Серебряный Ветер
Король Снега
Король Снега
Автор Серебряный Ветер
1. Кирк
Двери турболифта закрываются за моей спиной, отсекая суету мостика. Я стою – молча, глядя на панель управления.
Секунды проходят, и я словно ощущаю их бег…
Три колонии погибли. В общей сложности более тридцати тысяч человек. Мужчин, женщин, детей. Замерзли насмерть. Странный природный феномен? Мы молились, чтобы это было так. Чтобы не пришлось искать того или тех, кто умышленно мог сделать такое.
Мы шли по замерзшим поселкам и городам – белые фигуры стояли у домов, работали в полях, шли куда-то. Жуткие статуи мгновенно обращенных в лед людей. Трава, деревья, казалось сам воздух остановился от чьего-то смертельного дыхания.
Мы нашли его. Нашли, когда он установил свой прибор на четвертой колонии. Защищенный внепространственными полями, полностью неуязвимый для оружия, невидимый для сенсоров.
Но само существо, эту злобную тварь мы смогли поднять транспортатором на борт. Прямым ходом в специально сконструированную камеру. Он был не таким неуязвимым, как его установка. День за днем мы пытались наладить с ним контакт, зная, что температура в колонии уже понижается. Точно также как на других планетах… В запасе оставалось ровно два часа до температурного коллапса – резкий скачок должен превратить в снежные изваяния колонистов и дать существу энергию для жизни.
Я смотрел сквозь силовое поле на него… Длинные белоснежные волосы, глаза бирюзовые как гладь моря, в солнечный полдень. Доведенные до совершенства тысячелетиями генной инженерии черты лица.
Сколько ему было? Семьсот лет? Тысяча? Бесконечный холод и презрение – вот и все, что было в его душе. Презрение ко всем, кроме него самого. Стопроцентная защита от любого ментального контакта и медицинских препаратов. Все, что он хотел – жизни тех людей на планете.
Я распинался перед ним полчаса, говорил о любви и сострадании – он смеялся в ответ, повторяя, что мы лишь пища для его совершенной расы. Ему даже не приходило в голову, что мы можем причинить ему вред.
Как? Даже на борту корабля он был защищен особым полем, поддерживающим температуру окружающей среды – ровно два градуса по Цельсию. В отличие от людей, способных выдержать перепад температуры в сотню градусов без особого вреда для здоровья, его существование было возможно в пределах одного - двух градусов, не больше.
Но его замечательный генератор погоды – мы смогли отключить! Король Снега смотрел, на ставший бесполезным браслет на руке, и только тут до его сознания дошло, что мы не шутим, что мы действительно способны причинить ему вред.
Я способен.
Он засмеялся и сказал, что прибор на планете нам не найти (и это была правда), говорил, что через час он получит столько энергии, что сотрет нас в порошок. Нет! В снежную пыль.
Я взглянул на Спока, ожидая спора, но вулканец глядел мне в глаза спокойно и уверенно. Я понял, что он согласен. Это придало мне сил. Или решимости? Но я не хотел, чтобы Спок был здесь. Видел меня таким.
– Мистер Спок, вы лично будете проводить непрерывное сканирование планеты.
– Я предпочел бы остаться здесь, – ответил мой друг.
Я не знаю, как об этом проведал Боунз, почему решил, что мы не правы. Он ворвался в лабораторию как торнадо.
– Ты не посмеешь это сделать, капитан! – его голос почти сорвался на крик.
И я не ожидал, что он ударит меня по щеке. Если бы я только мог предположить, что он в состоянии это сделать – я бы удержал его руки. Так его схватили парни из СБ.
– Увести, – быстро сказал я.
Времени не было. Почти совсем. И я не знал, сработает ли мой план.
– Я отдал вам приказ, мистер Спок. Уходите.
Наши взгляды снова встретились и как много раз до этого – слова были не нужны.
Я знал, почему он хочет остаться, а он знал, почему я хочу его отослать.
Но я капитан. И он ушел.
Двери закрылись. В лаборатории осталось только двое парней в красном. Они полностью одобряли мои действия. И, наверное, думали – какого черта я ждал так долго?
Я повернулся к Королю Снега, ища страх на его лице.
Страха не было. Лишь досада и легкое удивление – как это нам удалось сломать его генератор окружающей среды?
Я положил руку на терморегулятор.
Помедлил секунду и ввел - два целых и три десятых градуса.
Парни, стоявшие сзади, приблизились к силовому полю.
Король встрянул своими длинными волосами. Отвернулся от нас. Его спина дрожала.
Два целых и пять десятых.
Еще ноль пять и ему конец.
«Интересно, – пронеслась в голове мысль – он умрет молча, так и не повернувшись к нам? Не показав, что ему тоже может быть плохо и больно? Не проиграв?»
Если эта тварь сдохнет, не дав координаты своей морозильной установки, – проиграем мы. Проиграю я.
«Да, ты проиграешь, Джим, и Боунз больше никогда не назовет тебя другом…»
Два целых шесть десятых градуса.
«Скажи, скажи же! Я не хочу убивать тебя, не хочу быть палачом, не хочу пытать. Зачем ты заставляешь меня делать это!?» Два целых и семь десятых. Восемь десятых.
Он сказал.
Сказал.
Когда стало три и одна.
И сказал, как снять защиту с установки. Мы транспортировали объект в космос и распылили его. А потом оставили Короля на планете в системе Харон 431 – довольно далеко от обитаемых миров. Когда-нибудь он выберется оттуда. Но я надеюсь, он никогда не приблизится к планетам населенными людьми.
