kate1521
Врачебная пятиминутка
Врачебная пятиминутка
Автор: kate1521
Фандом: Star Trek ТОС
Категория: джен, POV МакКоя
Размер: 2 800 слов
Рейтинг: G
Дисклеймер: никаких прав не имею
Вы можете сказать, что я просто старый ворчун. Можете. Черт возьми, я и сам себя так частенько называю. Но посмотрел бы я на вас на моем месте – через неделю с ума бы сошли, а я уже сколько лет тут, и все еще сохраняю рассудок. Вы только представьте крошечную скорлупку, несущуюся сломя голову через бесконечное пустое ледяное пространство космоса… Черт, уже хочется выпить чего-нибудь покрепче, чем чай. И да, я в курсе, что в скорлупке под 300 метров длины – но что значат эти жалкие три сотни метров жизни против бескрайности окружающего нас вакуума? Но и это на самом деле ерунда. Говорят, человек ко всему привыкает. Человеческий разум пластичен, и он сразу абстрагируется от простого факта – там, за тонкой стенкой обшивки бесконечное ничто, неприспособленное для жизни человека. Точнее, это человек не приспособлен к жизни в вакууме, а не наоборот, потому что вакууму нет до человека никакого дела, он существует сам по себе, существовал миллионы лет до нас, и будет еще столько же миллионов после нас. Или миллиарды... Да без разницы – потому что это в любом случае до хрена.
Но я отвлекся. Если бы мы просто шлялись по космосу – шир-шир – это было бы еще полбеды. Беда начинается, когда мы пристаем к какому-нибудь очередному острову в этом мертвом океане. Понимаете ли, в чем вся соль – нашему капитану непременно надо лично потоптаться по каждому из встретившихся нам островков. Вы распробовали самую мякотку? По каждому! Видите ли, наша цель – исследовать новые миры. Вообще, я как бы в курсе, да. И в курсе, что скорлупка наша под завязку нашпигована всякой научной требухой, чтобы надежно и точно определить безопасность нового мира, по землице которого так не терпится побегать нашему капитану. Надежно и точно – вы услышали эти два слова? Произнесите их про себя, а потом – вслух, произнесите-произнесите, не стесняйтесь и насладитесь их звучанием. Насладились? А теперь забудьте их раз и навсегда. Потому что это все ерунда полная. Чушь собачья.
Вот именно сейчас вы наверное и назовете меня ворчуном. Может быть даже старым паникером. Но я не обижаюсь. Вообще ни капельки. Потому что страшно хотел бы, чтобы ваши слова насчет ворчуна, паникера и даже маразматика были бы правдой. Знаете, я бы даже руку отдал за то, чтобы они стали правдой. Ну, может насчет руки я и погорячился, но мизинец отдал бы. Левый. На ноге. Но зато без наркоза! И не потому, что я жадный и мне руки за это дело жалко, а потому, что дрянь иногда случается и прямо в космосе, а протезом особо не наоперируешь.
Но я опять отвлекся. Точнее, не отвлекся, просто немного затянул вступление. Вы, кстати, мне потом напомните – я вам про дрянь в космосе еще отдельно расскажу. Сразу поймете, почему у меня в мои-то годы все виски седые. Потому что они нагеройствуют, наоткрываются новых аномалий, наизучают их до… Ладно, не суть. Ну так вот, они все это понаделают, а потом последствия разгребаю уже я. Ну то есть вы понимаете же, да? Никто с утречка не говорит мне: «Боунс, дружище, смотрю я – засиделся ты, заскучал. Понимаю я – красок тебе в этой жизни не хватает. Красок и острого вкуса. А не хочешь ли ты, например, попраптиковаться в укрощении гибридной физиологии, которая совсем ополоумела после встречи с одним таким интересненьким излучением… Что, не хочешь? Уверен? Ну ладно, дружище – нет, так нет. Скучай дальше, хозяин – барин». Нет, ни хрена такого с утра мне никто не говорит – хотя видимся регулярно за завтраком, но нет, молчат оба, как партизаны перед диверсией.
Честно сказать, мне никто не говорит даже о том, что кое-кто остроухий с неизвестным излучением в плохо экранированном шаттле якшаться полез. Что говорите, не поняли, зачем полез? Ну как же – один сплошной научный интерес, чистый и насквозь непорочный, как мечты девственницы.
А, не поняли, почему шаттл был плохо экранирован? Ну так они не знали, что плохо, думали, что очень даже хорошо, а излучение оказалось немного не той жесткости, да еще и спектр, как выяснилось уже по ходу дела – а скажу я вам, у нас именно так и бывает, исключительно по ходу дела, а никак не до дела – так вот, спектр этот собачий немного меняется при взаимодействии с тританиумом.
