув пол из-под ног, а стул из-под… хм… ну, понятно. Жизнь билась со мной напрасно – пролетит секунда, и я обрету привычную уверенность в том, что иначе и сложиться не могло. Две секунды – и я буду руки судьям целовать за проявленное милосердие. Господи, какая же невыносимо примитивная вещь – счастье… - Да-да! Что я должен сделать? Сказать им… или написать?.. - Увидеться вам не позволят, но, смею надеяться, моих слов вполне хватит. Я передам вашу просьбу… - Приказ, черт возьми, приказ! - Допустим. Только… Кирк, ваша команда настроена… в общем, будет лучше, если я получу возможность сообщить каждому, что его, – адмирал кивнул на Спока, – вам удалось убедить. - Э-э… ну да… в смысле… В смысле? – я опешил. – Вы думаете… О, проклятье! - Вы можете сообщить им все, что сочтете нужным, адмирал, – невозмутимо проговорил мой старший помощник. – Серьезность ситуации не позволит заподозрить вас в обмане. - В каком обмане?! – заорал я. – Спок, ты рехнулся? - Мне жаль, сэр, но экстраполяционный вариант вам определенно не дается. - Что? Да ты соображаешь, о чем… Дьявол! Зачем тонуть вместе со мной? Жизнь отличается от раунда на симуляторе! - Чем же? - То есть как – чем? Хотя бы… н-ну… Во время игры можно притворяться! Играть не страшно! - Эмоции. Очаровательно. - А ты сейчас удивительно логичен! Это… это безрассудство! - Я готов принять к сведению ваше личное мнение. - Мое мнен… – я поперхнулся от возмущения. – Вам дают шанс… - Которым никто не воспользуется. - Откуда тебе знать? - Я лишь предполагаю. Равно как и вы, капитан. Поэтому вы реагируете столь бурно. - Ты бурной реакции еще не видел! - Успокойтесь, Кирк, – устало вмешался адмирал, словно бы сникнув. Сразу стало видно, как дорого ему обошлись годы космических полетов. – Он прав, отрицать бессмысленно. И сомневаться тоже было бессмысленно… глупая затея. Коммандер, вы осознаете, что ничем не поможете своему капитану? - Да, сэр. - Ни хрена он не осознает! Сэр. Пайк бессильно пожал плечами. Двинулся было к дверям – однако поражение в последнюю очередь заставило бы его отступить. Адмирал обернулся со стремительностью, которую я помнил по временам Академии. И по первому рейсу «Энтерпрайза». Стремительностью в жестах, в решениях, в действиях… - Хорошо! – загремел он, шарахнув ладонью по столу. – Я человек, и способен понять, почему ты так поступаешь. Но сколько здесь чувства долга, а сколько искренности? Спок – а относилась вдохновенная тирада именно к нему – кажется, придал адмиральской вспышке значение не большее, чем традиционным издевкам Ларри. Кстати, меня не покидало ощущение, что с Маккоем они ссорятся, по преимуществу, ради взаимного удовольствия. А может, и ради моего… Ладно, некстати. Совсем некстати… - Должно быть… различие? - Нет. Нет, конечно, – сардонически усмехнулся Пайк. – Не должно. Просто оно есть – практически всегда есть. А уж на вашем корабле… Одно вторжение в клингонский сектор чего стоило! Стрельба при Коста-Доминго! Ртутное море! Идиотская партизанщина на Гуроне! Спутники Арджуны! И сейчас ты утверждаешь, что был абсолютно со всем согласен? Или ты… - Или что, адмирал? - Или ты лжешь. Я жалел Пайка и разделял его смятение – он искал способ выручить хоть кого-нибудь из тех, чью судьбу невольно связал с «Энтерпрайзом». Любой способ… Мой друг поднялся неспешным текучим движением, встав вровень с адмиралом. Я видел, как впились в кожу металлические браслеты, но либо их мощности не хватало, либо у вулканцев налажены свои собственные отношения с законами элементарной физики. - Насколько бы спорными, с вашей точки зрения, ни были методы, применяемые капитаном Кирком, но его цели и мотивы никогда не вызывали у меня сомнений этического толка. - Как бы сильно его цели ни расходились с основополагающими целями Флота? - Они не расходились, сэр. - Абсурд… - Единственное, чего хотел капитан, – помочь тем, кто нуждается в помощи. Если даже вы не различаете его намерений за отчетами следственной комиссии… значит, Звездный Флот претерпел слишком резкие изменения, чтобы мы сумели успешно приспособиться к новым условиям. Не говоря уже о попытках их изменить. - Лучше смерть? - Нет. Не лучше. Просто в данной ситуации выживание не стоит цены, которой оно будет оплачено, сэр, – предательства. - Ты… ты не можешь… совладать со своими эмоциями. - Могу, адмирал. Но я не хочу. Они меня… устраивают. Кристофер Пайк подарил нам Вселенную. А потом – друг друга. И есть, наверное, какая-то чудовищная ошибка в том, что последнее стало важнее первого. Боюсь, мы ужасно, ужасно его разочаровали… Ялетт говорила: «Федератам не откажешь ни в уме, ни в храбрости. Но до чего же вы порой наивны». - Ваша мать приходила сюда, Кирк, – внезапно произнес адмирал с печальной теплотой. – Надеялась, ей позволят встречу. Передать ей что-нибудь? Или твоему отцу? Спок покачал головой. До сих пор уверен, что его отец едва ли заинтересуется подробностями. Что он так и не простил – а чего, собственно? Гибели Аманды? Гибели Вулкана? Преданности Звездному Флоту? Нелепость… - Передайте ей, что… – Будто назло, не складывалось ничего красивого, ободряющего, достойного. Господи, я законченный эгоист! Обязанный принять предназначенную мне жертву – больше-то нечего предложить в благодарность. – Что я все сделал правильно. В новостных рассылках жирным шрифтом выделили фразу «освобождены в зале суда». Трибунал не вынес давления, угрозы обернулись чистой воды блефом. Хотя рекомендациям комиссии, замаскированным под совет адмирала Пайка, как и ожидалось, не последовал никто – разве