Потому что среди нас всегда найдутся те, кто не побоится идти до конца к своей цели.
2. МакКой
... Закрытая дверь сводит меня с ума.
Как я мог сделать это? Словно бес вселился. Наши глаза встретились, когда я уже не мог отдернуть руку. Удивление, возмущение и… боль. Боль от непонимания.
Пара болванов в красном, вели меня по коридорам весьма осторожно. Еще бы им не осторожничать! Никто не рискнет грубо обращаться с тем, от кого может зависть твоя жизнь.
Капитан приказал – увести меня из лаборатории.
Они и увели.
В мою каюту. И поставили охрану.
Черт!
Как я мог так сорваться?
Я же знал, знал, что день за днем капитан и Спок искали решение, искали другой выход. И я искал. Искал способ навредить, вместо того чтобы исцелять. Как тогда, с паразитами, захватившими Спока… Я тоже не хотел, чтобы колония погибла, не хотел снова препарировать тела, обращенные в лед, смотреть на кожу, разорванную морозом, на детей, застывших с игрушками в руках…
Не хотел.
И все же, все же… Когда Кристина повторила слова, сказанные Споком: «У капитана не осталось другого выхода» - я понял, что логика Спока одобрила задуманную пытку.
Но это было неправильно! Неправильно для Джима.
Я не хотел, чтобы Джим делал это, не хотел, чтобы он взял на себя эту вину и грязь… Не хотел лишней ноши ему на плечи, видит Бог, у него она и так тяжела.
Но я не должен был распускать руки – нет, только не это. Это не довод, не аргумент. Бессмысленная вспышка, стоившая мне свободы.
Я подхожу к двери – проклятый механизм заблокирован, интерком отключен – компьютерный терминал не действует – это и называется домашний арест.
Как я мог?
И что с колонией? Вдруг в этот самый миг кто-то нуждается в помощи?
Я ложусь на кровать – нет смысла метаться по каюте. Заснуть немыслимо, это ясно, как ясно и то, что я опять буду давать Джиму снотворное, заставляя его нормально спать, хотя бы пару раз в неделю.
Тут я усмехаюсь – если меня не вышвырнут с корабля в первом порту. Или не отдадут под трибунал…
Нет, Джим не сделает этого. Хотя, честно говоря, это именно то, что я заслужил.
Идиот хренов!
Странно, мысль о возможном разбирательстве – даже не приходила мне в голову, а формально… ударить вышестоящего офицера, черт, капитана корабля… Можно утешиться тем, что Джим не капитан Блай. Да, Леонард, друг мой, ты мастерски умеешь наживать себе неприятности… Ты должен быть более сдержанным, как подобает врачу, другу капитана корабля, и, в конце концов – просто мужчине.
Час, за ним еще и еще… Возбуждение сменяется усталостью, равнодушием и апатией, я почти засыпаю, но звук открывающихся дверей заставляет меня сесть на кровати.
Спок.
Да, кто же еще…
– Добрый вечер, доктор.
– Что с колонией? – спрашиваю я вместо приветствия.
– Колония вне опасности.
– Значит…
– Да, Король Снега сказал, где его генератор.
Я молчу. И мы оба знаем, почему это снежное чудище соизволило открыть свой рот.
Встаю, прохожусь по каюте.
– Как Джим? – спрашиваю я напрямик. В конце концов – это единственный вопрос, который меня волнует.
– Капитан на мостике. Мы летим к системе Харон 431.
Пауза. Спок мастер на такие паузы. Ладно, я не в том положении, чтобы быть слишком гордым.
– Спок, не мог бы… не могли бы вы передать капитану мои сожаления и извинения… Вряд ли он захочет меня видеть, а мне хотелось бы, чтобы он знал, что мне очень жаль…
Странный у вулканцев взгляд – прямой, открытый, бесхитростный, с одной стороны: взгляд удивленного ребенка, но в то же время – проницательный, выворачивающий тебя наизнанку. Может быть, потому что они смотрят, почти не мигая?
– Черт, Спок, не заставляй меня извиняться еще и перед тобой.
– Доктор… вы исходите из неверных предпосылок… Я не думаю, что капитан Кирк откажется… принять ваши извинения лично. К сожалению.
Я молчу, пока смысл слов не доходит до меня. Вот значит, как обстоят дела. Трибунал мне явно не грозит, но Спок… Получается, что я все равно потерял одного друга?
– Спок? Спок… но, почему ты так говоришь? Я был неправ, – я говорю ложь… нет, не совсем! – Я не должен был позволять себе делать то, что сделал, но я думаю, что мы все же должны были… придумать что-то другое…
Что иное я могу сказать?
– Ваш поступок крайне не логичен. Вы делали много раз то, что сделал капитан с Королем Снега, но не ставили это себе в вину, и никто из нас не упрекал вас, и тем более не позволял себе физическое воздействие.
– Что? Что за бред ты несешь? – я забываю все свои благие намерения и обещания.
О, эта удивленно поднятая бровь!
– Что ты имеешь в виду? – вновь требовательно спрашиваю я.
Вулканец пожимает плечами.
– Сколько раз вы использовали сыворотку правды? Разумеется, по приказу капитана.
Я сажусь на кровать, обхватываю себя руками.
В голосе вулканца слышится злая насмешка. Что ж, я заслужил ее. Безусловно.
Если он воспринимает это так – то, без сомнения, в его глазах я – грязный лицемер.
– Спок… но это разные вещи… – говорю я вяло.