А теперь - внимание, вопрос. Вы когда-нибудь видели живого капитана звездолета? Нет, не на картинке, а вот так, вживую, на расстоянии вытянутой руки? Ну, знаете, одного из тех мужиков, которые, не моргнув глазом, командуют тяжелым стратегическим крейсером класса «Конституция», когда его, будто щепку, колбасит ионным штормом. Или им же, когда его зажали в клещи трое «Хищников». Или им же, когда очередной инопланетянин, которого старпом подозревает в некоем родственном сходстве со своим батюшкой, обещает разнести означенный крейсер на атомы через три минуты. Я вам эти примеры привожу не для того, чтобы нашему капитану оду спеть на предмет его офигенности, а чтобы вы понимали расклад. Прочувствовали, так сказать – прям до печенок прочувствовали. Я-то, знаете ли, насмотрелся на него в таких… Ладно, промолчу, не хочу смущать дам. Ну так вот, и когда этот самый железобетонный капитан вваливается к вам в лазарет в охапку с тем самым тоскующим по родне старпомом – и при этом обычно светлые капитанские глаза, когда вы на секунду встречаетесь с ним взглядом, оказываются абсолютно черными, а его голос, обычно в самых критических ситуациях стальной… Нет, слабое слово, не стальной он – он из того же тританиума, что и корпус нашей девочки… Что, я сказал «девочки»? Это я просто оговорился, надо меньше пить со Скотти – понахватался от него черти чего. Что и корпус нашего корыта, я хотел сказать. Короче, когда он абсолютно растерянно смотрит на вас, словно грешник на апостола, и все, что ему удается из себя выдавить, это только хриплое едва слышное «Боунс» - в общем, можете считать, что вы кое-что повидали в этой жизни. Хотя прекрасно обошлись бы без подобных уникальных зрелищ. Уж лучше стриптиз на Ригеле-5 посмотреть, чем такую вот душевную обнаженку. Но мы же с вами уже выяснили, что меня предварительно никто не спрашивал?
А дальше – о, это дальше! Добро пожаловать на карнавал красок и острых ощущений, которые расцветят вашу жизнь в новые, доселе неизведанные оттенки! Вулканцы – они вообще интересные ребята. Не знаю, когда это произошло, но в какой-то момент своей истории они попутали всю информацию о своей физиологии и анатомии с девственностью. И с тех пор хранят ее пуще зеницы ока. Им, видимо, кажется, что если они расстанутся с ней, то все миры тут же перестанут их уважать. Причем навсегда. Ну так вот, раса вулканцев сохраняет уважение обитаемой части Галактики, а я являюсь счастливым обладателем потенциального пациента, о хитрых закоулках физиологии которого я почти ни хренюлечки не знаю. С анатомией попроще – разрезал и смотри, она вся перед тобой во всей своей красе. Физиология – дело другое… Черт, если никто не возражает, я все-таки немного выпью.
Но подробности вам не нужны – и тут уже не в дамах дело. Просто если вы тут палубу испачкаете, мне же потом это все и убирать. Ну ладно, не мне, но я труд санитаров уважаю. Им и без вас достается.
В общем, подробности мы опускаем, но если вы думаете, что после первого выигранного раунда за вами остался весь бой, то вы глубоко заблуждаетесь. Нет, ребятки, это был только первый раунд. А теперь самый цимес – мало того, что зеленокровый гоблин после всех этих лет вам самому уже далеко не чужой… Нет, я не могу сказать, что я, навроде Джима, прямо трепетно обожаю его или понимаю. Между прочим, его даже Джим, если по-честному, до конца не понимает, хотя наверняка сам этого не осознает или как минимум себе в этом не признается. Но не об этом сейчас речь. Речь о том, что раунд был только первый, и вас самого от осознания этого факта хорошо так потряхивает – хотя надпочечники, кажется, уже выжаты досуха. Ну вот, вам самому страшно до чертиков, что проклятая старуха с косой на этот раз вас обставит, и почти уже родной и до сблеву привычный Спок отчалит в вечное плавание – а вам еще предстоит поделиться этой очаровательной перспективой с капитаном. Причем прямо сейчас, без перерыва на сон и обед. Или хотя бы на промочить горло. Потому что можете мне поверить на слово – означенный капитан все время вашего увлекательного первого раунда безвылазно торчал в лазарете, прямо тут, за дверью блока интенсивной терапии.