что я. Но мои заявления, увы, в расчет не принимались. Освобождены… Ну да. Пускай и не в зале суда, а попозже, когда удалось успокоить народ и разогнать прессу. Освобождены… Намного ниже и мельче упоминалось о том, что нас вышвырнули из Звездного Флота. Навсегда. Лишив наград, вычеркнув, будто и не было… Меня, Спока, Ларри, Скотта и Сун У Юэ, Нийоту и Чехова, Куроду и Нгуми, Миллера, Ганелана, Ходящую Высоко, До-Ф’нарра… Нашлись в придачу и те, кто добровольно оставил службу, узнав о приговоре… В качестве единственной привилегии нам разрешили сохранить пилотские лицензии – тем, у кого они были. Изощренная насмешка – какая же приличная компания, дорожащая контрактами и репутацией, возьмет на работу звездолетчика, которого выгнали из Флота? С государственными структурами ссориться чревато… Да хоть бы и брали! Трудно удовольствоваться каботажными рейсам и скромными возможностями гражданских суденышек после свободы глубокого космоса, после многомесячной дальней разведки. Что толку изводить себя? Легче окопаться на планете… Наши имена, сказано было почти в открытую, отныне и звучать вместе не должны. Живите, мол, радуйтесь – и чтоб ни слуху, ни духу… Умом я понимаю, что следующие несколько дней состояли, в основном, из гор самоубийственных документов, но в памяти закрепились лишь прощания – и бесчисленные транспортные узлы разом ставшего чужим Сан-Франциско. Покидая город, мы словно отдалялись от катастрофы. Пока в бегстве виделось спасение – оно не позволяло задуматься, давало иллюзию цели… И приближался мой черед. Смешно признаться, но в воспоминаниях я все чаще возвращался к началу… Не к настоящему началу, нет, – так сказать, к официальному. К церемонии наречения. Давать имя кораблю, не сошедшему с верфи, а только-только покинувшему судоремонтные цеха после тяжелого боя, казалось довольно глупой идеей. Но отступить от обычая никто не осмелился. Звездолетчики – суеверный народ, я говорил… Вариантов обряда существовало множество. Я, помнится, отнесся к предоставленному выбору с уморительной ответственностью новичка. Давно решил в мечтах, что мой корабль, если повезет когда-нибудь его заполучить, будет частью меня – родным, одной кровью. Ходят же разные истории, легенды… Вдруг правда? Слышали поговорку – «Сердце корабля бьется в груди капитана». Ну вот. В пятнистом сумраке гигантского воздушного дока безупречная, серебристо-белая обшивка поблескивала торжественно и многозначительно, а длины нарочно подведенных грузовых мостков с лихвой хватило на весь экипаж, выстроившийся в четыре ровные колонны. Мы шли медленно, будто отсчитывая такт про себя, и через равные, строго отмеренные промежутки времени последние ряды замирали на миг, опускаясь затем на одно колено, и каждый знал: сейчас можно загадывать что угодно – сбудется. Рядовые астронавты, младшие офицеры, потом старшие… остаток пути мне следовало проделать в одиночестве. Наконец Спок, последний, отстал на полшага… С еле различимым басовитым гудением, от которого мелко завибрировали легкие дырчатые конструкции переходов, аппарель двинулась вниз. Толщенная плита уникального сплава проплыла в дюйме от моего лица – за бесшумным ходом не угадаешь мощи сервоприводов, способных на минимальных оборотах с одинаковым успехом обратить в кляксу и человека, и базальтовую скалу… Я тронул нагретый металл, будто помогая могучим механизмам. «Мы ведь уже знакомы, приятель, верно? И как я тебе, нравлюсь? Не подведи тогда – другого желания у меня нет…» Внутри – гулкая пустота, основные системы подключены к компьютерам порта при помощи IR-каналов. Мне полагалось отправиться на мостик, перенастроить их, ввести индивидуальные коды и передать позывные. Передать Имя… Мышцы моментально онемели. «Не вздумайте меня бросить», – прошипел я в сторону. И мои друзья, бессовестно нарушая традицию, пошли со мной. Спок – потому что был уже командиром этого корабля. И Боунс – потому что наглецом был порядочным. Потому что я позвал – и мерцающий свет разгорающихся люминесцентных панелей сопровождал нас, и переборки корабля снова впитывали тепло наших прикосновений. Мои друзья и теперь оставались со мной. Первые – и… Обреченные небу, мы надежнее камня, Обрученные с бездной – лишь стремленьем живем. Наши страхи и радости, память земная, Переплавлены звездным негасимым огнем. Нийота напевала вполголоса, а отливающие медью кольца соноринга, успевшего настроиться на новую владелицу, послушно вели мелодию, не нуждаясь и в самых неприметных телодвижениях, довольствуясь тончайшим трепетом нервов, неуловимым для земных приборов любой сложности. С чудесной миниатюрной игрушкой Ухура управлялась мастерски. Я помнил, как Полли, прощаясь, всучил девушке горсть поблескивающих красноватым псевдометаллом колечек. Нийота поцеловала его – с сестринской нежностью… На что вообще парень рассчитывал… да ладно, ни на что, конечно. Это же не страсть и не вожделение, только мечта. Боюсь, правда, не будет у него семьи – разве что девчонки в портах, возможно, в каждом порту… Те, в ком почудится на миг отсвет той единственной звезды… А я надеялся, что однажды он станет капитаном – и получше меня. Он больше лет, чем я, отдал Звездному Флоту. Но теперь нет. Никогда… И Спок… если бы не я, он давно бы уже водил собственный корабль… Все мы чересчур впечатлительны, хуже подростков, – норовим застыть в том возрасте, в каком разбиваемся вдребезги о вакуум космоса. Иначе психика не выдержит внешних и внутренних ударов одновременно. Так оно и тянется, пока не случится то немыслимое, что пинком