Разные? Я как-то не думал об этом. Те разы, когда мне приходилось… в общем-то, я против таких методов, в первую очередь из-за потенциального вреда для организма… но это не пытка.
Забывшись, я говорю это вслух, правда, тихо. Но вулканец слышит. Чертов вулканский слух.
– Почему же?
– Я не причиняю боли…
– Вы воздействовали на субъекта с целью заставить его сделать что-то против его воли. Рассказать то, что он не желал говорить. Не имеет значения, каким способом вы добились результата. Разве не так?
В последних словах вулканца слышится намек на прежние споры. И даже приглашение к разговору. Жаль, сейчас мне не до пикировки. Неужели он прав?
– Но это разрешенный метод, – лепечу я чушь… И представляю Спока, или другого вулканца, получившего полный гипошприц сыворотки… И его состояние, когда препаратом нарушается химия мозга, растормаживаются речевые центры, и язык болтает, не подчиняясь логичному разуму. Плюс полное осознание ситуации, в отличие от людей, милосердно впадающих в наркотический дурман. Да, понятно, почему вулканец говорит так…
Если он хотел сделать мою вину еще тяжелее – то у него отлично получилось. Полный разгром… Господи, какой я идиот! Как я мог упрекать Джима и вулканца в том… что сам…
Я закрываю лицо руками. И сижу так, долго. Может быть Спок уйдет, устав ждать?
И может быть утром я смогу смотреть в зеркало?
Твердая рука касается моего плеча.
– Доктор… я не хотел вас так расстроить.
Расстроить? Да, безусловно, я расстроен! Какой-то нервный смех искривляет мои губы. Я чувствую себя полным ничтожеством. Вот вулканцы – порядочные ребята. Мирные, тихие… вот уж кто не будет пытать ближнего своего, выуживая жизненно необходимую информацию, уж неважно как: вводя химические препараты, банально пиная по ребрам, или изменяя температуру окружающей среды.
– Вы правы, мистер Спок, я действительно как-то не подумал. Мне очень жаль.
Самое правильное в такой ситуации – пойти и напиться вдрызг. Лучше вместе с Джимом. Потом, глядишь, мы и нашли бы, о чем потолковать. И уж точно поняли бы друг друга.
– Ваше желание утопить проблему в этаноле – совершенно нелогично.
А, ну да – желание выпить – считать не сложно, я бы еще облизнул пересохшие губы!
– Всем нам иногда приходится делать то, что мы считаем не правильным. Но иначе нельзя.
Вулканец решил меня утешить. Или он говорит искренне? Я смотрю ему в лицо и вижу внимательные глаза… друга? По крайней мере, того, кто понимает, о чем идет речь… Того кто…
Внезапно я спрашиваю:
– Спок, вы можете провести мелдинг против воли?
Спок прикрывает глаза и отпускает мое плечо. Потом смотрит снова. Спокойно?
Нет. Не спокойно. Отстраненно.
– Да, доктор. Такая техника существует. Но я не хочу говорить об этом.
Значит, он мог бы… Но не стал. Возможно, не сумел, очевидно, вулканский трюк не на всех действует. Или не позволил Джим? Ведь пару раз он просил Спока, именно просил, не приказывал, узнать… Мысли мечутся. К чему этот разговор вообще?
– Я могу вернуться в лазарет?
– Да, доктор.
– Никаких последствий? – упрямо спрашиваю я.
– Я удовлетворен результатом нашего разговора.
Ах, ты зеленокровный сукин сын!
У меня хватила ума не произнести это вслух! Джим распорядился выпустить меня, а ты решил протащить через отчаяние, вину и стыд, так сказать, в воспитательных целях?!
Спок поворачивается и уходит.
Я остаюсь стоять посередине каюты, как дурак. Сколько раз за последние пять часов я называл себя так?
Никаких последствий – с одной стороны это не может меня не радовать, но с другой… с другой я когда-нибудь скажу вслух, то, что думаю о тебе, чертов ты, вулканец!
3. Спок. Двадцать лет спустя.
Дверь закрылась за мной с характерным шипящим звуком. Я помедлил секунду, потом сел за стол, сцепил кончики пальцев. То, что произошло, не могло не беспокоить меня. Какое там беспокоить? То, что произошло, то, что случилось – ставило под сомнение всю мою вулканскую философию, всю взлелеянную годами тренировок систему ценностей. Неужели это я? Офицер Звездного флота? Мог вот так на глазах у всего мостика, повинуясь легкому кивку своего капитана использовать вулканский прием – слияние разумов, чтобы узнать, нет уж, не узнать, а выпытать сведения о заговоре?
Да, то, что я узнал – было крайне важно, жизненно необходимо для спасения и, как любят выражаться земляне, наших шкур, и, что более важно, для спасения переговоров, способных принести мир галактике. Но вопрос оставался – насколько правомерно было то, что я сделал? Если не правомерно, то насколько приемлемо для меня в первую очередь? Можно до бесконечности искать слова и определения моего поступка, но как не извращайся – суть от этого не изменится – я пытал человека. Ах, да, не человека, вулканку, молодую женщину, мою студентку, ту, которую я видел в качестве своего приемника. «Я ее могу заменить вас, я могу только последовать за вами» – сказала она мне вполне, как мне казалось тогда, искренне.