Нет, он конечно уже взял себя в руки, на то он и капитан звездолета, и потерявшимся щенком он на вас теперь смотреть не будет. Хотя, знаете, уж лучше бы щенком. Потому что это жутко – когда эта маска «я жестко контролирую себя» на миг трескается, и из-под нее вырывается то, что затолкано под набой коленкой вовнутрь… А вы ничего – понимаете, абсолютно ничего - не можете ему пообещать… Черт, да вы даже обнадежить не имеете права!
Нет, все-таки надо выпить. Короче, вы поняли – когда капитанская маска трескается, это страшно. И… На самом деле, если он бессилен что-либо сделать – это еще не так страшно. Гораздо хуже, когда он что-то сделать может. Сразу вспоминается та история с кориоцитозом и строболином. Хотя нет, ее я вам точно рассказывать не буду, даже если в стельку напьюсь. И я все-таки не прав. Когда он что-то может сделать – это не хуже. Нет ничего хуже бессилия, это уж определенно.
Ладно, что-то меня хорошо увело с курса… Вроде и не пил почти… Ну и плевать, все, что не делается – к лучшему, зато теперь о дряни, которая может случиться в космосе, вы имеете некоторое представление. Не полное, само собой, а так, в первом приближении. В самых общих чертах, так сказать.
А теперь давайте вернемся к тому, о чем я вам, собственно, с самого начала и собирался рассказать. О белом, мать его, песочке невиданных островов. Об силициуме-о-два, чтоб ему пусто было. Химией, которую еще в школе детишки учат, предполагается, что песочек – это силициум-о-два. Но обо всем по порядку. Переходим от присказки к сказке.
Помните, я вам посоветовал два словечка забыть? Которые «точно» и «надежно»? Ну так вот, в этот раз именно так все и было – проверено всеми сенсорами, все, как любит наш дорогой старпом. Им же лично и проверено, кстати. Но уже в который раз это был тот вариант, когда «вскрытие покажет». Я говорю «в который раз» - и уж поверьте старому сельскому доктору, что это не фигура речи. Это мать ее, наша долбанная реальность.
Итак, мы спустились в десант. Планетка была так себе – белая пустыня, редкие желтоватые растеньица. Как говорится, не обессудьте, уж чем богаты. Да я и суждение-то толком составить не успел, потому что все случилось очень быстро. Капитан наклонился песочек пощупать. Ну знаете, взять в ладонь, поводить большим пальцем – незамысловатые ощущения, но такие желанные для того, кто неделями торчит внутри герметичной консервной банки, несущейся через космос. Тем более ведь все точно и надежно – вам-то я объяснил про эти словечки, а ему уж сколько лет объясняю, и все до него не доходит.
Короче, что такого – пощупать песочек, тем более, когда Спок тут рядом с трикодером стоит, и точность с надежностью повышаются с каждой секундой прямо на глазах у изумленной публики. В общем, взял он его в руку, пропустил между пальцев, улыбнулся: «Надо же, такой сухой, а липкий», - стал отряхивать второй рукой, а потом вдруг без объявления войны начал заваливаться вбок.
Просто чтобы вы понимали – это не какое-то там чертово исключение из правил. Если бы. Мои нервы тогда были бы, что швартовые тросы старинного океанского лайнера, а не то, чем они являются сейчас, и паранойя тут ни при чем. Какая уж тут паранойя, когда лежащий на диагностической кровати капитан пусть медленно, но зато очень верно, превращается в бесструктурную груду песка. Это вам не какой-нибудь аппендицит или желчная колика. Тут все так же увлекательно, как с физиологией нашего разлюбезного гоблина, даром, что перед тобой человек лежит. Охренеть от такого аттракциона можно. Или спиться совсем. Я имею в виду потом, когда аттракцион уже благополучно закончился, а ты сидишь и думаешь, что сам толком и не понимаешь, как слез с этой карусели.
Но, чтоб вы понимали, до «потом» еще надо как-то догрести. Пока что карусель только обороты набирает. И когда Кристина в очередной раз сообщает по интеркому: «Доктор МакКой, результат отрицательный», - хочется этот интерком к чертовой матери раздолбать прямо голыми руками.
Но это все лирика. А проза жизни лежит себе полеживает на диагностической кровати под карантинным полем и медленно опесчанивается. А вторая проза жизни вваливается в палату, наплевав на все протоколы, и сует вам в руки пробирку с чем-то желтым, жидким и несимпатичным даже на первый взгляд. «Доктор, я полагаю, нам удалось найти механизм биохимического взаимодействия и разработать антидот». Сильно сказано, правда? И без всяких скучных процентов – а это уж поверьте мне, очень о многом говорит, когда Спок забывает назвать проценты до третьего знака после запятой. В том смысле, что это не говорит ни о чем хорошем. Вообще.