перебросит в новый возраст… Обычное дело. Вопрос в другом – много ли я знал о своем экипаже?.. Мы легки и отважны – мы пронизаны светом И любовью, которой этот мир сотворен. Мы последние рыцари, к грозным обетам Приведенные звездным беспощадным огнем. Спок и Нийота, похоже, еще в пору суровых академических будней, удосужились обзавестись жильем в городе – в известных, надо полагать, целях. Особого смысла я тут не видел, но инициативу Ухуры (а инициатива ей, как существу фактически боготворимому, принадлежала буквально всегда) и сам бы оспаривать побоялся. В том числе и желание придать прозаический оттенок здравомыслия сумасбродному роману с нелюдью. Интересно, кстати, как Спок отнесся… впрочем, о чем я? Никак – не к чему тут относиться. Изменись чувства Нийоты хоть на волосок – он бы сразу ощутил. Ужас, верно? Носятся со своей любовью – расплескать боятся… То зло берет, то зависть. Уж лучше обойтись… Безрассудны как боги и упрямы как вера, Мы остры и прозрачны как хрустальный излом. Наши плечи исхлестаны солнечным ветром, Клейма выжжены звездным нестерпимым огнем. Короче, мы торчали в квартирке одного из южных «частокольных» небоскребов, на этаже, находящемся куда ближе к слоистым облакам, нежели к земле, и, расположившись прямо на полу – чтобы, протянув руку, дотянуться друг до друга, – сомнительного изящества виньеткой обрамляли низкий кофейный столик, заставленный бутылками. Ни планов, ни перспектив, ни даже обиды. Жизнь кончилась, не соизволив предупредить… А Нийота выглядела странно оживленной – сжавшись в кресле, она возвышалась над нами на манер бдительного полководца. Мысли Спока, прислонившегося к ее коленям, явно бродили где-то очень далеко, судя по затуманенным полузакрытым глазам. Алкоголь, впрочем, на него не действовал – да и меня сегодня что-то упорно не забирало. Закон подлости… Человеческий жребий нам безжалостно скушен – Мимо ада и рая, до скончанья времен, В черный хаос срываются чистые души, Осененные звездным чудотворным огнем. Зато Ларри был пьян страшно и зло – до беспамятства, до мертвого стеклянного взгляда. Я не врач (хотя с кем сравнивать? с этой не вяжущей лыка ходячей депрессией?), но дело, кажется, чудом не скатилось к банальному отравлению с летальным исходом. - Да что за наказание? – проворчал я, в очередной раз безуспешно попытавшись растормошить Маккоя. – Я и не думал, что Флот для него был настолько важен. - При чем здесь Флот? – едко бросила Ухура и умолкла. Уверен, в глубине души она винила меня во всем. Как обычно. Нет, сегодня я бы согласился, тысячу раз согласился! – однако именно сегодня подлинного гнева я в ней не ощущал. Досаду, разве… Почему? - Он беспокоится о тебе, Джим, – мое немое замешательство вызывало у Спока рефлекторную реакцию. – А кроме того, испытывает чувство вины, потому что настаивал на вмешательстве в центаврийский конфликт. - Это же глупо! Он сам говорил, что на меня трудно повлиять! - Последовательность в суждениях нехарактерна для большинства людей. - Но это же… это… черт! И чего обо мне беспокоиться? – Мда, слукавил из чистого упрямства. – Не вешаться же теперь… - Вешаться, – вновь подала голос Нийота. – Стреляться. Прыгать с крыши. Спиваться. Дебоширить. Рисковать. Лезть в авантюры. Заниматься экстремальными видами спорта. Связываться с контрабандистами. Вербоваться наемником к орионским пиратам. Мне продолжить? - Уволь, – впечатлился я. – Я вовсе не собираюсь… Что, правда, можно такое подумать? Про меня? - Про тебя и не такое можно подумать. Я обескураженно уставился на взъерошенного Ларри. Беспросветная тоска превратила открытое, выразительное лицо, словно вычерченное летящими решительными взмахами смелой и насмешливой кисти, в оплывшую серую маску. Сердце вынули, а убить позабыли… Неужели есть веские основания за меня переживать? Я звездолетчик… был им… я выдержу что угодно. Почему он считает… - Доктор Маккой не считает тебя слабым, – эхом откликнулся Спок на мою невысказанную мысль. Как, как, черт возьми, ему это удается?! – Он считает слишком сильным удар, который тебе нанесли. Ну уж нет! Или… Будь откровенен с собой, Кирк. Ты, разумеется, без особого труда подыщешь сносное занятие – служба в Звездном Флоте вдалбливает порядочное количество полезных навыков. А представить дни, месяцы и годы, наполненные… да неважно чем! Не полетом. Не звездами. Не твоей командой. Можешь? Готов? Ты стерпишь нормальную жизнь? Вокруг будет ошиваться масса людей, которых ты не сумеешь запомнить, не выучишь имен – да и нужды в том не возникнет. Вы не найдете общих тем для разговоров – пока ты не поднатореешь в притворстве. Они не поймут, почему ты чуть ли не подпрыгиваешь от резких звуков и роняешь ладонь на бедро. Почему машинально называешь родную планету Террой. Почему заботливо перешагиваешь через пробившую асфальт маргаритку и не сворачиваешь с пути компании пьянчуг. Почему веришь в «честное слово» и практически ничему не удивляешься. Почему силишься уместить в каждый день целую жизнь, почему не сводишь старые шрамы и хранишь дома оружие – зачем бы? Им покажутся диковинными пружинящая походка, оттенок отвыкшей от земного солнца кожи, причудливое смешение ФС-1 с дюжиной иных наречий. Они воспримут как забавную несуразицу тот факт, что тебе отлично известны семь малых туманностей в секторе Нила, характеристики тридцати двух орбитальных крепостей вокруг Алуа и каждый винтик четырнадцати типов имперских боевых кораблей, которые ты распознаешь по первичным сигнатурам на радиолокационных сканерах. Они воспримут как убогую