… Отблески пламени отражаются в темных глазах Валерис – у меня нет и тени сомнения в ее преданности. Нет, не преданности. Лояльности. Да, верно. Как проверить преданность, искренность, честность? Если ты работаешь рядом день за днем, общаешься или даже развлекаешься – это можно проверить. Такие вещи затрагивают глубинную суть любого разумного существа. Их можно какое-то время искусно имитировать, но рано или поздно имитатор выдаст себя. В рискованной ситуации – такие вещи проверяются мгновенно. А вот лояльность поддержать легче. Она как щит, как преграда сомнениям – я с вами, я ваша, я разделяю ваши взгляды, я готова сотрудничать.
Именно. Что еще я знал о Валерис, кроме обычных официальных сведений и информации полученной из нечастных полуофициальных встреч куратора и студентки?
Когда начался поиск улик, она демонстрировала полную заинтересованности и готовность перевернуть все закоулки корабля. Поглощенный собственной виной за произошедшее, я не сразу заметил, что слишком живо горят ее глаза. Все воспринималось ею как… приключение? Несколько легких, почти случайных ментальных прикосновений были умело отбиты, но и это не насторожило меня. Хотя мне было уже ясно, что она, в отличие от меня, ничуть не беспокоилась о людях, попавших в ледяной ад.
Вулканская половина моей души тут же оправдала ее, подсказав, что это вполне нормально и естественно. Кто были ей эти двое немолодых землян? Всего лишь имена. Пусть известные, но имена. Она не знала и знать не могла, что доктор ненавидит мороз и легко простужается, что у капитана давно болит спина, и он скрывает это довольно умело от всех и в первую очередь от МакКоя.
Человеческая половина моей души пыталась бить тревогу, но не так как ей следовало бы, и когда Джим поделился своими сомнениями – все что я мог сказать – было: «Это возможно».
И Джим оказался прав, как десятки раз до этого. Это оказалось действительно возможным.
Я вулканец и убежден в том, что интересы большинства важнее интересов меньшинства. Или одного. Это аксиома. Чтобы не говорили земляне об этом, какими бы мотивами не руководствовались. Это так, потому что по иному не бывает. Все иное – это боль и цена, которую платит тот, кто не подчиняется общему правилу.
Как Джим.
Мои пальцы сжимают тонкий бокал, осколки безопасным крошевом разлетаются по полу.
Как вулканец – я должен гордиться собой за трудный, но правильный выбор. Как человек я хочу, чтобы чудовищность предательства Валерис, ее подлость и лицемерие сняли с меня вину.
Вот честный ответ.
– Можно?
Я оборачиваюсь к двери.
– Входите доктор.
Эти несколько дней дорого стоили моему другу. Никогда он не выглядел таким больным, усталым… или просто старым? Но голубые глаза смотрят с прежней энергией, и я знаю, несмотря на дряхлость тела – передо мной все тот же человек, неугомонный задира.
– Знаешь, Спок, много лет назад я хотел сказать тебе одну вещь, – начинает он, но замолкает, опускаясь в кресло. Вздыхает, вытягивает поудобней ноги.
– Сядь, Спок, неудобно говорить, когда ты вот так стоишь столбом.
Я сажусь тоже и, пожалуй, я догадываюсь, что именно он хочет мне сказать. Но я ошибаюсь.
– Да, – продолжает МакКой, – хотел сказать. Но не скажу.
Я молчу. Это верный способ заставить доктора выражаться яснее.
– Не скажу, пока ты не скажешь мне кое-что… То, что случилось сегодня на мостике… Как ты к этому относишься?
– Я могу только повторить свои слова доктор, – отвечаю я. – Те самые, что я сказал много лет назад, – всем нам иногда приходится делать то, что мы считаем не правильным. Но иначе нельзя.
МакКой молчит. Смотрит на меня, чуть прищурив глаза. Я знаю, что испортил его маленькую приготовленную речь.
– Да, – наконец говорит он. – Это так. Но еще сложнее признать то, что то, что ты делаешь – это правильно.
– По-моему вы просто играете словами, доктор, – мягко говорю я. Я вовсе не хочу его обидеть или огорчить.
Доктор задумчиво смотрит в потолок.
– Я забыл, Спок, что вулканцы ничего никогда не забывают. Я долго думал о том случае, с Королем Снега. Да, ты сразу понял, о чем я говорю. Я даже перечитал кое-какие свои старые записи… Ты довольно жестоко обошелся со мной тогда. Не находишь?
Я прикрываю глаза. Какой смысл сейчас говорить о том, что было двадцать лет назад? Мне не трудно вспомнить то, о чем говорит мой друг. И свои тогдашние мысли и ощущения. В общем-то, у меня была тогда только одна мысль и одна цель. Оградить Джима. От выбора, что причинят ему боль, от несправедливых обвинений доктора… Ради этого я готов был тогда на все что угодно…
Потому что тогда он сделал это за меня. За всех нас.
А сегодня я сделал то, что готов был сделать и тогда.
– Да, доктор, – покорно отвечаю я. Признать данный факт, это самое малое, что я могу сделать. – Тогда, я был более нетерпим в суждениях. Мне жаль, если я задел или обидел вас.
– Ты просто ткнул меня мордой в грязь, дружище, – отвечает МакКой и после паузы продолжает:
– Но вы были правы, Спок.
Чему я удивляюсь? Он всегда знал меня лучше, чем я себя.
МакКой встает, и на какой-то миг я думаю, что он обнимет меня, это было бы совершенно излишним, возможно нежелание прикосновения отражается в моих глазах. Добродушная улыбка кривит губы МакКоя. Он толкает меня кулаком в плечо и подмигивает:
– Мы снова победили, Спок!
Он уходит, а я продолжаю стоять у закрывшейся двери.
– Спасибо доктор, – тихо и абсолютно нелогично говорю я. – Спасибо.