В виде еще одного лирического отступления скажу, что в цивилизованном мире есть такая штука: клинические исследования. Репрезентативная выборка, критерии эффективности и безопасности, то-се. Но эта песня не про нас, у нас-то все по-простому, практически как у Луи Пастера. А то еще и похлеще. Старина Луи глазам своим не поверил бы, если бы увидел. Вот и я почти не верю, когда собственными руками эту желтую хрень заряжаю в гипошприц и без лишних церемоний вкатываю капитану. А чего церемониться-то? Тут или пан, или пропал, бренность бытия как она есть. А дальше только ждать, потому что «очнулся от комы, встал и пошел» бывает только в дамских романах.
Да, а я ведь в запарке про вторую прозу жизни забыл, а она тут, прямо у меня за спиной стоит и со всей вулканской бесстрастностью на полупесчаного капитана таращится. Хотя это нелогично, и делать тут ей нечего. Передал антидот – и иди дальше по своим делам, что может быть логичней? Да и вообще, для передачи антидотов лаборанты имеются. Ибо не барское это дело.
Но проза жизни – она такая проза жизни, вы же понимаете. Или нет?
Я вас спрашивал, видели ли вы вживую капитана звездолета, и вы думаете, что я сейчас то же самое спрошу про вулканца? А вот и не буду. Потому что нет никакой разницы между картинкой и живым образцом. Что тут, что там – каменное изваяние, а пощупать себя он вам все равно не даст. Да вы и сами не захотите. Ровнехонько до того момента, пока не окажетесь на моем месте в той самой палате между наполовину опесчанившимся капитаном и нашим местным вулканцем. Помните, я вам говорил, как это страшно, когда трескается капитанская маска? Ждете, что я скажу, что с трескающейся вулканской это еще страшней? Не дождетесь.
Потому что она не трескается – ей такого никто не позволяет ни при каких обстоятельствах. Но сейчас она выглядит так, будто вот-вот развалится к чертям. И я сразу вспоминаю, что я ему говорил в турболифте, когда мы ехали в лазарет. Вообще, его там не должно было быть, там должны были быть мы вдвоем с капитаном, но он там почему-то тоже был. И я ему что-то говорил – как раз насчет точно и надежно. Я даже толком не помню, что конкретно говорил-то, но дорого бы дал за то, чтобы иметь возможность те слова забрать обратно. Вот только не заберешь, а он стоит тут с этой готовой рассыпаться в прах маской и пялится на капитана. А потом переводит на меня свой бесстрастный взгляд и ровным тоном спрашивает: «Доктор, ваш прогноз?». Точнее нет, не спрашивает – осведомляется. И мне, черт возьми, хочется повторить про точно и надежно – все, до последнего слова. И может быть прибавить еще парочку слов сверху.
В тот раз я ничего не говорю – но не потому, что я такой старый и мудрый, а просто потому, что пищит диагностическая панель, и я бросаюсь к ней. Джим, если он рядом с нами, даже в полупесчаном состоянии успевает вовремя вмешаться. Хуже, если его нет – некоторые моменты я правда не люблю вспоминать.
Но сейчас мне не до каких-то там моментов в прошлом – у меня тут в настоящем каруселька переключилась на следующую скорость и завела музычку, ноты которой оказались подозрительно похожими на похоронный марш.
Ладно, вы же уже поняли, что никто в тот раз не умер, так что не буду попусту нагнетать. Хотя мог бы. Мог бы упомянуть, знаете, так легко, будто невзначай, как потом, когда все уже было позади, напиться не получалось минут пять. Нет, не потому что пить так сильно хотелось, и остановиться не мог. А потому, что стакан в руке ходуном ходил и об зубы клацал.
Но это все ерунда. Правда. По сравнению с тем, что Джима удалось вытащить – это действительно ерунда. Если бы я заранее знал, что все вот так закончится – всего лишь клацающим о зубы стаканом да седыми висками, я бы и слова не сказал. Был бы самым оптимистичным человеком на корабле и только приветствовал бы научный интерес и прочую тягу к познанию нового. А так… Джим иногда называет меня волшебником, и я ненавижу это. Потому что, увы, я доктор, а не волшебник. И отлично знаю, как хрупка человеческая жизнь. И вулканская, если уж на то пошло.
Ладно, это уже философия, а я ее не люблю. Мы, врачи – рационалисты. На случай, если вы вдруг не знали. Поэтому – как рационалист – я приму еще немного успокаивающего за всеобщее здоровье, и вперед: смело идти туда, куда еще не ступала нога здравомыслящего человека. А все эти разговоры – это пустое. Тем более, что звук в вакууме не распространяется. Тут даже звезды взрываются молча, но зато как ярко.