ограниченность тот факт, что ты не имеешь представления о новой столице Луизианы, о прошлогоднем победителе кубка Стэнли или актерском составе «Роковой тайны». Был героем – а прослывешь местным сумасбродом. Всюду тусклые краски, тусклые чувства… Ты научишься волноваться из-за не учтенного метеорологами дождя? Увеличения налога на домашних животных? Из-за сварливых соседей, не подстригающих вовремя газон? Привыкнешь к бесконечному однообразию за окном, к унылой безопасности, к скуке? Скука – ты ведь успел забыть, какова она… И во что тебе обходились неравные схватки с нею. Господи… Метеориты… да, метеориты. Мчатся, освещая небо на мгновения, и сгорают в атмосфере. Или жалко валяются на земле, порастая мхом, рассыпаясь в пыль… Но мои проблемы никого касаться не должны. - Сделай что-нибудь, – вскинулся я. – Пусть он… пусть не принимает так близко… - Доктор Маккой всегда крайне негативно относился к ментальным практикам. Без его согласия… - Ну пожалуйста! Как тогда… для меня. - Для тебя ни одно подобного рода вмешательство не имело особого значения – у вас принципиально разные уровни психологической адаптивности. - Вот он со своим уровнем и… того. - Джим, он прежде не проходил через слияние разумов. Полагаю, ты помнишь, что с тобой было в первый раз. - Ага. – Я невольно расплылся в улыбке. Хреновый аргумент. Какой бы шок не перенес в тот день мой порядком озадаченный мозг, ощущение помнилось… удивительным. – Ты ведь можешь… поаккуратнее. - Поаккуратнее? Любопытная терминология. - Спок, я очень прошу. – В сторону недовольно хмурившейся Нийоты я старался лишний раз не смотреть. – Слушай, мне, наверное… вообще больше ни о чем тебя просить не придется. Помоги ему. Поможешь? И – будто не спорили ни о чем. Сложно, когда внутренняя борьба не отражается ни на лице, ни в голосе собеседника… - Да. Растер ладони бездумным, отработанным жестом и с ласковой осторожностью, точно прикасаясь к трепещущей пойманной птице, провел длинными пальцами по виску Маккоя. - Леонард, – позвал тихонько, приподнимая его склоненную голову, свободной рукой отводя с изрезанного тревожными морщинами лба мокрые от пота пряди. Земное имя… а прозвучало непривычно, с каким-то глухим велярным призвуком, с явным удлинением сонант, и гласные почти не редуцировались, выделяемые еле заметным придыханием. До сих пор я не слышал от своего старшего помощника ни слова на вулканском языке… Кремень, огонь и ветер. Спок говорил намеренно неторопливо, смягчая традиционную жесткость произношения, выстраивая паузы и слова в тягучем, как лава, поэтическом ритме, в котором постепенно, вытесняя мысли и страхи, тонуло внимание. Я, признаться, едва не «поплыл»… - Разве он понимает? – завороженно кивнул на Боунса. - Он твой друг, – с укором прошептала Ухура. – А ты ничего о нем толком не знаешь. Да и понимать тут нечего – ты бы тоже понял, если бы вслушался. - А то я не… - Ш-ш. Не сейчас. Сейчас – не для тебя. И без того аскетически резкие черты Спока, казалось, заострились сильнее. Глаза, будто линзы, собрали в себе жизнь – лучащийся мрак, предательская тень, которая выдает больше, чем обещает спрятать… - Гад ты, Кирк, – мучительно выдохнула Нийота, внимательная и безжалостная, как зеркало. – Во время слияния разумов… все же делится пополам. И чувства, и боль – все-все. Вот за что?.. Я не ответил. Взгляд у Маккоя чуть прояснился – и погас окончательно, сознание в изнеможении истаяло огоньком прогоревшей свечи. Спок оказался рядом – и в бою оказывался рядом, быстрее света и смерти, и теперь не стал помехой миг безнадежного слепого отчаяния – Ларри рухнул ему на грудь. - Что? – я подался вперед. Но быстро опомнился: далеко не здоровый, тяжелый, напоминающий глубокий обморок – это был только лишь сон. Который, я не сомневался, принесет облегчение… Нийота, соскользнув на пол, крепко прижалась к своему любовнику: вроде бы поспешила помочь, поддержать… ага, жутко правдоподобно… А сама – точно пыталась согреть, и ее рассыпавшиеся волосы закрывали его лицо. …Неужели в моей жизни не хватает чего-то… ну… по-настоящему важного? И неужели я настолько туп, что не замечаю пустот?.. - Скоро рассветет. – Нийота оглянулась на окно, занимающее стену целиком и полускрытое зазолотившейся к утру шторой-хамелеоном. – Расходиться, думаю, смысла нет… Дотащишь его до спальни, хорошо? Молча перекинув безвольную руку Ларри через плечо, Спок почти выволок его из комнаты – а обычно мог поднять взрослого мужчину как двухлетнего ребенка. Ухура проводила их до дверей, не убирая смуглой ладошки с запястья вулканца. Потянула легкую створку. - Ему нужно прийти в себя, – извиняющимся тоном пояснила она, вновь забиваясь в уголок кресла. - Прости, я не знал… - Вечно от тебя слышишь одно и то же, Кирк. – Вот, снова горячится, но без следа истинного ожесточения. – «Спок, придумай что-нибудь». «Скотти, сделай что-нибудь». «Боунс, вытащи у меня из ноги эту железку. Нет, не выбрасывай – я еще кого-нибудь ею прибью». И апофеоз: «Простите ребята, я не знал, я не виноват»! Когда ты наконец сообразишь, что никто сроду тебя ни в чем не обвинял? - И ты? - Нашел тоже врага, – принужденно рассмеялась Нийота. – Любому ясно: без тебя мы бы никогда… – Она замялась, подбирая слова. – Наверное, никому из нас глубокий космос не был нужен так, как тебе. Зато никому из нас глубокий космос не был нужен так, как… ты. Ты ведь наш капитан… Джим. - Уже нет. - Глупости. Нашивки и корабли тут роли не играют. Да и победы твои – не особенно… - Нийота, – поддался я припадку откровенности, – я