Автор Серебряный Ветер
1. Кирк
Двери турболифта закрываются за моей спиной, отсекая суету мостика. Я стою – молча, глядя на панель управления.
Секунды проходят, и я словно ощущаю их бег…
Три колонии погибли. В общей сложности более тридцати тысяч человек. Мужчин, женщин, детей. Замерзли насмерть. Странный природный феномен? Мы молились, чтобы это было так. Чтобы не пришлось искать того или тех, кто умышленно мог сделать такое.
Мы шли по замерзшим поселкам и городам – белые фигуры стояли у домов, работали в полях, шли куда-то. Жуткие статуи мгновенно обращенных в лед людей. Трава, деревья, казалось сам воздух остановился от чьего-то смертельного дыхания.
Мы нашли его. Нашли, когда он установил свой прибор на четвертой колонии. Защищенный внепространственными полями, полностью неуязвимый для оружия, невидимый для сенсоров.
Но само существо, эту злобную тварь мы смогли поднять транспортатором на борт. Прямым ходом в специально сконструированную камеру. Он был не таким неуязвимым, как его установка. День за днем мы пытались наладить с ним контакт, зная, что температура в колонии уже понижается. Точно также как на других планетах… В запасе оставалось ровно два часа до температурного коллапса – резкий скачок должен превратить в снежные изваяния колонистов и дать существу энергию для жизни.
Я смотрел сквозь силовое поле на него… Длинные белоснежные волосы, глаза бирюзовые как гладь моря, в солнечный полдень. Доведенные до совершенства тысячелетиями генной инженерии черты лица.
Сколько ему было? Семьсот лет? Тысяча? Бесконечный холод и презрение – вот и все, что было в его душе. Презрение ко всем, кроме него самого. Стопроцентная защита от любого ментального контакта и медицинских препаратов. Все, что он хотел – жизни тех людей на планете.
Я распинался перед ним полчаса, говорил о любви и сострадании – он смеялся в ответ, повторяя, что мы лишь пища для его совершенной расы. Ему даже не приходило в голову, что мы можем причинить ему вред.
Как? Даже на борту корабля он был защищен особым полем, поддерживающим температуру окружающей среды – ровно два градуса по Цельсию. В отличие от людей, способных выдержать перепад температуры в сотню градусов без особого вреда для здоровья, его существование было возможно в пределах одного - двух градусов, не больше.
Но его замечательный генератор погоды – мы смогли отключить! Король Снега смотрел, на ставший бесполезным браслет на руке, и только тут до его сознания дошло, что мы не шутим, что мы действительно способны причинить ему вред.
Я способен.
Он засмеялся и сказал, что прибор на планете нам не найти (и это была правда), говорил, что через час он получит столько энергии, что сотрет нас в порошок. Нет! В снежную пыль.
Я взглянул на Спока, ожидая спора, но вулканец глядел мне в глаза спокойно и уверенно. Я понял, что он согласен. Это придало мне сил. Или решимости? Но я не хотел, чтобы Спок был здесь. Видел меня таким.
– Мистер Спок, вы лично будете проводить непрерывное сканирование планеты.
– Я предпочел бы остаться здесь, – ответил мой друг.
Я не знаю, как об этом проведал Боунз, почему решил, что мы не правы. Он ворвался в лабораторию как торнадо.
– Ты не посмеешь это сделать, капитан! – его голос почти сорвался на крик.
И я не ожидал, что он ударит меня по щеке. Если бы я только мог предположить, что он в состоянии это сделать – я бы удержал его руки. Так его схватили парни из СБ.
– Увести, – быстро сказал я.
Времени не было. Почти совсем. И я не знал, сработает ли мой план.
– Я отдал вам приказ, мистер Спок. Уходите.
Наши взгляды снова встретились и как много раз до этого – слова были не нужны.
Я знал, почему он хочет остаться, а он знал, почему я хочу его отослать.
Но я капитан. И он ушел.
Двери закрылись. В лаборатории осталось только двое парней в красном. Они полностью одобряли мои действия. И, наверное, думали – какого черта я ждал так долго?
Я повернулся к Королю Снега, ища страх на его лице.
Страха не было. Лишь досада и легкое удивление – как это нам удалось сломать его генератор окружающей среды?
Я положил руку на терморегулятор.
Помедлил секунду и ввел - два целых и три десятых градуса.
Парни, стоявшие сзади, приблизились к силовому полю.
Король встрянул своими длинными волосами. Отвернулся от нас. Его спина дрожала.
Два целых и пять десятых.
Еще ноль пять и ему конец.
«Интересно, – пронеслась в голове мысль – он умрет молча, так и не повернувшись к нам? Не показав, что ему тоже может быть плохо и больно? Не проиграв?»
Если эта тварь сдохнет, не дав координаты своей морозильной установки, – проиграем мы. Проиграю я.
«Да, ты проиграешь, Джим, и Боунз больше никогда не назовет тебя другом…»
Два целых шесть десятых градуса.
«Скажи, скажи же! Я не хочу убивать тебя, не хочу быть палачом, не хочу пытать. Зачем ты заставляешь меня делать это!?» Два целых и семь десятых. Восемь десятых.
Он сказал.
Сказал.
Когда стало три и одна.
И сказал, как снять защиту с установки. Мы транспортировали объект в космос и распылили его. А потом оставили Короля на планете в системе Харон 431 – довольно далеко от обитаемых миров. Когда-нибудь он выберется оттуда. Но я надеюсь, он никогда не приблизится к планетам населенными людьми.