Автор: kate1521
Фандом: Star Trek ТОС
Категория: джен, POV МакКоя
Размер: 2 800 слов
Рейтинг: G
Дисклеймер: никаких прав не имею
Вы можете сказать, что я просто старый ворчун. Можете. Черт возьми, я и сам себя так частенько называю. Но посмотрел бы я на вас на моем месте – через неделю с ума бы сошли, а я уже сколько лет тут, и все еще сохраняю рассудок. Вы только представьте крошечную скорлупку, несущуюся сломя голову через бесконечное пустое ледяное пространство космоса… Черт, уже хочется выпить чего-нибудь покрепче, чем чай. И да, я в курсе, что в скорлупке под 300 метров длины – но что значат эти жалкие три сотни метров жизни против бескрайности окружающего нас вакуума? Но и это на самом деле ерунда. Говорят, человек ко всему привыкает. Человеческий разум пластичен, и он сразу абстрагируется от простого факта – там, за тонкой стенкой обшивки бесконечное ничто, неприспособленное для жизни человека. Точнее, это человек не приспособлен к жизни в вакууме, а не наоборот, потому что вакууму нет до человека никакого дела, он существует сам по себе, существовал миллионы лет до нас, и будет еще столько же миллионов после нас. Или миллиарды... Да без разницы – потому что это в любом случае до хрена.
Но я отвлекся. Если бы мы просто шлялись по космосу – шир-шир – это было бы еще полбеды. Беда начинается, когда мы пристаем к какому-нибудь очередному острову в этом мертвом океане. Понимаете ли, в чем вся соль – нашему капитану непременно надо лично потоптаться по каждому из встретившихся нам островков. Вы распробовали самую мякотку? По каждому! Видите ли, наша цель – исследовать новые миры. Вообще, я как бы в курсе, да. И в курсе, что скорлупка наша под завязку нашпигована всякой научной требухой, чтобы надежно и точно определить безопасность нового мира, по землице которого так не терпится побегать нашему капитану. Надежно и точно – вы услышали эти два слова? Произнесите их про себя, а потом – вслух, произнесите-произнесите, не стесняйтесь и насладитесь их звучанием. Насладились? А теперь забудьте их раз и навсегда. Потому что это все ерунда полная. Чушь собачья.
Вот именно сейчас вы наверное и назовете меня ворчуном. Может быть даже старым паникером. Но я не обижаюсь. Вообще ни капельки. Потому что страшно хотел бы, чтобы ваши слова насчет ворчуна, паникера и даже маразматика были бы правдой. Знаете, я бы даже руку отдал за то, чтобы они стали правдой. Ну, может насчет руки я и погорячился, но мизинец отдал бы. Левый. На ноге. Но зато без наркоза! И не потому, что я жадный и мне руки за это дело жалко, а потому, что дрянь иногда случается и прямо в космосе, а протезом особо не наоперируешь.
Но я опять отвлекся. Точнее, не отвлекся, просто немного затянул вступление. Вы, кстати, мне потом напомните – я вам про дрянь в космосе еще отдельно расскажу. Сразу поймете, почему у меня в мои-то годы все виски седые. Потому что они нагеройствуют, наоткрываются новых аномалий, наизучают их до… Ладно, не суть. Ну так вот, они все это понаделают, а потом последствия разгребаю уже я. Ну то есть вы понимаете же, да? Никто с утречка не говорит мне: «Боунс, дружище, смотрю я – засиделся ты, заскучал. Понимаю я – красок тебе в этой жизни не хватает. Красок и острого вкуса. А не хочешь ли ты, например, попраптиковаться в укрощении гибридной физиологии, которая совсем ополоумела после встречи с одним таким интересненьким излучением… Что, не хочешь? Уверен? Ну ладно, дружище – нет, так нет. Скучай дальше, хозяин – барин». Нет, ни хрена такого с утра мне никто не говорит – хотя видимся регулярно за завтраком, но нет, молчат оба, как партизаны перед диверсией.
Честно сказать, мне никто не говорит даже о том, что кое-кто остроухий с неизвестным излучением в плохо экранированном шаттле якшаться полез. Что говорите, не поняли, зачем полез? Ну как же – один сплошной научный интерес, чистый и насквозь непорочный, как мечты девственницы.
А, не поняли, почему шаттл был плохо экранирован? Ну так они не знали, что плохо, думали, что очень даже хорошо, а излучение оказалось немного не той жесткости, да еще и спектр, как выяснилось уже по ходу дела – а скажу я вам, у нас именно так и бывает, исключительно по ходу дела, а никак не до дела – так вот, спектр этот собачий немного меняется при взаимодействии с тританиумом.