правда… ломаю других? - Да, со стороны может показаться… – задумалась она, окидывая меня пристальным, хоть и обманчиво мимолетным взором. – При желании ты бы из людей без труда веревки вил. Вот заодно и проверим – сломанным не под силу строить жизнь с начала. - А как считаешь ты? - Я видела иное. Ты все умел забрать у нас – и страх, и неуверенность… а взамен дарил то, что есть в тебе. - Э-э… совру, если скажу, будто понимаю. - Я поначалу тоже не поняла – когда впервые услышала. От доктора Маккоя, между прочим. - Мне он ничего подобного не говорил. - Естественно, – саркастически заметила Ухура. – Ты же сперва смеешься, чтобы не показать, насколько сильно задет за живое. Мысли, видишь ли, не каждый прочтет… А ему стоит верить. Ты попробуй, позови, – когда год пройдет или лет десять-двадцать, неважно. Посмотришь, что будет. – Кивнула на аккуратно прикрытую дверь. – Главное, не заставляй никого разрываться на куски… Ох, зачем она… Зачем – про десять лет?.. Нет-нет, она не нарочно. Наоборот – утешить пыталась. По случайному совпадению невинная фраза обрушила подтекающую плотину моего самообладания и погребла меня под развалинами. Нахлынуло разом, наваливаясь на спину, пригибая книзу, – все, что я себе навоображал, что приводило в бешенство адмирала Пайка, изматывало Ларри, угнетало Нийоту… Я словно увидел ее насквозь. Боязнь расстаться с привычным миром… и робкое счастье от того, что отныне не будет опасностей… и меня рядом не будет, того, кто не представлял жизни без риска, и кто… о нет, вот уж нет. Бред. Разве стоили внимания маневры вихрастого ботаника из группы доктора Кэмерон? Или Ти’Кейн, ледяная ведьма с фиалковыми очами… я уж думал, что… ладно. А тут… разве я им мешаю? И вдобавок – угрызения совести за неуместную радость, муторный, темный страх перед будущим, беспокойство за близких, за меня… успела привязаться, куда денешься… и неловкость из-за той самой привязанности, и уязвленная гордость офицера с прославленного «Энтерпрайза», и стыд за собственную слабость, и надежда, новая надежда, отдающая полынной горечью… Я прежде думал: нельзя столько чувствовать сразу – разорвешься. Ошибался. Можно и больше. Гораздо больше… Что будет? Что же теперь будет?! Со мной, с остальными? С моим кораблем? Что делать? Бежать – а куда? И оставаться нельзя – сойдешь с ума. Время не удержать. Я сглотнул подступающий крик, точно комок влажной рвоты… Нет, хватит. Хватит! Продлится немного дольше – и я умру, лишь бы кошмар прекратился, лишь бы ничего не было… Бог мой, а если бы вот так – каждый раз? Я, пожалуй, готов признать правоту вулканцев… Поднял голову, невольно откликаясь на знакомую горячую волну, пробежавшую от затылка к позвоночнику, – и встретил взгляд Спока. «Не надо, Джим. Только не ты…» Ладно. Ладно, ладно. Обойдется. Устроится. Как-нибудь. Как всегда. Довольно. Я неуклюже воздвигся на негнущиеся ноги. - Нийота… смейся сколько угодно, но… в общем… прости меня. И спасибо. - Ты что, Джим? – воскликнула она. К величайшему моему облегчению – без притворства – Не уходи. - Я должен. Пора. И Ларри… незачем, чтобы – все сначала… - Это же не навсегда. Мы увидимся, скоро. – Она на секунду обвила мою шею тонкими руками, гибкая, живая, чистая. Будто обнимаешь солнечный зайчик… - Да, конечно. Рвать пластырь лучше сразу. Но я, паршивый трус, ничтожество, не в состоянии – сразу. Сердце плавилось от любви и несправедливой невнятной обиды. Господи, они же ровным счетом ничего не потеряют – пока остаются вместе. А у меня нет никого дороже их обоих. И Ларри. Нет вообще никого. Что? Мать?.. Тут другое… «Ты… не бросай меня… прямо сейчас». Я хотел, чтобы этот путь никогда не закончился. Потому и не спрашивал, долго ли он продлится. Скажу честно – элементарно боялся ответа. Время не удержать – но растянуть его мы постарались до последней крайности. Потому и тащились пешком через полгорода, не ощущая усталости и не разбирая дороги. Город не спал – город не спал никогда, насколько я помнил. И упрямо не пускал ночь на стиснутые между высотками площади, забранные искусственным стеклом и камнем. - Знаешь, о чем я думаю? - Да. Чудно. Ответить в предельно лапидарной манере на кажущийся риторическим вопрос и замолчать, сочтя проблему исчерпанной! Помню-помню… Мне бы тоже следовало заткнуться – из мести… - Ну и? – не выдерживаю я. - Тебя беспокоят слова Нийоты. Ты подозреваешь, что впоследствии встреча с кем-нибудь из твоей команды приведет к воспоминаниям об утраченном и причинит тебе значительный душевный дискомфорт. Ты опасаешься, что встреч придется избегать. - Я прав? - Да, вероятно, вначале так и будет. - А потом? - Потом будет иначе. Видимо, в благодарность – хотя кто определит истину? – жители не давали городу скучать. В разноцветном сиянии бесконечных окон, километров фосфоресцирующих покрытий на стенах зданий, гигантских рекламных вывесок, фонарей и фар, стационарных прожекторов и мобильных «маячков», полос дорожной и воздушной разметки, пульсирующих сигналок, полотнищ многоуровневых тротуаров, облаков светящегося газа, проникающих в каждую щель, сновали бесчисленные юркие тени и текли ленивые толпы людей. Занятые, бездельные, одинокие, сбившиеся тесной гурьбой, веселые, унылые, абсолютно не замечающие друг друга, натыкающиеся на встречных, целеустремленные, разболтанные, непостижимо разные. Модель галактики… И у девяти десятых из них волосы бы встали дыбом, загляни они в воспоминания, которым я предавался с ностальгическим упоением, словно их тоже грозили отнять у меня. Но заглянуть не выйдет, как