Потому что среди нас всегда найдутся те, кто не побоится идти до конца к своей цели.
2. МакКой
... Закрытая дверь сводит меня с ума.
Как я мог сделать это? Словно бес вселился. Наши глаза встретились, когда я уже не мог отдернуть руку. Удивление, возмущение и… боль. Боль от непонимания.
Пара болванов в красном, вели меня по коридорам весьма осторожно. Еще бы им не осторожничать! Никто не рискнет грубо обращаться с тем, от кого может зависть твоя жизнь.
Капитан приказал – увести меня из лаборатории.
Они и увели.
В мою каюту. И поставили охрану.
Черт!
Как я мог так сорваться?
Я же знал, знал, что день за днем капитан и Спок искали решение, искали другой выход. И я искал. Искал способ навредить, вместо того чтобы исцелять. Как тогда, с паразитами, захватившими Спока… Я тоже не хотел, чтобы колония погибла, не хотел снова препарировать тела, обращенные в лед, смотреть на кожу, разорванную морозом, на детей, застывших с игрушками в руках…
Не хотел.
И все же, все же… Когда Кристина повторила слова, сказанные Споком: «У капитана не осталось другого выхода» - я понял, что логика Спока одобрила задуманную пытку.
Но это было неправильно! Неправильно для Джима.
Я не хотел, чтобы Джим делал это, не хотел, чтобы он взял на себя эту вину и грязь… Не хотел лишней ноши ему на плечи, видит Бог, у него она и так тяжела.
Но я не должен был распускать руки – нет, только не это. Это не довод, не аргумент. Бессмысленная вспышка, стоившая мне свободы.
Я подхожу к двери – проклятый механизм заблокирован, интерком отключен – компьютерный терминал не действует – это и называется домашний арест.
Как я мог?
И что с колонией? Вдруг в этот самый миг кто-то нуждается в помощи?
Я ложусь на кровать – нет смысла метаться по каюте. Заснуть немыслимо, это ясно, как ясно и то, что я опять буду давать Джиму снотворное, заставляя его нормально спать, хотя бы пару раз в неделю.
Тут я усмехаюсь – если меня не вышвырнут с корабля в первом порту. Или не отдадут под трибунал…
Нет, Джим не сделает этого. Хотя, честно говоря, это именно то, что я заслужил.
Идиот хренов!
Странно, мысль о возможном разбирательстве – даже не приходила мне в голову, а формально… ударить вышестоящего офицера, черт, капитана корабля… Можно утешиться тем, что Джим не капитан Блай. Да, Леонард, друг мой, ты мастерски умеешь наживать себе неприятности… Ты должен быть более сдержанным, как подобает врачу, другу капитана корабля, и, в конце концов – просто мужчине.
Час, за ним еще и еще… Возбуждение сменяется усталостью, равнодушием и апатией, я почти засыпаю, но звук открывающихся дверей заставляет меня сесть на кровати.
Спок.
Да, кто же еще…
– Добрый вечер, доктор.
– Что с колонией? – спрашиваю я вместо приветствия.
– Колония вне опасности.
– Значит…
– Да, Король Снега сказал, где его генератор.
Я молчу. И мы оба знаем, почему это снежное чудище соизволило открыть свой рот.
Встаю, прохожусь по каюте.
– Как Джим? – спрашиваю я напрямик. В конце концов – это единственный вопрос, который меня волнует.
– Капитан на мостике. Мы летим к системе Харон 431.
Пауза. Спок мастер на такие паузы. Ладно, я не в том положении, чтобы быть слишком гордым.
– Спок, не мог бы… не могли бы вы передать капитану мои сожаления и извинения… Вряд ли он захочет меня видеть, а мне хотелось бы, чтобы он знал, что мне очень жаль…
Странный у вулканцев взгляд – прямой, открытый, бесхитростный, с одной стороны: взгляд удивленного ребенка, но в то же время – проницательный, выворачивающий тебя наизнанку. Может быть, потому что они смотрят, почти не мигая?
– Черт, Спок, не заставляй меня извиняться еще и перед тобой.
– Доктор… вы исходите из неверных предпосылок… Я не думаю, что капитан Кирк откажется… принять ваши извинения лично. К сожалению.
Я молчу, пока смысл слов не доходит до меня. Вот значит, как обстоят дела. Трибунал мне явно не грозит, но Спок… Получается, что я все равно потерял одного друга?
– Спок? Спок… но, почему ты так говоришь? Я был неправ, – я говорю ложь… нет, не совсем! – Я не должен был позволять себе делать то, что сделал, но я думаю, что мы все же должны были… придумать что-то другое…
Что иное я могу сказать?
– Ваш поступок крайне не логичен. Вы делали много раз то, что сделал капитан с Королем Снега, но не ставили это себе в вину, и никто из нас не упрекал вас, и тем более не позволял себе физическое воздействие.
– Что? Что за бред ты несешь? – я забываю все свои благие намерения и обещания.
О, эта удивленно поднятая бровь!
– Что ты имеешь в виду? – вновь требовательно спрашиваю я.
Вулканец пожимает плечами.
– Сколько раз вы использовали сыворотку правды? Разумеется, по приказу капитана.
Я сажусь на кровать, обхватываю себя руками.
В голосе вулканца слышится злая насмешка. Что ж, я заслужил ее. Безусловно.
Если он воспринимает это так – то, без сомнения, в его глазах я – грязный лицемер.
– Спок… но это разные вещи… – говорю я вяло.