А теперь - внимание, вопрос. Вы когда-нибудь видели живого капитана звездолета? Нет, не на картинке, а вот так, вживую, на расстоянии вытянутой руки? Ну, знаете, одного из тех мужиков, которые, не моргнув глазом, командуют тяжелым стратегическим крейсером класса «Конституция», когда его, будто щепку, колбасит ионным штормом. Или им же, когда его зажали в клещи трое «Хищников». Или им же, когда очередной инопланетянин, которого старпом подозревает в некоем родственном сходстве со своим батюшкой, обещает разнести означенный крейсер на атомы через три минуты. Я вам эти примеры привожу не для того, чтобы нашему капитану оду спеть на предмет его офигенности, а чтобы вы понимали расклад. Прочувствовали, так сказать – прям до печенок прочувствовали. Я-то, знаете ли, насмотрелся на него в таких… Ладно, промолчу, не хочу смущать дам. Ну так вот, и когда этот самый железобетонный капитан вваливается к вам в лазарет в охапку с тем самым тоскующим по родне старпомом – и при этом обычно светлые капитанские глаза, когда вы на секунду встречаетесь с ним взглядом, оказываются абсолютно черными, а его голос, обычно в самых критических ситуациях стальной… Нет, слабое слово, не стальной он – он из того же тританиума, что и корпус нашей девочки… Что, я сказал «девочки»? Это я просто оговорился, надо меньше пить со Скотти – понахватался от него черти чего. Что и корпус нашего корыта, я хотел сказать. Короче, когда он абсолютно растерянно смотрит на вас, словно грешник на апостола, и все, что ему удается из себя выдавить, это только хриплое едва слышное «Боунс» - в общем, можете считать, что вы кое-что повидали в этой жизни. Хотя прекрасно обошлись бы без подобных уникальных зрелищ. Уж лучше стриптиз на Ригеле-5 посмотреть, чем такую вот душевную обнаженку. Но мы же с вами уже выяснили, что меня предварительно никто не спрашивал?
А дальше – о, это дальше! Добро пожаловать на карнавал красок и острых ощущений, которые расцветят вашу жизнь в новые, доселе неизведанные оттенки! Вулканцы – они вообще интересные ребята. Не знаю, когда это произошло, но в какой-то момент своей истории они попутали всю информацию о своей физиологии и анатомии с девственностью. И с тех пор хранят ее пуще зеницы ока. Им, видимо, кажется, что если они расстанутся с ней, то все миры тут же перестанут их уважать. Причем навсегда. Ну так вот, раса вулканцев сохраняет уважение обитаемой части Галактики, а я являюсь счастливым обладателем потенциального пациента, о хитрых закоулках физиологии которого я почти ни хренюлечки не знаю. С анатомией попроще – разрезал и смотри, она вся перед тобой во всей своей красе. Физиология – дело другое… Черт, если никто не возражает, я все-таки немного выпью.
Но подробности вам не нужны – и тут уже не в дамах дело. Просто если вы тут палубу испачкаете, мне же потом это все и убирать. Ну ладно, не мне, но я труд санитаров уважаю. Им и без вас достается.
В общем, подробности мы опускаем, но если вы думаете, что после первого выигранного раунда за вами остался весь бой, то вы глубоко заблуждаетесь. Нет, ребятки, это был только первый раунд. А теперь самый цимес – мало того, что зеленокровый гоблин после всех этих лет вам самому уже далеко не чужой… Нет, я не могу сказать, что я, навроде Джима, прямо трепетно обожаю его или понимаю. Между прочим, его даже Джим, если по-честному, до конца не понимает, хотя наверняка сам этого не осознает или как минимум себе в этом не признается. Но не об этом сейчас речь. Речь о том, что раунд был только первый, и вас самого от осознания этого факта хорошо так потряхивает – хотя надпочечники, кажется, уже выжаты досуха. Ну вот, вам самому страшно до чертиков, что проклятая старуха с косой на этот раз вас обставит, и почти уже родной и до сблеву привычный Спок отчалит в вечное плавание – а вам еще предстоит поделиться этой очаровательной перспективой с капитаном. Причем прямо сейчас, без перерыва на сон и обед. Или хотя бы на промочить горло. Потому что можете мне поверить на слово – означенный капитан все время вашего увлекательного первого раунда безвылазно торчал в лазарете, прямо тут, за дверью блока интенсивной терапии.