ни крути. И мы, если не всматриваться пристальнее, ничем не отличались от сотен окружающих нас размытых фигур – обыденная картинка, праздношатающаяся парочка, вырвавшаяся в кои-то веки из опостылевших аудиторий какого-нибудь окрестного колледжа. По меньшей мере, нечто похожее утверждали зеркальные витрины, сплошь обрамлявшие улицы. Моя эксклюзивная куртка, деланная под летную кожанку эпохи Первой мировой, красноречиво намекала на битые флаеры, сборную по регби, полуночные загулы в общаге и «экстаджет», опрометчиво разведенный в бренди. Черный джемпер Спока, подчеркивая вампирский оттенок кожи и мальчишески стройный, строгий силуэт, странным образом придавал ему вид не по годам серьезного студента, выбравшего сомнительную компанию. Боевые офицеры, звездные волки, т-твою налево… - Вы останетесь на Земле? - Ненадолго. Нийоте нужно прийти в себя. Я беззвучно усмехнулся. - А потом? На Вулкан? В смысле, на Вулкан-2? - Нет. Она не должна жить на планете, где нельзя нормально дышать. - Твоя мать рассуждала иначе. - Разве? Моя мать шла за тем, кого любила. Я поступаю так же. – Он помедлил, явно формулируя мысль, выходящую за стандартные рамки логики. – Если бы Вулкан уцелел, тогда, возможно… стоило бы вернуться. Хотя бы на некоторое время. - Вспомнить? - В том числе. Ты не замечешь? Мы все возвращаемся… будто стремимся доказать что-то. Уверить себя, что потеряно не все и нам есть куда возвращаться. Я не могу подобрать четкого определения – это слишком глубоко связано с эмоциональной сферой… Он всегда избегал слова «мы» в отношении расы людей или вулканцев. Но команда «Энтерпрайза» изредка удостаивалась исключения… Ладно, забыли. А я, невзирая на прискорбное отсутствие четкого определения, внезапно и очень-очень четко осознал, куда меня несут ноги. Зачем, почему – неважно. Пережить бы – дефиницию отложим на попозже… Время, обиженное нашими невинными хитростями, вело собственную партию, играя в недобрые игры с моим подсознанием. Первая попавшаяся остановка легкой подземки, как назло, уводила прямиком в Окленд. Каким-то чудом в одном из небольших частных джанков, сотами лепившихся к гигантскому аэропорту, нашелся готовый к вылету стратер – дорогое удовольствие для мелких перевозчиков. Самое же поразительное – с минуты на минуту он отправлялся на Восточное побережье. С нелепыми «кривыми» посадками в Де-Мойне и Далласе. Господи, кто гоняет стратеры на внутренних рейсах, тем более на транзитных? Я бы на месте полиции заинтересовался грузом, кочующим в брюхе сверхскоростной «птички» по Среднему Западу… А впрочем – мне, по обыкновению, везло. Но судьба, стакнувшись со временем, не потрудилась выяснить, хотел ли я сегодняшнего везения. Время… однажды оно было у меня в руках. Забавно: в какие бы передряги нам ни доводилось попадать, я не вспоминал о том случае всерьез. Предпочел вычеркнуть из памяти… не то сама память распорядилась соответствующим образом. Уж очень велико оказалось произведенное на меня впечатление. Видно, есть пока вещи, чересчур невероятные для нас. Пока. Очень долго я сходил с ума, увязывая катастрофы будущего с искажением прошлого, которому стал причиной. А потом еще «Нарада»… Но стоило ли?.. Может, я должен был без колебаний рвать временной континуум, защищая Вулкан, защищая «Синюю стрекозу», выбивая клингонов с Базы 4, гоняя по космосу секту Архонтов и переигрывая центаврийский расклад? Терпеть неудачи, пробовать снова и снова? Шансы, наверное, имелись… Сумел бы я на пальцах растолковать Споку и Скотти, что именно они умудрились сотворить в тогдашнем запале? Сумели бы они усовершенствовать установку? В принципе, почему нет? Может, проанализировав бесчисленные парадоксы, противоречия и расстыковки первого опыта, мы научились бы управлять процессом, просчитывать детерминистическую цепочку и добиваться запланированного результата? Или погубили бы Вселенную в исследовательском угаре… Или принялись бы перекраивать незначительные события, избегая малейших потрясений… Или пустили бы под откос историю галактики, одержимые мессианским комплексом… В каком мире мы очнулись бы однажды? В каком мире живу я сейчас? Не в том ли, где каждый шаг запланирован и предусмотрен моими «приятелями», возомнившими себя высшими существами? Я предполагал и такое – верный путь к безумию… Столь же верный, как мысль о спасении Вулкана… Но вдруг? Вдруг самые смелые наши гипотезы гроша ломаного не стоят по сравнению с истинными возможностями пришельцев? Что тогда? Как поступать, чтобы не плясать под чужую дудку? У меня нет ответа… Я не бросил Академию и Флот, испугавшись туманных угроз, однако и не призывал массы к поискам обиталища загадочных чужаков. Я просто хранил свою тайну, не желая, чтобы кто-то еще задался вопросом о реальности реаль… о бог мой… о подлинности нашей реальности, о ее… предопределенности и необратимости. Понимаю, собственная память – укрытие сомнительное, но мне почему-то кажется, что этот секрет в безопасности. Может, чужак так сделал? Своим неведомым колдовством вытянул воспоминания из моей головы и пустил кружить перед глазами белесой дымкой в чаше из мутного стекла. Сделал их будто бы постронними – мне знакомо схожее ощущение. И даже если нет… о чем бы Спок ни догадывался, он будет молчать, я уверен. Молчать со мной, а с остальными – подавно… Он поймет, что мое знание крепко держит за руку мой страх перед крушением мира. Он ведь тоже мог изменить мир – единственным желаним. «Все могло быть совсем по-другому» – даже тень этой ужасной мысли убийственна, и нельзя сказать