Разные? Я как-то не думал об этом. Те разы, когда мне приходилось… в общем-то, я против таких методов, в первую очередь из-за потенциального вреда для организма… но это не пытка.
Забывшись, я говорю это вслух, правда, тихо. Но вулканец слышит. Чертов вулканский слух.
– Почему же?
– Я не причиняю боли…
– Вы воздействовали на субъекта с целью заставить его сделать что-то против его воли. Рассказать то, что он не желал говорить. Не имеет значения, каким способом вы добились результата. Разве не так?
В последних словах вулканца слышится намек на прежние споры. И даже приглашение к разговору. Жаль, сейчас мне не до пикировки. Неужели он прав?
– Но это разрешенный метод, – лепечу я чушь… И представляю Спока, или другого вулканца, получившего полный гипошприц сыворотки… И его состояние, когда препаратом нарушается химия мозга, растормаживаются речевые центры, и язык болтает, не подчиняясь логичному разуму. Плюс полное осознание ситуации, в отличие от людей, милосердно впадающих в наркотический дурман. Да, понятно, почему вулканец говорит так…
Если он хотел сделать мою вину еще тяжелее – то у него отлично получилось. Полный разгром… Господи, какой я идиот! Как я мог упрекать Джима и вулканца в том… что сам…
Я закрываю лицо руками. И сижу так, долго. Может быть Спок уйдет, устав ждать?
И может быть утром я смогу смотреть в зеркало?
Твердая рука касается моего плеча.
– Доктор… я не хотел вас так расстроить.
Расстроить? Да, безусловно, я расстроен! Какой-то нервный смех искривляет мои губы. Я чувствую себя полным ничтожеством. Вот вулканцы – порядочные ребята. Мирные, тихие… вот уж кто не будет пытать ближнего своего, выуживая жизненно необходимую информацию, уж неважно как: вводя химические препараты, банально пиная по ребрам, или изменяя температуру окружающей среды.
– Вы правы, мистер Спок, я действительно как-то не подумал. Мне очень жаль.
Самое правильное в такой ситуации – пойти и напиться вдрызг. Лучше вместе с Джимом. Потом, глядишь, мы и нашли бы, о чем потолковать. И уж точно поняли бы друг друга.
– Ваше желание утопить проблему в этаноле – совершенно нелогично.
А, ну да – желание выпить – считать не сложно, я бы еще облизнул пересохшие губы!
– Всем нам иногда приходится делать то, что мы считаем не правильным. Но иначе нельзя.
Вулканец решил меня утешить. Или он говорит искренне? Я смотрю ему в лицо и вижу внимательные глаза… друга? По крайней мере, того, кто понимает, о чем идет речь… Того кто…
Внезапно я спрашиваю:
– Спок, вы можете провести мелдинг против воли?
Спок прикрывает глаза и отпускает мое плечо. Потом смотрит снова. Спокойно?
Нет. Не спокойно. Отстраненно.
– Да, доктор. Такая техника существует. Но я не хочу говорить об этом.
Значит, он мог бы… Но не стал. Возможно, не сумел, очевидно, вулканский трюк не на всех действует. Или не позволил Джим? Ведь пару раз он просил Спока, именно просил, не приказывал, узнать… Мысли мечутся. К чему этот разговор вообще?
– Я могу вернуться в лазарет?
– Да, доктор.
– Никаких последствий? – упрямо спрашиваю я.
– Я удовлетворен результатом нашего разговора.
Ах, ты зеленокровный сукин сын!
У меня хватила ума не произнести это вслух! Джим распорядился выпустить меня, а ты решил протащить через отчаяние, вину и стыд, так сказать, в воспитательных целях?!
Спок поворачивается и уходит.
Я остаюсь стоять посередине каюты, как дурак. Сколько раз за последние пять часов я называл себя так?
Никаких последствий – с одной стороны это не может меня не радовать, но с другой… с другой я когда-нибудь скажу вслух, то, что думаю о тебе, чертов ты, вулканец!
3. Спок. Двадцать лет спустя.
Дверь закрылась за мной с характерным шипящим звуком. Я помедлил секунду, потом сел за стол, сцепил кончики пальцев. То, что произошло, не могло не беспокоить меня. Какое там беспокоить? То, что произошло, то, что случилось – ставило под сомнение всю мою вулканскую философию, всю взлелеянную годами тренировок систему ценностей. Неужели это я? Офицер Звездного флота? Мог вот так на глазах у всего мостика, повинуясь легкому кивку своего капитана использовать вулканский прием – слияние разумов, чтобы узнать, нет уж, не узнать, а выпытать сведения о заговоре?
Да, то, что я узнал – было крайне важно, жизненно необходимо для спасения и, как любят выражаться земляне, наших шкур, и, что более важно, для спасения переговоров, способных принести мир галактике. Но вопрос оставался – насколько правомерно было то, что я сделал? Если не правомерно, то насколько приемлемо для меня в первую очередь? Можно до бесконечности искать слова и определения моего поступка, но как не извращайся – суть от этого не изменится – я пытал человека. Ах, да, не человека, вулканку, молодую женщину, мою студентку, ту, которую я видел в качестве своего приемника. «Я ее могу заменить вас, я могу только последовать за вами» – сказала она мне вполне, как мне казалось тогда, искренне.
… Отблески пламени отражаются в темных глазах Валерис – у меня нет и тени сомнения в ее преданности. Нет, не преданности. Лояльности. Да, верно. Как проверить преданность, искренность, честность? Если ты работаешь рядом день за днем, общаешься или даже развлекаешься – это можно проверить. Такие вещи затрагивают глубинную суть любого разумного существа. Их можно какое-то время искусно имитировать, но рано или поздно имитатор выдаст себя. В рискованной ситуации – такие вещи проверяются мгновенно. А вот лояльность поддержать легче. Она как щит, как преграда сомнениям – я с вами, я ваша, я разделяю ваши взгляды, я готова сотрудничать.