Нет, он конечно уже взял себя в руки, на то он и капитан звездолета, и потерявшимся щенком он на вас теперь смотреть не будет. Хотя, знаете, уж лучше бы щенком. Потому что это жутко – когда эта маска «я жестко контролирую себя» на миг трескается, и из-под нее вырывается то, что затолкано под набой коленкой вовнутрь… А вы ничего – понимаете, абсолютно ничего - не можете ему пообещать… Черт, да вы даже обнадежить не имеете права!
Нет, все-таки надо выпить. Короче, вы поняли – когда капитанская маска трескается, это страшно. И… На самом деле, если он бессилен что-либо сделать – это еще не так страшно. Гораздо хуже, когда он что-то сделать может. Сразу вспоминается та история с кориоцитозом и строболином. Хотя нет, ее я вам точно рассказывать не буду, даже если в стельку напьюсь. И я все-таки не прав. Когда он что-то может сделать – это не хуже. Нет ничего хуже бессилия, это уж определенно.
Ладно, что-то меня хорошо увело с курса… Вроде и не пил почти… Ну и плевать, все, что не делается – к лучшему, зато теперь о дряни, которая может случиться в космосе, вы имеете некоторое представление. Не полное, само собой, а так, в первом приближении. В самых общих чертах, так сказать.
А теперь давайте вернемся к тому, о чем я вам, собственно, с самого начала и собирался рассказать. О белом, мать его, песочке невиданных островов. Об силициуме-о-два, чтоб ему пусто было. Химией, которую еще в школе детишки учат, предполагается, что песочек – это силициум-о-два. Но обо всем по порядку. Переходим от присказки к сказке.
Помните, я вам посоветовал два словечка забыть? Которые «точно» и «надежно»? Ну так вот, в этот раз именно так все и было – проверено всеми сенсорами, все, как любит наш дорогой старпом. Им же лично и проверено, кстати. Но уже в который раз это был тот вариант, когда «вскрытие покажет». Я говорю «в который раз» - и уж поверьте старому сельскому доктору, что это не фигура речи. Это мать ее, наша долбанная реальность.
Итак, мы спустились в десант. Планетка была так себе – белая пустыня, редкие желтоватые растеньица. Как говорится, не обессудьте, уж чем богаты. Да я и суждение-то толком составить не успел, потому что все случилось очень быстро. Капитан наклонился песочек пощупать. Ну знаете, взять в ладонь, поводить большим пальцем – незамысловатые ощущения, но такие желанные для того, кто неделями торчит внутри герметичной консервной банки, несущейся через космос. Тем более ведь все точно и надежно – вам-то я объяснил про эти словечки, а ему уж сколько лет объясняю, и все до него не доходит.
Короче, что такого – пощупать песочек, тем более, когда Спок тут рядом с трикодером стоит, и точность с надежностью повышаются с каждой секундой прямо на глазах у изумленной публики. В общем, взял он его в руку, пропустил между пальцев, улыбнулся: «Надо же, такой сухой, а липкий», - стал отряхивать второй рукой, а потом вдруг без объявления войны начал заваливаться вбок.
Просто чтобы вы понимали – это не какое-то там чертово исключение из правил. Если бы. Мои нервы тогда были бы, что швартовые тросы старинного океанского лайнера, а не то, чем они являются сейчас, и паранойя тут ни при чем. Какая уж тут паранойя, когда лежащий на диагностической кровати капитан пусть медленно, но зато очень верно, превращается в бесструктурную груду песка. Это вам не какой-нибудь аппендицит или желчная колика. Тут все так же увлекательно, как с физиологией нашего разлюбезного гоблина, даром, что перед тобой человек лежит. Охренеть от такого аттракциона можно. Или спиться совсем. Я имею в виду потом, когда аттракцион уже благополучно закончился, а ты сидишь и думаешь, что сам толком и не понимаешь, как слез с этой карусели.
Но, чтоб вы понимали, до «потом» еще надо как-то догрести. Пока что карусель только обороты набирает. И когда Кристина в очередной раз сообщает по интеркому: «Доктор МакКой, результат отрицательный», - хочется этот интерком к чертовой матери раздолбать прямо голыми руками.
Но это все лирика. А проза жизни лежит себе полеживает на диагностической кровати под карантинным полем и медленно опесчанивается. А вторая проза жизни вваливается в палату, наплевав на все протоколы, и сует вам в руки пробирку с чем-то желтым, жидким и несимпатичным даже на первый взгляд. «Доктор, я полагаю, нам удалось найти механизм биохимического взаимодействия и разработать антидот». Сильно сказано, правда? И без всяких скучных процентов – а это уж поверьте мне, очень о многом говорит, когда Спок забывает назвать проценты до третьего знака после запятой. В том смысле, что это не говорит ни о чем хорошем. Вообще.