заранее, сумеешь ли примириться с ней… Назад идти нельзя… По сути, я взвалил на себя ответственность за каждую свершившуюся трагедию, от гибели отдельных людей до гибели целых звездных систем. Я подписал приговор всему сбывшемуся… смешно звучит. Я жил как жил… а если и пытался изменить мир, то лишь своими жалкими человеческими усилиями. Прежний ли я? Прежние ли мы? Не знаю… надеюсь. Когда дрожит Вселенная, что остается, кроме веры в людей? Веры в себя… Да, свалить вину на кого-нибудь – великое искушение. Но сколько ни перебирай, ни костери злейших врагов – начальство, властолюбивых чиновников, имперских рейдеров, пиратов, ромуланцев, потенциальные расы или фатум – по-настоящему непобедимый противник есть только один. С ним не договориться, его не подловить на ошибке, не переубедить. Хуже того – его трудно ненавидеть. Он лишь однажды избрал бездействие, предпочтя абстрактную целостность мироздания предотвращению свершившихся катастроф. Он разбил союзный флот у Центавра и не признал вины. С ним я сражался на симуляторе «Кобаяши Мару» и терпел поражение за поражением. С ним я сражался на геоэкспериментальной станции. Победил, нет ли – не уверен… И не уверен – надо ли побеждать. Потому что именно его опасались могущественные чужаки из неизвестной закрытой системы. Его одного… А раз так – с чего лелеять собственное горе и искать виноватых? Чудовищные опыты доктора Раута подарили мне необыкновенные способности – не жалел ведь я о них, вылечившись, снова обретя личность… Я бился в кровь о бесконечные запреты и предписания Флота. Получив желаемое, я рвал жилы, добиваясь целей, которые сам выдумал, – и с полпути успел убедиться, что вполне способен достичь их. Может быть, здесь таится огромное заблуждение? Замкнутый круг, мчась по которому, наращивая и наращивая скорость, я скоро утрачу контроль? Начну совершать ошибки, губить людей… и быстро выгорю дотла, как Ларри грозился? Может, новая цель – абсолютно, принципиально новая – обходится ценой утраты старых? И пара навечно потерянных «Звезд» – сущая безделица, пустяк по сравнению с непоколебленными убеждениями? Мы превратились в нечто большее, когда стали командой «Энтерпрайза». Может, лишившись корабля, но не предав друг друга, мы стали чем-то еще… чем-то еще большим? Может… Может… Столь спорные идеи отнюдь не утешали и не придавали уверенности, но они по капле вливали неизъяснимое умиротворение в мое сердце… А над Айовой сияло солнце, дробя лучи в орбитальных отражателях. Уже по-осеннему нежаркое, оно из последних сил выполняло требования фермеров, добившихся от правительства и всемогущего ЭККОМа корректировки климата и снимавших ныне по три-четыре урожая за год (благо, генно-модифицированные кукуруза и соя прихотливостью не отличаются). Аэропорт располагался в стороне от города, поэтому необъятные поля начинались почти сразу за ремонтными ангарами и тянулись до горизонта. Мне теперь точно на юго-восток, я хорошо помню… Наземные шоссе нарезают лишние петли вокруг исторической столицы штата, к черту их… Забавно, я же всегда хотел, чтобы Спок увидел мою родину. Я и сам хотел увидеть Вулкан… Жутко нелепым образом порой исполняются наши желания – поневоле закрадывается мысль, что желать вообще не стоило. А, ладно. Огибать постройки аэропорта пришлось долго, но в конце концов и они остались позади вместе с шумом и горячими железными запахами. Ветер донес другие – вроде бы незнакомые и оттого тревожные. Напоенные водой испарения, и что-то терпкое, свежее, и что-то похожее на пыль, и не особенно похожее… Я ломал голову, пока не сообразил, изумленный и растерянный, – так пахнет сырая земля, иссыхающие травы и сочные зеленые стебли, раздавленные случайной машиной. Надо же… И вдохнул по-новому – жадно, требовательно. Я твердо знал, где кончается небо, однако его прозрачная синева, блеклая по сравнению с ядовитыми красками космоса, вновь показалась неизмеримо высокой, и впервые, наверное, я задался вопросом – что же я выбрал смыслом забавной своей жизни? И причудливые, но неумолимо правдивые образы закружились в сознании… «Звезды – это опасность. – Угрюмая нежность, измученная беспрестанной тревогой. – Она настолько велика и непредсказуема, что люди не в силах бороться с желанием вновь и вновь заглянуть ей в лицо. Ведь других противников у нас уже не осталось». «Звезды – это мечта. – Самозабвенная радость, чистая как летнее небо и легкая как перышко. – Теперь океаны стали крохотными, а горы низкими. Что же нам делать, если не гнаться за ускользающим светом ночей, расчерчивая новыми тропами галактику?» «Звезды – это испытание. – Мягкая сдержанность скрывает порой твердость бериллиевой бронзы, которой обшивают крылья истребителей-амфибий. – Истинная мера человеческой души. Уходя в варп-прыжок, надо быть готовым к тому, что он сомнет в точку любую ложь, укрывающую наши слабости. «Звезды – это тайна. – Неистовый пыл, невероятным образом сочетающий восторженное смущение неофита с уверенной дерзостью гения. – Они обещают хранить ее вечно. Только они заблуждаются. Огромная мощь каждой звезды – не более чем тепло от факела Прометея». «Звезды – это песня. – Хрупкая красота в броне неприступной гордости, одинаково шальная и мудрая в своей любви. – О вере и страсти, о правде и чести. О власти, о ненависти, крови и гибели. О добре и зле. Обо всем, чего мы хотим, но не умеем ни назвать, ни добиться. Зато складывать песни мы умеем. И летать…» «Зачем ты спрашиваешь, когда знаешь ответ, капитан? Звезды – это пламя, неукротимое пламя, которое наполняет