Именно. Что еще я знал о Валерис, кроме обычных официальных сведений и информации полученной из нечастных полуофициальных встреч куратора и студентки?
Когда начался поиск улик, она демонстрировала полную заинтересованности и готовность перевернуть все закоулки корабля. Поглощенный собственной виной за произошедшее, я не сразу заметил, что слишком живо горят ее глаза. Все воспринималось ею как… приключение? Несколько легких, почти случайных ментальных прикосновений были умело отбиты, но и это не насторожило меня. Хотя мне было уже ясно, что она, в отличие от меня, ничуть не беспокоилась о людях, попавших в ледяной ад.
Вулканская половина моей души тут же оправдала ее, подсказав, что это вполне нормально и естественно. Кто были ей эти двое немолодых землян? Всего лишь имена. Пусть известные, но имена. Она не знала и знать не могла, что доктор ненавидит мороз и легко простужается, что у капитана давно болит спина, и он скрывает это довольно умело от всех и в первую очередь от МакКоя.
Человеческая половина моей души пыталась бить тревогу, но не так как ей следовало бы, и когда Джим поделился своими сомнениями – все что я мог сказать – было: «Это возможно».
И Джим оказался прав, как десятки раз до этого. Это оказалось действительно возможным.
Я вулканец и убежден в том, что интересы большинства важнее интересов меньшинства. Или одного. Это аксиома. Чтобы не говорили земляне об этом, какими бы мотивами не руководствовались. Это так, потому что по иному не бывает. Все иное – это боль и цена, которую платит тот, кто не подчиняется общему правилу.
Как Джим.
Мои пальцы сжимают тонкий бокал, осколки безопасным крошевом разлетаются по полу.
Как вулканец – я должен гордиться собой за трудный, но правильный выбор. Как человек я хочу, чтобы чудовищность предательства Валерис, ее подлость и лицемерие сняли с меня вину.
Вот честный ответ.
– Можно?
Я оборачиваюсь к двери.
– Входите доктор.
Эти несколько дней дорого стоили моему другу. Никогда он не выглядел таким больным, усталым… или просто старым? Но голубые глаза смотрят с прежней энергией, и я знаю, несмотря на дряхлость тела – передо мной все тот же человек, неугомонный задира.
– Знаешь, Спок, много лет назад я хотел сказать тебе одну вещь, – начинает он, но замолкает, опускаясь в кресло. Вздыхает, вытягивает поудобней ноги.
– Сядь, Спок, неудобно говорить, когда ты вот так стоишь столбом.
Я сажусь тоже и, пожалуй, я догадываюсь, что именно он хочет мне сказать. Но я ошибаюсь.
– Да, – продолжает МакКой, – хотел сказать. Но не скажу.
Я молчу. Это верный способ заставить доктора выражаться яснее.
– Не скажу, пока ты не скажешь мне кое-что… То, что случилось сегодня на мостике… Как ты к этому относишься?
– Я могу только повторить свои слова доктор, – отвечаю я. – Те самые, что я сказал много лет назад, – всем нам иногда приходится делать то, что мы считаем не правильным. Но иначе нельзя.
МакКой молчит. Смотрит на меня, чуть прищурив глаза. Я знаю, что испортил его маленькую приготовленную речь.
– Да, – наконец говорит он. – Это так. Но еще сложнее признать то, что то, что ты делаешь – это правильно.
– По-моему вы просто играете словами, доктор, – мягко говорю я. Я вовсе не хочу его обидеть или огорчить.
Доктор задумчиво смотрит в потолок.
– Я забыл, Спок, что вулканцы ничего никогда не забывают. Я долго думал о том случае, с Королем Снега. Да, ты сразу понял, о чем я говорю. Я даже перечитал кое-какие свои старые записи… Ты довольно жестоко обошелся со мной тогда. Не находишь?
Я прикрываю глаза. Какой смысл сейчас говорить о том, что было двадцать лет назад? Мне не трудно вспомнить то, о чем говорит мой друг. И свои тогдашние мысли и ощущения. В общем-то, у меня была тогда только одна мысль и одна цель. Оградить Джима. От выбора, что причинят ему боль, от несправедливых обвинений доктора… Ради этого я готов был тогда на все что угодно…
Потому что тогда он сделал это за меня. За всех нас.
А сегодня я сделал то, что готов был сделать и тогда.
– Да, доктор, – покорно отвечаю я. Признать данный факт, это самое малое, что я могу сделать. – Тогда, я был более нетерпим в суждениях. Мне жаль, если я задел или обидел вас.
– Ты просто ткнул меня мордой в грязь, дружище, – отвечает МакКой и после паузы продолжает:
– Но вы были правы, Спок.
Чему я удивляюсь? Он всегда знал меня лучше, чем я себя.
МакКой встает, и на какой-то миг я думаю, что он обнимет меня, это было бы совершенно излишним, возможно нежелание прикосновения отражается в моих глазах. Добродушная улыбка кривит губы МакКоя. Он толкает меня кулаком в плечо и подмигивает:
– Мы снова победили, Спок!
Он уходит, а я продолжаю стоять у закрывшейся двери.
– Спасибо доктор, – тихо и абсолютно нелогично говорю я. – Спасибо.
Оставить комментарий