В виде еще одного лирического отступления скажу, что в цивилизованном мире есть такая штука: клинические исследования. Репрезентативная выборка, критерии эффективности и безопасности, то-се. Но эта песня не про нас, у нас-то все по-простому, практически как у Луи Пастера. А то еще и похлеще. Старина Луи глазам своим не поверил бы, если бы увидел. Вот и я почти не верю, когда собственными руками эту желтую хрень заряжаю в гипошприц и без лишних церемоний вкатываю капитану. А чего церемониться-то? Тут или пан, или пропал, бренность бытия как она есть. А дальше только ждать, потому что «очнулся от комы, встал и пошел» бывает только в дамских романах.
Да, а я ведь в запарке про вторую прозу жизни забыл, а она тут, прямо у меня за спиной стоит и со всей вулканской бесстрастностью на полупесчаного капитана таращится. Хотя это нелогично, и делать тут ей нечего. Передал антидот – и иди дальше по своим делам, что может быть логичней? Да и вообще, для передачи антидотов лаборанты имеются. Ибо не барское это дело.
Но проза жизни – она такая проза жизни, вы же понимаете. Или нет?
Я вас спрашивал, видели ли вы вживую капитана звездолета, и вы думаете, что я сейчас то же самое спрошу про вулканца? А вот и не буду. Потому что нет никакой разницы между картинкой и живым образцом. Что тут, что там – каменное изваяние, а пощупать себя он вам все равно не даст. Да вы и сами не захотите. Ровнехонько до того момента, пока не окажетесь на моем месте в той самой палате между наполовину опесчанившимся капитаном и нашим местным вулканцем. Помните, я вам говорил, как это страшно, когда трескается капитанская маска? Ждете, что я скажу, что с трескающейся вулканской это еще страшней? Не дождетесь.
Потому что она не трескается – ей такого никто не позволяет ни при каких обстоятельствах. Но сейчас она выглядит так, будто вот-вот развалится к чертям. И я сразу вспоминаю, что я ему говорил в турболифте, когда мы ехали в лазарет. Вообще, его там не должно было быть, там должны были быть мы вдвоем с капитаном, но он там почему-то тоже был. И я ему что-то говорил – как раз насчет точно и надежно. Я даже толком не помню, что конкретно говорил-то, но дорого бы дал за то, чтобы иметь возможность те слова забрать обратно. Вот только не заберешь, а он стоит тут с этой готовой рассыпаться в прах маской и пялится на капитана. А потом переводит на меня свой бесстрастный взгляд и ровным тоном спрашивает: «Доктор, ваш прогноз?». Точнее нет, не спрашивает – осведомляется. И мне, черт возьми, хочется повторить про точно и надежно – все, до последнего слова. И может быть прибавить еще парочку слов сверху.
В тот раз я ничего не говорю – но не потому, что я такой старый и мудрый, а просто потому, что пищит диагностическая панель, и я бросаюсь к ней. Джим, если он рядом с нами, даже в полупесчаном состоянии успевает вовремя вмешаться. Хуже, если его нет – некоторые моменты я правда не люблю вспоминать.
Но сейчас мне не до каких-то там моментов в прошлом – у меня тут в настоящем каруселька переключилась на следующую скорость и завела музычку, ноты которой оказались подозрительно похожими на похоронный марш.
Ладно, вы же уже поняли, что никто в тот раз не умер, так что не буду попусту нагнетать. Хотя мог бы. Мог бы упомянуть, знаете, так легко, будто невзначай, как потом, когда все уже было позади, напиться не получалось минут пять. Нет, не потому что пить так сильно хотелось, и остановиться не мог. А потому, что стакан в руке ходуном ходил и об зубы клацал.
Но это все ерунда. Правда. По сравнению с тем, что Джима удалось вытащить – это действительно ерунда. Если бы я заранее знал, что все вот так закончится – всего лишь клацающим о зубы стаканом да седыми висками, я бы и слова не сказал. Был бы самым оптимистичным человеком на корабле и только приветствовал бы научный интерес и прочую тягу к познанию нового. А так… Джим иногда называет меня волшебником, и я ненавижу это. Потому что, увы, я доктор, а не волшебник. И отлично знаю, как хрупка человеческая жизнь. И вулканская, если уж на то пошло.
Ладно, это уже философия, а я ее не люблю. Мы, врачи – рационалисты. На случай, если вы вдруг не знали. Поэтому – как рационалист – я приму еще немного успокаивающего за всеобщее здоровье, и вперед: смело идти туда, куда еще не ступала нога здравомыслящего человека. А все эти разговоры – это пустое. Тем более, что звук в вакууме не распространяется. Тут даже звезды взрываются молча, но зато как ярко.
Оставить комментарий