Вселенную биением жизни. Но не бойся потерять его. Точно такое же горит в твоем сердце. Не бойся потерять то, что всегда пребудет с тобой». …А ты думал, что звезды – это только лишь свобода?.. А свобода – только лишь звезды? Всегда со мной… Ладонь взлетела и прижалась к груди. Я возвращаюсь… - Знаешь, – я оглянулся, потрясенный открывшейся вдруг истиной, – нам вечно говорили не то… Последний рубеж – он гораздо ближе. Совсем рядом… - Ты его преодолеешь. - Ты сделал это со мной? - Нет. Почти нет. Но я должен был удостовериться. Не существует оружия, более опасного для тебя, чем ты сам. - Я понял. А теперь… теперь мы… – Казалось, его глаза стали – в точности как у вулканцев, с которыми мне изредка доводилось встречаться, – будто занавешенными чем-то изнутри. И хуже этого ничего не было. Есть одна мелодия, не помню, где слышал… от Нийоты или, может статься, от Полли. Из числа тех, что бьют молотом под дых… And they’ll swing like a powerless sky height – silly phrases which flighted from nowhere, ‘I shall never forget… проклятье, неужели все так и оборвется? Вот, получается, и конец, да?.. Спок чуть отступил назад, сцепив за спиной руки. Мой друг, мой брат, та часть меня, что остается вечно неразгаданной в своей обманчивой прямоте и ясности… Высверк молнии, заключенный в полупрозрачный кристалл с бритвенно острыми – внутри и снаружи – гранями, среди которых мечется и рожденный, и пойманный свет. Выхода нет, но если найдется… О, если только найдется… - Удачи вам, капитан. - Всем нам. – Я хлопнул его по плечу. Круто развернулся на пятках и размашисто зашагал по широкой, предназначенной исключительно для тяжелой сельхозтехники, грунтовой дороге. Душу раздирало когтями, но обернись я сейчас – пиши пропало, уже не уйти… а надо, надо, мы не должны вечно служить подпоркой друг для друга, мир по-другому устроен. Ломаю? Да я сам сломался на этой службе, на этом корабле… это я не сумею выстроить жизнь по новой… Хватит ли трехсот с лишком километров, чтобы сбежать от себя? Я, стиснув зубы, продирался сквозь собственные чувства, топча и отталкивая их, точно ломился сквозь густые заросли или гигантскую паутину. Отвлекло меня лишь ровное басовитое гудение за спиной. Здоровенный кроп-комбайн, среагировав на препятствие, плавно затормозил, противно сигналя, испуская щекочущий запах озона и нетерпеливо подрагивая на магнитной подушке. Высокий полет выливался для подобных мамонтов в уйму затраченной энергии, асфальт и каустановое покрытие они портили за считанные месяцы, зато ничуть не вредили обычной почве, пусть и не очень укатанной. Шеренга машин размером поменьше послушно остановилась, выстроившись за «маткой». - Эй, приятель, – свесился с верхней плоскости загорелый до черноты парень, мой примерно ровесник или немногим моложе. – Уступи лыжню, чего зеваешь? Мы с пацанами, да и старшие ребята, я помню, в страду тоже норовили прокатиться на «бесхозных» рабочих автоматах. Что находили за радость? Ездят медленно, маршрут известен… Разве начертать на блестящей поверхности пару ласковых… или удрать от ненароком встреченного оператора… или угнать неповоротливую колымагу, забравшись в примитивные «мозги»… - А то давай с нами, – предложил «пассажир» комбайна. Его с готовностью поддержали на три голоса. – До Йеллоу-Крик точно доберешься, там и автобусы ходят, и парк флаеров есть. Я согласно кивнул – скорее своим мыслям, чем собеседникам. Закинул наверх сумку – ее едва подхватили в восемь ужасно мешающих друг другу рук. Оттолкнулся, ощутив стопами мягкость тучной земли, прыгнул с места, ухватился за кромку и легко перебросил тело на разогретую крышу агрегата, приземлившись на согнутые ноги. - Круто! – восхищенно присвистнул кто-то, и я не сразу догадался, что он имеет в виду. – В армии служишь? - Нет, я… – «Нет, я офицер Звездного Флота, командир галактического крейсера, капитан-обмани-смерть, который громил красные бастионы Гортензии и вывозил беженцев с замерзающей Нерли, пока вы сшибали чужие изгороди на краденых комбайнах». Я улыбнулся про себя. – В общем, нет. Юнец, устроившийся напротив, пожирал меня глазами. Увидев удивленно вытягивающееся лицо и неумолимо отвисающую челюсть, я, подмигнув ему, предостерегающе покачал головой. Нет уж, уволь. «Нашей цивилизации нужны врачи и педагоги, – заявила однажды незабвенная доктор Кэмерон, Грозная Грэйс, горячо и взаимно невзлюбившая меня с первой совместной экспедиции. – Ученые, агротехники, инженеры и художники. Нужны созидатели, ясно? А авантюристы вроде вас, Кирк, либо усугубляют экспансионистские наклонности правительства, либо понапрасну растрачивают ресурсы, которые в противном случае пошли бы на развитие существующих колоний. Ваша работа бессистемна, достижения случайны и единичны, вы просто тыкаете пальцем в небо – иногда удачно. Скоро у Федерации не останется внешних врагов – и зачем вы тогда будете нужны?» Я отбрехался точь-в-точь по учебникам. Мол, Звездный Флот – адекватное и оперативное решение непредусмотренных проблем и прочее… Не подумайте, я верил в то, что говорил, – и сейчас верю. Но тут вот какое дело… она сказала: «Зачем вы нужны?», подразумевая, несомненно, Флот в целом. А может ли, интересно, возникнуть проблема, с решением которой справлюсь только я, а больше никто? И если может, то… сколько ждать? Меня не хватит надолго… я никогда ничего не забуду. Сколько ждать начала той, совсем другой… ну да ладно, что я вам объясняю? Увидим… |
| "Сказки, рассказанные перед сном профессором Зельеварения Северусом Снейпом" |
Оставить комментарий